Актриса светлана брагарник личная жизнь

Народной артистке скандальный режиссёр поначалу казался чудовищем

24 мая одна из самых ярких театральных актрис Москвы – Светлана Брагарник отмечает 75-летие. С кинокарьерой ей повезло меньше, тем не менее зрители запомнили Светлану Михайловну по главным ролям в сериале «Адъютанты любви», фильме «Сатана» и некоторых других. Накануне юбилея мы поговорили с народной артисткой.

– Вы оказались одной из тех, кто в 2012 году при реформировании Театра им. Гоголя остался в новом «Гоголь-центре» работать с Кириллом Серебренниковым. При прежнем худруке Сергее Яшине в течение четверти века были примой труппы и поначалу резко высказывались о Кирилле Семеновиче. А потом поменяли позицию на противоположную. Яшин на вас за это обиделся?

– Я Сергею Ивановичу очень за все благодарна. Раньше он ставил у нас легендарные спектакли, а потом все заглохло и зрители перестали к нам ходить. Так что реформы назрели. Думаю, Яшин обиделся на меня. Но есть и обида театра на него. В том, что произошло, во многом его вина. Последние пять лет при Сергее Ивановиче, года с 2007-го, у нас был ужасный репертуар. Шли какие-то захудалые французские комедии – легкие и омерзительные. Мне кажется, мастер устал и что-то внутри него надломилось. А как еще объяснить то, что человек, ставивший Чехова, Горького, Теннесси Уильямса, докатился до фарса, слепленного с закрытыми глазами одной левой рукой? Да, поначалу я была против болезненного, унизительного прихода в театр новой команды во главе с Серебренниковым, который нам казался чудовищем. Они все сразу начали так по-хозяйски себя вести, что хотелось плакать. Можно же все было по-человечески сделать. А потом мы узнали Кирилла, и оказалось, что он замечательный, очень порядочный, глубокий, интеллигентный человек.

Кирилл Серебренников. Фото: globallookpress.com

– Тогда, видимо, с подачи нового руководства стали писать, что прежняя трупа театра Гоголя – раковая опухоль на теле искусства.

– Очень обидно было читать подобные суждения. Кирилл сразу начал обещать,  что у нас будут европейские зарплаты. Но до сих пор их нет. В один сезон, когда нас обвинили в том, что мы что-то там разбазарили, нас на год лишили государственной дотации. Мы выживали за счет сборов от спектаклей, и это было страшно. Тогда Кирилл втихаря стал подкармливать артистов своими деньгами. Он не то что воровал, в чем его сейчас пытаются обвинить, а собственные средства давал. Реквизит покупал сам. Мне на прошлый юбилей подарил шикарное кольцо, зная, что я люблю бриллианты и топазы. К нам на спектакли стали постоянно ходить олигархи – Абрамович, Прохоров и его сестра Ирина. Словом, совсем другая публика. Билеты стали дорогие, но их покупают.

– В репертуаре появились скандальные постановки с обнаженкой и о  нетрадиционной любви.

– Сейчас это модно, к сожалению. Когда в искусстве затрагивают эту тему осмысленно – это одно, а когда на этом делают дивиденды – другое.  Гей-лоббирование идет сильное, но сплетни мне неинтересны. Меня это не касается и не тревожит. Правда, меня тошнит от признаний наших звезд – кто из них с кем спал, кто кому давал, кто в экспедициях с кем сношался, уж извините за грубость. Я в шоке от телепередач типа «Секрет на миллион». Там прямо спрашивают: «Расскажи, как пахнут твои трусы». И эту мерзость многие смотрят! Зачем так зрительский уровень снижать? Ведь в глубинке, кроме телевизора, нет других развлечений.

Сергей Яшин. Фото: globallookpress.com

– То есть о своих мужчинах вы публично рассказывать никогда не станете?

– У меня был муж, актер нашего театра. Фамилию его не хочу называть. Мы уже очень давно в разводе. Детей не получилось родить по медицинским показателям. Сейчас я одна, все родные ушли из жизни. Рядом со мной лишь моя кошка. Старушка с кошкой – это и грустно, и смешно. Театр давным-давно мне помог с квартирой, которую дали бесплатно. Сейчас молодые актеры вынуждены снимать жилье. Правда, в свое время у нас работал популярный сейчас Иван Шибанов, очень хороший артист. При Яшине он получил звание заслуженного артиста, и театр купил ему квартиру. Но как только Шибанов все это получил, он сразу же ушел работать в театр к Табакову. Конечно, на него возлагали большие надежды, а он так вот отблагодарил.

