Вознесенский личная жизнь жены дети

Романс «Ты меня на рассвете разбудишь» великий поэт посвятил актрисе Татьяне Лавровой

Он не думал дожить до 70 лет. По признанию поэта, эти цифры казались ему заоблачными. 12 мая ему исполнилось 77, а 1 июня Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ покинул нас. Умер как счастливый человек – рядом любимая женщина, его жена, семья и друзья. А на всех радиостанциях сразу зазвучали «Миллион алых роз», «Не возвращайтесь к былым возлюбленным, былых возлюбленных на свете нет», «Я тебя никогда не забуду» – песни, написанные на его стихи. И многие впервые задумались: а кому же они были посвящены?

В 1960-е годы Андрей Вознесенский буквально взорвал поэзию экзотикой ритма и рифмы. Сегодня это уже невозможно представить, но в огромной стране он был не менее популярен, чем «Битлз» в Англии.

Поэт, просто читавший свои стихи, собирал стадионы. На его выступления молодежь пробивалась сквозь кордоны милиции, и девчонки, не попавшие в зал, рыдали, как та «девочка в автомате», и часами ждали окончания выступления, чтобы хоть взглянуть на него.

Нечего и говорить о том, что женщины Вознесенского любили. И он их любил – до середины 1990-х земля слухами полнилась, но почти полвека прожил с одной женщиной, ставшей его женой, берегиней и главной Музой всей жизни. Свой поэтический миллион алых роз он готов был бросить под ноги не Алле Пугачевой, исполнившей в 1982 году шлягер на его стихи, и даже не актрисе Татьяне Лавровой, как уверяет молва, и не Белле Ахмадулиной, а, видимо, все-таки ей – Зое Богуславской. Но обо всем по порядку.

Треугольная груша

«Нас мало, нас может быть четверо» – написал поэт, имея в виду себя, Роберта Рождественского, Евгения Евтушенко и Беллу Ахмадулину:

Жми, Белка, божественный кореш!

И пусть не собрать нам костей.

Да здравствует певчая скорость,

убийственнейшая из скоростей!

Что нам впереди предначертано?

Нас мало. Нас может быть четверо.

Мы мчимся –

а ты божество!

И все-таки нас большинство.

Она, жена Евтушенко, с которым Андрей Андреевич до конца своих дней дружил, спорил и ссорился по политическим и поэтическим поводам, и стала первой Музой, а затем возлюбленной Вознесенского. Об этом трио, осыпавшем друг друга стихами, злобно судачили, дескать, лавры Маяковского, Лили Брик и Осипа Брика им спать не дают.

Недаром, мол, Вознесенский назвал свой сборник, вышедший в 1962-м, «Треугольная груша».

После долгих любовных метаний, мучений, поисков компромисса Евтушенко и Ахмадулина развелись. Белла ушла к Вознесенскому, но вместе они были недолго. Расставшись, они остались друзьями. Позже Белла напишет:

Ремесло наши души свело,

заклеймило звездой голубою.

Я любила значенье свое

лишь в связи и в соседстве с тобою.

Несказанно была хороша

только тем, что в первейшем сиротстве

бескорыстно умела душа

хлопотать о твоем превосходстве.

…….

Так положено мне по уму.

Так исполнено будет судьбою.

Только вот что. Когда я умру,

страшно думать, что будет с тобою.

Я тебя никогда не забуду

Невероятно женственная актриса Татьяна Лаврова, ставшая в 1961 году благодаря фильму «Девять дней одного года» в одночасье знаменитой, была супругой актера Евгения Урбанского, исполнителя главной роли в фильме «Коммунист». Евтушенко о нем писал: «Урбанский Женька, черт зубастый, меня ручищами сграбастай…» Этот могучий, талантливый «черт» был первой любовью Татьяны.

Когда они познакомились, он был женат. Но наивная девушка с тонкой талией и крутыми бедрами, прибежавшая после первого с ним поцелуя к бабушке с вопросом: «Я что, теперь забеременею?» – запала ему в душу. Он ушел из семьи и женился на Татьяне, однако они быстро расстались: Лаврова не простила ему мимолетной измены, ушла. Когда Урбанский в ноябре 1965-го погиб на съемках, Татьяна уже месяц как была замужем за Олегом Далем. Но тоже недолго – полгода, которые Даль сильно пил, пристрастив к выпивке и Таню. В конце концов она Олега бросила.

