Журналист андрей колесников биография личная жизнь

Андрей Колесников – журналист, специальный корреспондент газеты «Коммерсант», главный редактор журнала «Русский пионер», входит в «кремлевский пул», написал о деятельности президента России Владимира Путина более 10 книг.

Кто такой Андрей Колесников

Андрею Колесникову 53 года. Он родился в Ярославской области в поселке Семибратово. В 1988 году окончил факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова.

С 1996 года работает специальным корреспондентом в «Коммерсанте». Является автором многочисленных статей о Владимире Путине.

В 2000 году вместе с Наталией Геворкян и Натальей Тимаковой Колесников подготовил книгу-интервью с Владимиром Путиным «От первого лица».

В 2004 году выпустил первую книгу «Я Путина видел!»

В 2004 и 2007 году Колесников стал обладателем премий «Золотое перо России». Также журналист – лауреат национальной премии «Элита».

В 2008 году стал главным редактором журнала «Русский пионер».

В 2012 году назначен исполнительным директором «Коммерсантъ-Холдинга».

Интервью Колесникова Дудю

В феврале 2020 года Андрей Колесников дал интервью журналисту Юрию Дудю.

Хоккейные матчи Путина

«Что вы чувствуете, когда смотрите за хоккейными матчами Владимира Путина?» – спросил Дудь у своего гостя, написавшего накануне о переговорах президентов России и Белоруссии в Сочи, где те сыграли в хоккей.

«Во-первых, это безумно интересно, – поделился Колесников. – Владимиру Владимировичу Путину нравится играть в хоккей, вот он и играет. Кому-то нравится подыгрывать, вот они подыгрывают. Не буду говорить от его имени, мне кажется, ему нравится не игра в поддавки, а именно хоккей. У него есть чувство гола. Он забивает очень непростые голы, и они такие… четкие: в одну девяточку, в другую. Я думаю, ему это не может не нравиться, любого человека будет воодушевлять такое».

Кадр видео

Дудь показал Колесникову видеоролик, на котором Путин забивает гол.

«На один неудачный бросок, может быть, есть один удачный», – прокомментировал увиденное журналист «Коммерсанта».

«Я не тот человек, который будет защищать весь этот хоккей. И все мы видим, что Владимира Путина аккуратно объезжают, чтобы не травмировать, а то травмированный на хоккее президент – это всей стране плохо».

По словам Колесникова, накануне Нового года министр обороны Сергей Шойгу, который играл в одной команде с Путиным, предъявил команде Ротенберга, что те слишком жестко играют.

Купание Путина в кефире

«Сколько раз ваши тексты вызывали в Кремле шухер», – спросил Дудь.

Колесников рассказал историю об одной из первых командировок в качестве журналиста «кремлевского пула». По его словам, Путин тогда нырнул в тазик с кефиром, чтобы достать оттуда зубами монетку (национальная татарская забава), и долго не всплывал.

«И последняя фраза там была в заметке: “А мог бы и утонуть”», – вспомнил Колесников.

Журналист рассказал, что ему звонили из Кремля и намекали, что так нельзя писать про президента.

Сколько денег зарабатывает Колесников

Дудь традиционно спросил у своего гостя, сколько тот зарабатывает.

«Больше $8000 (510 тыс. рублей. – Прим. ред.)», – ответил Колесников, не вдаваясь в подробности.

«Что вам не нравится в сегодняшней российской власти», – спросил Дудь.

Критика власти

По словам Колесникова, ему не нравится, что за 20 лет в России так и не появилось среднего класса населения, нет независимой судебной системы. Журналист отметил, что с выборами в России лучше, чем с судебной системой.

«Что касается выборов в Мосгордуму, я думаю, это были неконкурентные выборы», – отметил Колесников и добавил, что Россия в целом неконкурентная страна.

Цензура

Колесников не стал отрицать, что на госканалах есть цензура, при этом смог назвать только три СМИ, в которых нет цензуры.

«Очень много самоцензуры в СМИ, есть интересы акционеров, с которыми необходимо считаться», – пояснил Колесников.

«Путин не так уж дорожит властью»

Дудь поинтересовался, как долго будет править Путин. По мнению Колесникова, после 2024 года Путин сложит свои полномочия.

«Он будет где-то поблизости все время, но у страны будет другой президент, который будет работать президентом, а не Владимир Путин», – поделился мыслями Колесников.

«Путин не так уж дорожит властью, как вам кажется, – отметил журналист. – Он не является человеком, маниакально увлеченным властью».

Семья Путина

Колесников рассказал, что не знает, есть ли у Владимира Путина жена на данный момент.

«Глядя вам в глаза, могу сказать, что абсолютно этого не представляю. Я понятия не имею, это то, о чём лучше не знать», – заявил журналист.

По его словам, он не знает точно, чем занимаются дочери президента Катерина и Мария.