О ее работоспособности по театрам ходят легенды – она, пожалуй, единственная народная артистка в Москве, которая выдерживает режим в двадцать спектаклей в месяц и каждый играет на таком накале – как в последний раз. Плюс красивая, талантливая и притом совершенно некапризная – невероятный в актерской среде факт. Ее дважды, еще при Олеге Ефремове, приглашали перейти во МХАТ, но она предпочла остаться в Театре им. Гоголя, в котором работает и держит на себе весь репертуар уже более тридцати лет.

Наедине со всеми

– Вы никогда не жалели, что, если бы вы приняли предложение перейти во МХАТ, жизнь бы сложилась иначе?

– Если бы я пошла во МХАТ девочкой, просидела бы с вязаным чулком все тридцать лет дальнейшей жизни, сгнила бы в могучей труппе. Кто знает? Там все решают за нас. Меня в Театре Гоголя держит репертуар. Он нарабатывается годами. Составлять новый – это сколько еще надо, а сколько их у меня еще осталось? Хоть ноешь, вот, нормальные люди домой возвращаются, а ты идешь куда-то сердце надрывать… Но ту же Сарру в “Иванове” играешь – встречаешься с замечательным человеком. Ведь счастье – общаться с человеком, с которым можно дышать полной грудью, – часто ли это в жизни удается?

– Вы играете Констанс в “Верной жене”, Аркадину в “Записных книжках Тригорина”, Марлен Дитрих в “Марлене”, Сарру в “Иванове”… Кого из них вы могли бы назвать своей подругой?

– Всех. Везде я играю что-то свое. Я понимаю, что это банальные слова, но вам так все нормальные артисты скажут. Из себя персонажей вынимаем – неоткуда больше. Роль – это же не маскарад и не перемена платья. Есть такие дарования – внешне играют, и очень хорошо, но я так, к сожалению, не умею. В театральной школе не научили.

– Со своими героинями вы ведете диалог или монолог?

– Скорее монолог, трезвый и здоровый. Это не два я, а одно. Вообще существование актера – это его монолог с жизнью, а не с самим собою или с кем-то воображаемым вторым.

– Этот монолог сильно меняется со временем?

– Конечно. Когда я была молодой, мне казалось, что все друг друга любят и все друг другу добра желают. И долго я так считала. Может, так оно и было, или я другая была. А последнее время у меня ощущение, что я совсем одна. То ли это с возрастом знания умножают печали, то ли это правда… Какое раньше у меня было ощущение от театра, от товарищества, от радости, что я сейчас всех увижу, что я с этими людьми выхожу на сцену, они мне братья, – такой полный девичий восторг. Ах, мы творцы собрались, будем делать общее дело… Сейчас же я стремлюсь побыстрее остаться наедине с ролью.

– А можно ли войти в роль счастливого человека?

– Можно поверить в это. Был один момент, я страстно хотела сыграть счастливого человека. У меня шли подряд совершенно надрывные, мучительные роли. Я приходила со спектакля и долго-долго стояла под душем, мне казалось, вода смывает черную энергетику и отрицательные эмоции. Я играла наркоманку, сумасшедшую, которая чуть было не кончает с собой, репетировала Сарру в “Иванове” – женщину, которая умирает от туберкулеза, точнее, не от болезни, а от равнодушия человека, которого она любит. И когда я ложилась спать, думала: Господи, ну где бы мне такую идиотку голливудскую сыграть, которая пляшет, хохочет…

– Спектакль “Записная книжка Тригорина”, в котором вы играете Аркадину, – болезненно правдивый. О том, чем человек жертвует, чтобы заниматься любимой профессией. Чем вам приходилось платить за счастье ходить на работу с удовольствием?

– Многим… Чего уж говорить – не так выглядят счастливые женщины и не так живут. Платила иногда личным счастьем… Но этого же никто не требует – плати. Так сложилось. Актрисой вообще быть нелегко. Расшатанная нервная система, ненормальные роды, когда роль рожаешь, минуты простоя, а потом наступает момент, когда задумываешься: а кому это нужно, и не сбрасываешь ли ты свои патологические комплексы в профессию, и не занимаешься ли ты этим потому, что не очень здоровый человек?..

Три минуты на счастье

– Вы в режиссуре себя не пробовали? Хотя бы со своими студентами -вы ведь вели актерский курс?..

– Я не брала на себя грех самоутверждаться на маленьких детях, выламывать им руки своей неумелой режиссурой. Что вы, я никогда в жизни себе этого не позволю.

– Когда вы были студенткой, как вам удалось избавиться от прибалтийского акцента? Он ведь очень сильный.