Андрей Вознесенский был страстно влюблен в эту роковую женщину, которую боготворили многие знаменитости. Их тайный роман тянулся несколько лет. О нем узнали, когда Лаврова приехала с Вознесенским в Симферополь и во время его выступления выкрикнула из зала: «Андрей, зипер застегни!»

Поэт был не столь губаст и могуч, как Урбанский, а ухажеров вокруг Татьяны хватало. К тому времени она уже с мужчинами особенно не церемонилась и редко к кому относилась трепетно.

Говорят, когда появился хит «Миллион алых роз», она в гримерке сказала, что Андрей давно ей рассказывал историю этого грузинского художника, продавшего дом и осыпавшего цветами двор перед окнами любимой. Отсюда и пошел слух, что они посвящены Лавровой. Однако после смерти актрисы на вечере ее памяти близкая подруга открыла преданным театральным поклонницам Лавровой, что Татьяне посвящено самое знаменитое стихотворение «Ты меня на рассвете разбудишь», ставшее сердцем рок-оперы Алексея Рыбникова «Юнона и Авось». В тот день, когда Андрей и Татьяна решили окончательно расстаться, они будто бы так и попрощались.

– Я тебя никогда не увижу? – спросил Вознесенский.

– Я тебя никогда не забуду! – ответила Лаврова.

Просто вспышка любви

Этот роман держался в строжайшей тайне. Круг посвященных был узок. Конечно, в советские годы «аморальное» поведение могло бы разрушить судьбы успешного «выездного» поэта и актрисы, для которой и так годами не находилось роли в кино. Но дело было в другом.

Все это время рядом с Вознесенским жила, любила его и страдала жена – Зоя Богуславская. И все знали – Андрей ее тоже всей душой любит, ценит как личность и никогда не оставит.

Василий Аксенов в книге «Таинственные страсти» назвал Вознесенского «Андреотис» и вывел под вымышленными именами женщин поэта. Небольшого отрывка достаточно, чтобы понять пережитое Зоей Борисовной.

«В конце семидесятых собралась в отъезд и заслуженная артистка РСФСР Екатерина Человекова с трехлетним сыном Денисом Антоновичем Андреотисом, – писал Аксенов. – Этому событию предшествовала плохо организованная жизнь Человековой. Внимательный читатель, должно быть, заметил, что в начале десятилетия она едва ли не выпала из творческого круга. После коктебельской фиесты 1968-го у нее обнаружился чуть ли не гомерический аппетит к спиртному. Хлестала Катюха взахлеб и, к сожалению, банку не держала. Антоша, бедный, не ахти какой завсегдатай злачных мест, умаялся ее искать по трапецоидному маршруту клубных, по профессиям, заведений: ЦДЛ, Дом кино, Домжур, Архитектор, ВТО.

Она удирала от него то с кем-нибудь «из наших» – ну, например, у Тушинского на Чистых прудах обреталась с неделю, ну, в Тбилиси летала с композитором Чурчхели, а то и с «ненашими» якшалась, с практически незнакомыми трудящимися.

Зависимость от бузы у нее уже приближалась к критическому уровню. Однажды Антоша ходил взад-вперед по Сиреневому бульвару ранним-ранним утром; в окрестностях дома Человековой. Он жаждал до слез, до бypных рыданий ее увидеть, однако не плакал, бубнил стихи: «Я деградирую в любви. Дружу с оторвою трактирною. Не деградируете вы – Я деградирую».

Поразительно, но в литературных и театральных кругах так и не знают, кто же сокрыт за этой «Человековой», якобы родившей в 1965-м ребенка от Вознесенского. А те, кто был рядом, например скульптор Эрнст Неизвестный, отвечают на вопрос, не Лаврова ли это, примерно так, как в декабре 2009-го в журнале «Коллекция Караван историй» ответил он:

– Я этого не знаю. Вознесенский интеллектуально абсолютно бесстрашен, это видно по его стихам, но в разговорах на личные темы он был сдержан. С Лавровой я дружил отдельно от них. Она приходила ко мне в студию, смотрела работы. У меня с ней не было романа.