Карьера Колесникова

«Мне нравится писать свои заметки, вот я пишу», – ответил Колесников на вопрос, почему он отказался от поста пресс-секретаря «Роснефти».

Журналист также отказался занять место телеведущего Леонида Парфенова на НТВ.

По словам Колесникова, ему не близка пропагандистская журналистика, которой занимается Владимир Соловьев. При этом себя пропагандистом Колесников не считает.

Ближе к концу разговора Колесников рассказал о шутке Путина из 2012 года. Во время игры в футбол Колесников получил травму, но все равно поехал на олимпиаду в Лондоне (тогда он работал спортивным журналистом). После одного соревнования президент попросил Колесникова подойти к нему и сказал, увидев травмы на лице, которые до этого скрывались под очками: «Послушайте, ну наконец-то хоть кто-то дал вам в глаз».

По словам Колесникова, он защищал Путина в ходе интервью, поскольку Дудь напал, если бы Дудь защищал Путина, то сам Колесников бы нападал.

Три десятка лет тому назад практически в день, точнее, в ночь своего 53-летия (22 июля) умер Эдуард Стрельцов, легенда советского футбола.

Друг Стрельцова, замечательный журналист Александр Нилин, сын крупного советского писателя Павла Нилина, автор недавних великолепных воспоминаний о Переделкино, помогал легенде писать мемуары. Что такое писать мемуары вместе со звездой тогдашнего футбола – и так понятно. А кому не понятно, станет очевидно из нижеследующего эпизода.

Однажды Нилин задал Стрельцову пафосный вопрос (для книги) – в чем для него смысл и суть игры.

«Он вдруг просветлел всем лицом, — писал Нилин в повести о своем друге-футболисте. — И зрачки распахнувшихся глаз расширились, излучая лучи загадки: «В стиральной машине!»

Нет, разумеется, смысл и суть футбола не содержались в стиральной машине. В ней жена Эдуарда Анатольевича спрятала от него и Александра Павловича бутылку водки. И пока Нилин сочинял вопросы для Стрельцова, тот напряженно думал, куда могла быть запрятана стимулирующая творчество жидкость.

Этой жидкости хранили верность целые поколения блестящих послевоенных футболистов и хоккеистов. Хотя, например, Мальцев с Харламовым предпочитали шампанское.

Кого-то она погубила, как товарища Стрельцова по московскому «Торпедо» Валерия Воронина, иные покрепче оказались. (Образ Сережи Гурьева, спившейся хоккейной звезды из бессмертного фильма «Москва слезам не верит», списан сразу с нескольких спортсменов той генерации.) Однако некоторые из этих поколений и без бутылки беленькой рано умирали – даже если их не настигала автомобильная катастрофа, как очень многих – от Валерия Харламова до Давида Кипиани. Смерть после пятидесяти или после шестидесяти, иной раз после долгих лет профессиональной неприкаянности – типична.

То ли спортивные нагрузки сажали организм, то ли отлучение от спорта и дальнейшая бессмысленная без него жизнь (она сжимается до размера спортивной карьеры), то ли поколенческая послевоенная недокормленность играли свою роль. Они и физически были, как правило, не слишком внушительными мужчинами.

Стрельцов со своей в последние спортивные годы тяжеловатой грацией и 182 сантиметрами роста казался крупным игроком.

В звездном поколении хоккеистов, родившихся в основном во второй половине 1940-х годов, мало кто перерастал 180 сантиметров, как, например, Владимир Петров. Харизматичный Харламов и вовсе был прозван Тарасовым «коньком-горбунком» со своими 173 сантиметрами. А в нем и впрямь что-то было от конька-горбунка – в абрисе: когда раскатывался перед своими сногсшибательными проходами – сутулился.

Почему спортсмены вроде Стрельцова и Харламова становились народными, именно народными любимцами – прежде, чем стать легендами? Ведь легенда – это для начальства, причем спустя годы: показать нации образец патриотизма, снять дурацкое пафосное кино про игрока, поставить его на пьедестал, примазаться к славе.

Те, кто не умер, стоически переносят все эти торжества и ритуалы какой-нибудь Ночной хоккейной лиги, как Александр Якушев, чьей мудрости хватает все это спокойно переносить. Не уверен, впрочем, что Харламов, доживи он до сегодняшнего дня, участвовал бы во всех этих матчах с начальством. Не его это. Начальство его тоже любило и болело за него, но он для них был все-таки чужим и неправильным. Орден Ленина – это для Владислава Третьяка. У Харламова, несмотря на все заслуги перед Родиной и армией, потолком оказался орден Трудового Красного знамени.

Словом, представить себе Харламова коротающим старость на вилле под родным для его семьи Бильбао и выращивающим в статусе отца испанского хоккея виноград для вина своего имени я могу. А стоящим с приклеенной улыбкой на арене в Сочи – нет.