– Это был даже не акцент, а жуткий говор. Он один из самых трудных. Украинский – от него вообще избавить невозможно, и прибалтийский. Но у меня за четыре года он как-то ушел. На первом курсе никто не понимал, что я говорю. А когда я поступала в ГИТИС, отрывок читала, не выговаривая ни одной буквы русского языка, – мало того что с прибалтийским акцентом, да еще и с дефектами речи. Кончилось тем, что меня отправили к логопеду – проверить, нет ли у меня патологических изменений зева, смогут ли они меня выучить нормально разговаривать. Я говорила: “Я из Гиги”, то есть из Риги. Памятник надо поставить Раевскому, что он все-таки что-то разглядел…

– Бытует мнение, что прибалты – люди самодостаточные, с очень высокой культурой одиночества.

– Сказав, что у меня есть культура одиночества, вы не ошибетесь. Не знаю, высокая ли она, и культура ли, но одинока я безусловно. Я имею в виду даже не сложившиеся условия жизни, а человеческую потребность. Я могу дня два-три с человеком находиться, но потом мне надо идти отдохнуть.

– В одиночестве приятнее мечтать – о несыгранных ролях…

– Странно, но у меня нет никакой актерской мечты. Хотелось бы только сняться в очень хорошем кино у очень хорошего режиссера. Не то чтобы мне не хватает киношной популярности, я уже кинозвездой не стану, а ролью больше – ролью меньше… Ну стоит у меня дома приз “Кинотавра” за лучшую женскую роль 92-го года – за фильм “Сатана”. Поставила я его на шкаф. Думала, все будут приходить и восхищенно спрашивать: “Что это?”, а я буду скромно отвечать: “Ах, да это приз “Кинотавра” за лучшую женскую роль…” А он такой страшный, что все, когда его видят, вскрикивают: “А! Боже!! Что это???”

– То есть большое художественное искусство и шумная фестивальная жизнь не совсем обошли вас стороной?

– Первое, можно сказать, все-таки пролетело мимо меня на больших крыльях. А на фестивали я ездила, ездила. Хорошо, приятно. Но я люблю ездить работать, а не шарахаться: ой, одна звезда пошла, ой, другая. Фестивальная культура у нас еще не сформирована. Не очень естественно все там происходит. Неестественно наряженные женщины, изображающие из себя высокую светскую оскароносную тусовку в вечерних туалетах…

– Сейчас это довольно многочисленная категория девушек, живущих по западному фестивальному протоколу – полная смена туалета три раза в день, горы чемоданов…

– Между прочим, я наблюдала за Анни Жирардо и другими западными звездами на фестивалях – они отличались поразительным демократизмом и скромностью в одежде. Наши дурочки выходят уже с утра в кружевных перчатках по плечи и судорожно пытаются в них завтракать. А Анни Жирардо я видела только в одном шелковом костюмчике, наверное, очень хорошем, но главное, удобном. На премьеру, на прием надо иметь что-то просто по протоколу. Но одежда не предмет самовыражения.

Если возвращаться к кино – сняться в очень хорошем фильме у очень хорошего режиссера сегодня – никакой популярности не заработать. Для этого надо сыграть в плохом сериале у плохого режиссера, тогда примелькаешься. А хорошее кино мало кто видит – снимись, предположим, у Германа, и тридцать лет лежи на полке. Но я хочу испытать это ощущение. Подобное у меня уже было – у Виктора Аристова. До него, будучи упертой театральной актрисой, я думала, что в кино нет места для настоящего творчества, когда у тебя душа взлетает, и ты понимаешь, что готов отдать все. Только ради того, чтобы выйти на сцену и три минуты что-то замечательно сыграть… Я считала, в кино это невозможно. Но, работая с Аристовым, эти три минуты я испытала. И чем они еще были прекрасны – на сцене они пролетели, и все, а тут их можно увидеть еще раз, и еще. В театре ведь как – сыграла, после пришла твоя соседка по гримерной, замечание какое-нибудь отпустила, и ты думаешь: ой, нет, что-то я про эти три минуты себе придумала… Мы ведь очень хрупкие. Даже самые защищенные.

Все впереди

– В сентябре в театре будут отмечать ваш юбилей. Но актрисы свой возраст обычно считают не годами, а сыгранными ролями. На сколько лет вы сами себя ощущаете?

– Внутренне совершенно не чувствую возраста. Иногда только думаю – а чего ты так веселишься? Тебе скоро все меньше и меньше будут давать ролей, на твои годы уже меньше остается репертуара, что ты все надеждой живешь? А у меня настроение, что завтра будет лучше… Хоть я не оптимистка по натуре, но как-то верю, что все еще будет. Мало того, я еще, ненормальная, думаю, ой, да я еще любовь свою настоящую встречу, она еще придет, придет… Куда?..

– Мне кажется это более чем нормальным, и потому я желаю вам и любовь свою настоящую встретить, и не растерять ощущения, что завтра будет все гораздо лучше. А главное – чтобы сегодня было все всегда хорошо.