Сам же Вознесенский прокомментировал эту книгу Аксенова, оскорбившую ряд его героев, без тени обиды:

– Он же не мемуары писал. Это дошедший до нас взрыв любви. Вот как звезда взрывается, ее уже нет, а взрыв виден. Совершенно целебная проза, излечивающая.

…К сожалению, Андрей Андреевич так и не смог оправиться от второго инсульта, перенесенного в апреле. Переживая за мужа, его Зоя чуть сама не слегла, но Андрюшу нужно было везти на операцию в Германию. И она, как всегда, нашла в себе силы. Осталось найти их и на жизнь без Андрюши.

ДОСЬЕ

* Белла АХМАДУЛИНА. Поэт, переводчик, эссеист. Родилась 10 апреля 1937 года в Москве. Ее отец – высокопоставленный чиновник, мать работала переводчицей в КГБ.

* Татьяна ЛАВРОВА, в девичестве Андриканис (1938 – 2007). Родители – кинооператоры Евгений Андриканис и Галина Пышкова – развелись, когда Тане было 12 лет. По ее признанию, это наложило тяжелый отпечаток на всю ее жизнь. В 17 лет Таня ушла из дома. После Школы-студии МХАТ служила в «Современнике» (1961 – 1978), затем во МХАТе. Народная артистка РСФСР.

* Зоя БОГУСЛАВСКАЯ. Прозаик, поэт драматург. Родилась 16 апреля 1929 года.

Скол с личности

Игорь Вирабов выпустил подробную биографию Вознесенского в серии «ЖЗЛ». У всех есть возможность войти в святая святых духовного и душевного бытия поэта.

В литературе имя автора повествования Вирабова мало известно. Однако газетчик бесстрашно взялся за грандиозную тему. Сам ли он прикипел душой к поэзии Вознесенского и десятилетия собирал, осваивал материал? Или чей-то богатейший архив поэта был открыт только для него одного: мол, изучай, вдохновляйся, пиши?

Как бы там ни было, книга уже несколько месяцев перед глазами читателей. Она оформлена со вкусом: на обложке рядом с прекрасной фотографией — легкий рисунок профессионального художника, архитектора по образованию Вознесенского. Внутри — два альбома редких фотографий. С них-то я и начала свой поиск доказательства тайны, которую однажды, в начале 90-х, мне доверил по секрету Андрей Андреевич. Но не стану пока ломать замысел Вирабова.

Имея в руках богатый архив, он проявил и собственный смелый выбор: сломал традицию жизнеописания. Начал не с родословной героя, не с его появления на свет. Словно эпиграф, выставил в начало СКОЛ — символический знак духовного откровения поэта. В сборнике «Витражных дел мастер» — четыре рисунка этого символа. Этот СКОЛ не со скал! Он — с тонко чувствующей натуры.

С женой Зоей Богуславской.

Фото: Из личного архива

В 14 лет влюбился в англичанку

Андрей в свою учительницу влюбился. Этот лирический рассказ открывает книгу. Андрей учился в одном классе с Андреем Тарковским. Дух творчества и любви, кажется, носился в атмосфере. На уроках английского, слушая независимую учительницу, увлеченную мировым искусством, он чувствовал незнакомое волнение. Она заставляла его сердце восторгаться и пламенеть. Андрей осознал некое духовное родство с ней: «…ей одной я доверил свое знакомство с Пастернаком. Дал почитать рукопись «Доктора Живаго». Красивый авантюризм был в ее характере. Она привила мне вкус к риску и к театральности жизни. Она стала моей второй тайной на земле». Андрей не раз в стихах, в воспоминаниях поведает о чувственном благорасположении к ней и даже признается в подлинном романном общении.

Благодаря доверчивому восприятию наследия поэта биограф Вирабов избирает особый стиль повествования: слова, признания Андрея питают текст биографии правдой, истиной от первого лица. Эмоции, мысли, восклицания поэта — это драгоценные плоды, зреющие порой на хилом сучковатом тексте самого жизнеописания.

Но все-таки Андрея в книге больше! Он здесь живой, весь в безудержных порывах, фантазиях и поиске единственного крылатого слова и дерзкой мысли. Он любит. Он любим.