В подлинно народном любимце должно быть что-то антиначальственное, бесшабашное, если не безбашенное. Какое-то явное отличие от других, может быть, не менее талантливых партнеров по игре. Публика просто хотела их, народных любимцев, видеть – окутывать рукоплесканиями любое движение. Харламову достаточно было кататься – туда-сюда, это уже вызывало восторг публики. Ледовая арена аплодировала ему стоя, когда после автомобильной аварии в 1976-м он вернулся в строй и забросил первую после полугодового перерыва шайбу в ворота «Крыльев Советов» — ребят предупредили, чтобы они не ломали «Харлама». Да они и сами разве что не аплодировали голу в свои ворота.

Вот и Стрельцова всем миром возвращали в футбол после его так и оставшейся загадочной отсидки на зоне за изнасилование – в буквальном смысле под угрозой народных волнений.

Обаятельнейший Аркадий Иванович Вольский, тогда еще вовсе не глава «профсоюза олигархов», а парторг ЗИЛа, разруливал все эти проблемы с начальством. Как он умел это делать, кстати, тоже загадка. Но в этом невысоком человеке и веселом матерщиннике был гигантский заряд харизмы – таких называют тяжеловесами. Откуда этот вес берется – непонятно, притом, что он физически ощутим, когда находишься рядом с такими людьми. Я как-то поймал себя на том, что разговаривая с Вольским, все время улыбался…

Звезда должна исчезнуть, быть незаслуженно обиженной – и вернуться. Если смотреть записи конца 1950-х со Стрельцовым, вполне очевидно, что это была бы звезда мировой величины, если бы не сел в тюрьму, и как-то нарочито надолго.

Удивительно, что о нем не забыли – наверное, как о нереализованной мечте о русском Пеле.

Удивительно, что он восстановил форму, хотя, конечно, 30-летний мужик, прошедший зону, отличался от 20-летнего мальчишки. Удивительно, что его вернули не только в «Торпедо», но и в сборную. И ведь как вернули: в 1967-м его команда заняла в чемпионате СССР 12-е место и Стрельцов забил всего шесть голов, но при этом был признан лучшим футболистом страны.

На следующий – гораздо более успешный – год, он снова лучший. Команда «Торпедо» тогда завоевала Кубок СССР в финальном матче с замотивированным «Пахтакором». И там был предъявлен классический Стрельцов с его феерическим, едва заметным, тончайше-шелковым голевым пасом пяткой: он всегда отличался тем, что видел поле и партнера затылком.

Сейчас можно сказать: ну, подумаешь, сегодня в спортшколах мальчишки выполняют любые приемы, казавшиеся верхом футбольного искусства полвека назад. Но нет: так пяткой не играл никто, это правда что-то особенное, как и пластика и обводка Харламова. Та пластика, которая позволила ему забросить три практически одинаковых гола, расшифровать которые и сегодня невозможно – почему всякий раз защитники разъезжались в разные стороны или цепенели (голы в суперсерии-1972, затем суперсерии-1974, потом, в клубной суперсерии 1975-1976, в матче с «Нью-Йорк Рейнджерс»).

А ведь Харламов был не только героем советских болельщиков, но и канадских и американских. В ходе предматчевого представления игроков именно его энхаэловская публика встречала овацией. И они его любили! Отчего до сих пор кажется неправильным по-тренерски рациональное решение Виктора Тихонова оставить «Харлама» в Москве перед отъездом сборной на Кубок Канады 1981 года: всего-то нужно было, чтобы Валерий Борисович пару раз красиво прокатился – все были бы в диком восторге. В конце концов, из этого состоит эмоция спорта.

Конечно, Тихонов не был виноват в гибели отцепленного от сборной Харламова в автокатастрофе. Разумеется, ему нужно было строить новую, опять-таки легендарную молодую тройку Макаров-Ларионов-Крутов, и звезде не было места в команде, которую тренер создавал заново по ходу смены поколений. Но смириться с тем, что болельщики не увидели в сборной того, ради которого в принципе ходили на хоккей (да еще в результате человека не стало), невозможно.

Не знаю, это надо спрашивать у поколения постарше моего, перестал ли кто-нибудь ходить на футбол после того, как Стрельцов закончил играть. Но вот я, несмотря на свою детскую одержимость футболом и хоккеем в 1970-е и в начале 1980-х, действительно перестал следить за чемпионатами после того, как закончили карьеру Давид Кипиани и поколение тбилисцев-победителей Кубка Кубков-1981. Мне стало не интересно – как занавес закрылся одномоментно. Мне стало пресно без Давида Давидовича. Чья жизнь тоже оборвалась трагически в результате автокатастрофы, когда ему было 49 лет. Господи, да и Рамаз Шенгелия (дважды, как и Стрельцов и Федор Черенков, признававшийся «Футболистом года в СССР») умер в 55 лет; что уж говорить про разбившегося в горах в свои 25 лет, на пике славы и формы, Виталия Дараселия.

