Инара гулиева биография личная жизнь

Вскоре Красноярский театр музыкальной комедии представит публике сразу несколько мюзиклов – впервые за последние годы. Но первой премьерой нового сезона в театре станет классическая оперетта – «Цыганский барон» И. Штрауса. Ставит его московский режиссер, заслуженная артистка России Инара Гулиева. Кстати, несколько лет назад многие красноярцы уже видели этот спектакль в ее постановке – в антрепризной версии с московскими артистами.

– Инара Александровна, вы случайно родом не из Одессы? Очень уж отчетливые одесские интонации слышны в вашей речи!

– Да что вы! (Смеется.) Вот уж никогда бы не подумала. Нет, я коренная москвичка. И родители из Москвы, и дедушки-бабушки. Имя у меня латышское, фамилия азербайджанская – мой дедушка азерийский турок. Четыре крови намешано, лучше не разбираться. В семье никто не имел отношения к театру, но я с детства не сомневалась, что стану артисткой – наверное, потому, что всегда была голосистой! (Смеется.)

– А почему предпочли именно оперетту?

– В опере мне скучно! Да, мило, приятно – но не смешно. А в оперетте хорошие артисты все равно тебя проймут, за что и люблю этот жанр. Вообще, хороший артист оперетты – штучная профессия.

– Равно как и женщина-режиссер – наверное, в музыкальном театре это еще большая редкость, чем в драме?

– Вряд ли жанр как-то влияет. Сейчас все кричат, что пришло время женской режиссуры. А в драме ли, в оперетте – не имеет значения. Сначала я училась в ГИТИСе на актрису музыкального театра, потом потянуло в режиссуру. Вообще мне многое интересно: играю, ставлю спектакли, пишу либретто и сценарии программ на ТВ.

– Да, я помню ваш давний проект «Вас приглашает оперетта»…

– А сейчас мы готовим программу «С легким жанром» на канале «Культура», ее ведет Максим Дунаевский. Пишу для нее все, что касается оперетты, остальными жанрами занимаются другие авторы.

– А когда вы впервые попробовали себя в режиссуре?

– Ой, это было так давно! После окончания аспирантуры у меня несколько лет не было времени на собственные постановки – в те годы я снялась подряд в 14 фильмах. Но вспоминать об этом не вижу смысла.

– Почему же?

– Знаете, сколько фильмов тогда снималось по стране? Около ста в год – думаю, вы и половины из них не видели! Немногие вызывали интерес, а масса остальных повисала в воздухе. Ну не было у меня такого фильма, после премьеры которого я бы проснулась знаменитой, не повезло мне – ну и что? (Смеется.) Ничего страшного! У меня в театре много интересной работы. Помимо постановок, довольно плотно занята в репертуаре, чуть ли не в половине названий.

– И в каком амплуа?

– Что интересно, когда я пришла в театр, там не было деления на амплуа. Играла всех – и героинь, и субреток, и характерных. Сейчас у нас в основном идет классика, а у меня уже и возраст, и вес иной, и, естественно, исполняю характерные роли.

– А в собственных постановках вы играете?

– Стараюсь этого не делать – слишком сложно. И «Цыганского барона» для антрепризы ставила не на себя, с ним обычно ездит другая актриса. Кстати, этот спектакль был нашей дипломной актерской работой в институте, в Московском театре оперетты «Цыганский барон» никогда не шел, его всегда ставили в театре им. Станиславского и Немировича-Данченко. А в Красноярск меня пригласила директор театра Наталья Ивановна Русанова.

– Для постановки здесь вы выбрали версию Шкваркина. Почему именно ее?

– А вы когда-нибудь видели другой вариант? Нет? То-то и оно! В оригинале это скучнейшая вещь – я однажды посмотрела ее у австрийцев. Как известно, Штраус писал оперу, и сюжетик там малоинтересный, несмешной. А Шкваркин сделал из него очень удачную версию.

– Почему же тогда многие театры сейчас берутся за оригиналы – отличные от тех, что делал, например, Григорий Ярон?

– И совершенно напрасно! Как вы думаете, почему оперетта прижилась в России? Потому что у нас ее переделывали под свой менталитет. Например, в оригинале «Графа Люксембурга» Анжель Дидье – холодная, расчетливая акула. И вообще ситуация какая-то дикая – человек взял деньги за то, что женится, истратил их, а старика, который ему заплатил, просто послал. Для немцев это, наверное, нормально, а в ощущения русского человека оно как-то не вписывается. Поэтому Ярон и менял ситуации. Умнее, интеллигентнее, образованнее и талантливее деятеля в оперетте, чем Ярон, вообще трудно найти. Он очень хорошо ощущал баланс юмора и музыки, и, поверьте, его оперетты куда смешнее, чем в оригинале. Кстати, немцы однажды ставили у нас в театре оригинальную версию того же «Графа Люксембурга». Думаю, она была интересна от силы десяти процентам зала – этакая эстетствующая, холодная, сухая вещица.

– Однако же в Москве вы поставили «Сильву» не в яроновском варианте, разве не так?