Натура русского интеллигента отзывается на зов чужой беды, чужого страдания. Наше сложное, часто драматичное время проверяет характер человека на излом. Да и природа не щадила мечтательного интеллигента. Сколько раз он попадал в опасные ситуации. Потрясает признание внучки Бориса Пастернака Елены Леонидовны о страшном факте: близ Переделкина свора чужих собак кусала, терзала беспомощного Андрея. Чудом уцелел.

Когда слышишь или читаешь злую брань по адресу Вознесенского, взахлеб извергаемую иными самовлюбленными, вспоминаешь эту натравленную кем-то свору. Чем Вознесенский мешает стихотворцам стать знаменитыми?

Сколько ему пришлось принять страданий! В стихах угадывается ободряющий ток надежд, хотя тело предавало. Однажды в 95-м году он заплыл далеко в море. Зоя Борисовна ждала на берегу. Вышедший из моря человек крикнул ей: «Ваш муж тонет!». Она бросилась на помощь. В этом последнем заплыве Андрею отказала рука. Зоя успела вовремя. Она всегда оставалась его ангелом-хранителем, особенно в годы неизлечимой болезни. Убеждена, Богуславская помогла книге Вирабова состояться. Многое удалось автору благодаря ее памяти и темпераменту воспоминаний.

У него в Америке — дочь и внук

В начале 90-х мы с Андреем договорились встретиться в Переделкине у него на даче. Говорили обо всем, что нас волновало. Фотокор «МК» щелкнул нас у камина со стихами, написанными Андреем.

Камин мой,

в людскую стужу

тебя оживил я не с жиру —

сожги мою мертвую душу,

зажги

мою душу живу.

Мы спустились вниз. Андрей проявил гостеприимство — сварил супчик из порошка. Вкусненький. Выпили кофейку. И он по-дружески мне очень тихо сказал: «Знаешь, у меня есть дочь… Только ты не говори ей». Я хранила эту тайну свято. Наш диалог с Андреем появился в «МК», затем в моей книге интервью «Великие и ужасные». Андрей с Зоей пришли на презентацию. Книга им понравилась. 

Преодолевая нарастающую физическую немощь, Андрей оставался верен своему перу, продолжал чутким слухом ловить гармонию слов. Новые стихи и поэмы Вознесенский пожелал увидеть в «МК». Привозил тексты сам и надеялся на нашу чуткость к слову и к его стихам. Мы опубликовали его последнюю поэму «До свидания, Тедди Кеннеди». Эту встречу с ним в нашей компьютерной мне не забыть. Провожая Андрея, я спросила: «А где живет твоя дочка?» — «В Америке», — прошептал он.

Ток взаимного притяжения сблизил 19-летнюю студентку ВГИКа Анну Вронскую и 47-летнего бездетного Андрея. Небеса благословили. Родилась Арина Вознесенская. В 13 лет мама увезла ее в Америку.

Вирабов приводит сдержанный рассказ дочери. В нем чувствуется и нежность, и любовь к отцу, но и обида, что во всех публикациях — о ней ни слова. Арина знает несколько языков. Ее муж Энрико де Роса — с юга Италия. По традиции новорожденному дали имя деда — Франческо. Но при крещении прибавили и второе имя — Андрей.

Только в 19 лет Арина познакомилась с Богуславской: «В ЦДЛ праздновали юбилей «Юноны» и «Авось», и папа представил меня Зое Борисовне». Рассказ Арины о последней, предсмертной встрече с отцом полон любви, печали и сожалений. 27 мая «Зоя Борисовна привезла папу и оставила его со мной и Франческо. Вернувшись за папой, она подарила мне свою книгу, а Франческо игрушку. Я никак не могла успокоить сына. Он носился, и остановить его было невозможно. Папа произнес: «Пусть бегает, я буду смотреть на него». Я спросила: «Неужели мы не сможем больше увидеться до отъезда?» Папа ответил: «Мы увидимся 4-го». 4 июня мы увиделись с ним на его похоронах. Он будто дожидался меня, увидел внука — и простился с нами».

Потрясает еще одно совпадение. День смерти Пастернака — 30 мая, Андрей перестал дышать 1 июня.