И я бы прекратил смотреть хоккей (в который и сам играл, как и многие из кунцевских пацанов 1970-х, в «Крыльях Советов», на арене в Сетуни) после смерти Харламова, если бы еще не доигрывал другой кумир – Хельмут Балдерис, которого тоже начали отцеплять от сборной.

После ухода Балдериса мне хоккей стал неинтересен – вплоть до появления поколения Овечкина и Ковальчука.

Думаю, что кто-то мог перестать смотреть футбол и хоккей после ухода Боброва. К слову, еще одна ранняя смерть после пятидесяти. А стоит ли теперь смотреть футбольный «Локомотив» после ухода Юрия Павловича Семина, народного тренера? Почему народный – потому что живой и битый.

Оказалось, что хоккей и футбол важны не сами по себе. А есть, например, футбол во время Стрельцова и после Стрельцова, во время Кипиани и после Кипиани, хоккей во время Харламова и после Харламова.

Потому-то и власть, и кино эксплуатируют образы народных игроков – им нужно быть ближе к народу, к широкой публике. В том числе за счет памяти о легендах.

И власть, и кинематографистов можно понять – их холодную прагматику. Но в легенде нет пафоса и совсем нет прагматики. В ней есть неопределяемые словесно притягательность и восторг. Мне как-то сравнительно недавно благодаря выдающемуся коллекционеру клюшек хоккейных звезд и по совместительству главному редактору «Новой газеты» Дмитрию Муратову довелось пообедать с Александром Якушевым. Мы переглянулись, когда будничным тихим голосом Якушев начал рассказывать: «Стою я на вбрасывании с Горди Хоу…» Стою. С. Горди. Хоу. Мы так и не запомнили, что было дальше, потому что шок от самого начала рассказа и магнитное поле легенды были слишком сильными и вихревыми.

Примерно то же я испытал, когда разговаривал с Питом Маховличем, а воспаленный мозг прокручивал перед внутренним взором эпизод, как во второй игре суперсерии «маленький М», под 190 ростом, уложил на лед непробиваемого Третьяка. Рядом сидел «большой М», Фрэнк Маховлич: я раскрыл ему свою книгу о суперсерии-1972 на странице с фотографией, где он прижал Третьяка ко льду и не давал ему вставать (причем удаления не дали). «Помните?» — спросил я. «Помню», — ответил «большой М» и ужасно смутился почему-то, растерянно улыбаясь, как будто ему припомнили преступление многолетней давности, не дающее спать.

…А вот фотографии Харламова в те месяцы 1976 года, когда он лечился в Центральном военном госпитале. Как он запросто общается с молодыми солдатиками, дурачится, хохочет. Как весело скачет на костылях, только что в пляс не пускается, что он, наполовину басконец, любил и умел делать. Заводит радиолу, которую он неизменно врубал на полную громкость. И сравните с его образом на площадке: собранный, серьезный, никогда не изображающий восторг от того, что забросил шайбу – вообще никогда, потому что это его работа, и он просто ее добросовестно сделал. И мужество Валерия Борисовича, когда его жестоко раз за разом ломали. Он никогда на изображал боль, он боль скрывал. Когда урод Эд ван Импе в матче с «Филадельфией Флайерз» 11 января 1976 года едва не убил его, Харламов сделал все, чтобы встать со льда, потому что, по его собственному признанию, подумал: на меня сейчас смотрит по телевизору мама, она сойдет с ума, если я не встану.

Он был живой и битый. Как и Стрельцов – живой и битый. Пострадавший, давший высший градус эмоции и поразивший красотой жеста – значит, народный.

Как народным был, например, Федор Черенков – со своей невероятной страстью к игре и в игре. С трехсот метров было видно, что он не такой, как все.

Однажды мой друг-спортивный журналист голосовал на дороге. Поймал «жигуленок», и только через секунд десять понял, что за рулем… Черенков. Кажется, тогда Федор Федорович и денег не взял. Просто подобрал парня на дороге…

В конце 1960-х в играх за сборную и «Торпедо» лысый и тяжеловатый Стрельцов нередко ходил с ленцой по полю с неизменно спущенными гетрами – мешали они ему что ли в его второй заход в футбол, как ремешок хоккейного шлема Вячеславу Старшинову. И вдруг взрывался. И вдруг бешеная скорость и таран, но умный таран. И вдруг ошеломляющий, не глядя, пас, про который говорили, что у Стрельцова мяч с глазами.

Вот потому и легенда. Потому и народная. Все-то он знал о сути и смысле футбола, но в момент обсуждения этой темы с Нилиным Стрельцов решал сложную логистическую задачу с бутылкой. И решил ее…