– Да, но исключительно по просьбе театра: мне предложили сохранить мать Эдвина Цецилию в качестве одного из основных действующих лиц, а не комической старухи. И ее роль была заново вписана в контекст яроновской оперетты – с другими ситуациями, побудительными мотивами, с другими драматургическими развязками.

– Инара Александровна, насколько вам близко стремление театров осовременивать классику?

– Знаете, не всегда. Победителей не судят. Удачная постановка может быть интересна своей зрелищностью – костюмами, сценографией, какими-то акробатическими трюками… Но второй раз я на это пойду лишь в том случае, если меня заинтересуют актерские работы. Чисто внешняя сторона и текстовые изменения могут быть любопытны, но не более. Хотя от оформления тоже многое зависит. Оперетта – вообще очень дорогое искусство, очень! В Москве у нас на постановки уходит от пяти миллионов рублей и больше. И это совершенно оправдано. Вы же не хотите увидеть Ганну Главари в тряпье, верно? Вам хочется посмотреть на красивых женщин и мужчин, шикарные шляпы, перья – блеск, шик, красота! Но, к сожалению, во многих российских театрах это сейчас невозможная роскошь…

– А как вы оцениваете модное ныне утверждение, что оперетта сдает позиции мюзиклу?

– Так могут говорить люди, которые вообще не разбираются в истории развития оперетты и мюзикла! Вы знаете, что первый мюзикл появился в 1866 году, спустя 10 лет официальной даты рождения оперетты («Орфей в аду» Оффенбаха – Е.К.)? Это была американская вариация на тему «Фауста», по-русски он называется «Черный обманщик» или «Черный плут». Так о чем речь? Однако же, стараниями невежд создается ощущение, что мюзикл – нечто новое, и он якобы вытесняет оперетту. Чушь! Это два одновременно развивающихся вида одного искусства.

– И, полагаете, оперетте не грозит забвение?

– Вы знаете, ей с самого появления предрекали недолговечность. Уж как только не громили оперетту – вспомнить хотя бы знаменитый очерк Юлиана Тувима 20-30-х годов. И ничего, выжила – и дальше будет жить! Равно как и опера, и балет, хотя их тоже не раз пытались похоронить. Мне вообще кажется, что если бы некоторые журналисты поменьше спекулировали на эту тему в погоне за жареным, было бы лучше. И я убеждена, что оперетта не погибнет – это редчайшее сочетание всех видов сценического искусства.

– Однако же, сам жанр может меняться?

– Разумеется, как и всякий вид искусства. Например, считается, что в 1907 году, когда в Америку пришла «Веселая вдова» Легара, она остановила развитие их театра на 12 лет – вся Америка просто сошла с ума от европейских оперетт. И все, что было поставлено в Европе, шло и в Штатах. Но другой вопрос, как! Европейская чувственно-разморенная оперетта была не совсем удобоварима для зрителей молодой, импульсивной страны, с бешеной интенсивностью жизни. И поэтому американские композиторы писали на нее новые аранжировки, европейская пряность сменялась на их почве скоростью и динамизмом. А мюзикл в его современном виде появился с приходом Гершвина.

– И все же, между мюзиклом и опереттой есть какие-то различия?

– Принципиальных – нет, они отличаются только стилистически. Во многих американских источниках эти термины могут относиться к одному и тому же спектаклю – говорю как специалист, у меня диссертация на тему «Американский мюзикл 20-50-х годов как явление социальной жизни Америки». Гершвин стал использовать джазовые ритмы, но это несущественное отличие – его первые произведения назывались опереттой. Важнее другое: жанровое разделение началось, когда в мюзикле впервые убили героя – в оперетте возможен только счастливый конец. Но, повторяю – это разновидности одного искусства. Кстати, есть еще одно очень интересное отличие, на которое зачастую не обращают внимания.

– Какое же?

– Американцы пишут, что для постановки оперетты нужна уникальная труппа. А их театры такими возможностями сейчас не обладают! Им очень сложно собрать труппу, чтобы спеть своих же композиторов, например, «Роз-Мари» Фримля. Кстати, как вы считаете – это мюзикл или оперетта?

– Если память мне не изменяет – оперетта.

– А почему? Думаете, дело в счастливом конце? Нет, главное – музыкальная стилистика! Для исполнения оперетты нужна труппа певцов с приличным классическим вокалом. В мюзикле обычно такой необходимости нет, достаточно эстрадного вокала. Хотя я много раз слышала мюзиклы в исполнении классических певцов, тех же Паваротти и Доминго – и качественно это гораздо выше.

– Инара Александровна, как считаете: мюзикл в большей степени – явление западное?

– Он давным-давно успешно прижился и на нашей почве – вспомните хотя бы Исаака Дунаевского. А какой потрясающий мюзикл «Свадьба Кречинского» Колкера – дай Бог такой уровень любому западному спектаклю. Классический мюзикл, с удивительной музыкой, шикарной драматургией – ставить его огромное удовольствие! А написан он был еще лет 25-30 назад. Это ставилось, ставится, и мне странно слышать о каком-то современном буме на мюзиклы.

Елена Коновалова