Как жизнь поэта отзовется

В построении книги Вирабова господствует журналистская мгновенность восприятия: он проделал нелегкую работу — встречался с творчески мыслящими людьми, чье знание личности поэта, его жизни, радостей и страданий поистине драгоценно.

Майя Плисецкая и Родион Щедрин были покорены его метафорической поэзией. Много раз две семьи вместе праздновали новогодие. Каждое свидание им приносило обновление души. Однажды Майя призналась: «Сколько прошло времени, я каждый день какие-то строчки его вспоминаю. Иногда даже мыслю его строчками».

Андрея знали и ценили на Западе. Во Франции не раз встречался с поэтом Луи Арагоном и потому прилетел на похороны «сюрреалиста и коммуниста». В окружении людских толп «на трибуну входили и лидер французской компартии Жорж Марше, и премьер-министр республики Моруа, и певица Жульен Греко, и Андрей Вознесенский», — читаем у Вирабова, восхищенного душевностью французов: чуть позже парижане назовут одну из площадей именем Луи Арагона.

Выступление Андрея поразило французов парадоксальностью суждений об Арагоне: «Стихийное безумство покидает нас. Это страшно. Мир погибнет без поэтического безумства». Газета «Монд» напечатала мгновенно написанное стихотворение Вознесенского. Вот его прощальная концовка:

Какую музыку ты

нащупал, прикрыв глаза?

Свободно место твое.

Свобода — место твое.

Вдохновляющие встречи

Одна из лучших глав книги — «Я был заклинен тогда на Жаклин». В ней нас посвящают в историю взаимоотношений поэта с семьей убитого президента Кеннеди. К нему в Москва приезжал Эдвард Кеннеди, и к одной из книг Андрея написал предисловие. Жаклин страстно любила Россия, особенно ее литературу и искусство. Поэму «До свидания, Тедди Кеннеди» Вознесенский посвятил не только покойному, но и Жаклин, и всем братьям Кеннеди.

С увлеченностью читаются эпизоды о поездке в Америку и во Франция. Прославленные люди искусства общались с Вознесенским не просто из любопытства. Взаимная радость не скрывалась. В 2004-м в Лос-Анджелесе большую публику собрал фестиваль «Русские ночи». Андрей был приглашен. Он вручил почетный приз актрисе Шэрон Стоун и передал посвященные ей стихи. Актриса тут же прочла их перевод на английский.

Дастин Хоффман произнес яркую речь о русской литературе. Называл имена великих, среди них — и Солженицын, и Вознесенский. Ему крикнули из зала: «Вознесенский здесь». Говорят, Хоффман прыгнул со сцены, бежал через два ряда и «душил в объятиях поэта».

Вдохновляющие встречи

Одна из лучших глав книги — «Я был заклинен тогда на Жаклин». В ней нас посвящают в историю взаимоотношений поэта с семьей убитого президента Кеннеди. К нему в Москву приезжал Эдвард Кеннеди и к одной из книг Андрея написал предисловие. Жаклин страстно любила Россию, особенно ее литературу и искусство. Поэму «До свидания, Тедди Кеннеди» Вознесенский посвятил не только покойному, но и Жаклин и всем братьям Кеннеди.

С увлеченностью читаются эпизоды о поездке в Америку и во Францию. Прославленные люди искусства общались с Вознесенским не просто из любопытства. Взаимная радость не скрывалась. В 2004-м в Лос-Анджелесе большую публику собрал фестиваль «Русские ночи». Андрей был приглашен. Он вручил почетный приз актрисе Шарон Стоун и передал посвященные ей стихи. Актриса тут же прочла их перевод на английский.

Дастин Хоффман произнес яркую речь о русской литературе. Называл имена великих, среди них — и Солженицын, и Вознесенский. Ему крикнули из зала: «Вознесенский здесь». Говорят, Хоффман прыгнул со сцены, бежал через два ряда и «душил в объятиях поэта».

700 страниц — это слишком

Стиль изложения биографии далек от совершенства. Потонув в обилии источников, биограф набрался храбрости и прыгнул в современность. Но вот беда, публицистика — не его стихия. Уровень собственных оценок и суждений о днях сегодняшних отламывается от главного ствола жизнеописания, способного остаться в истории современной литературы.

Книга утяжелена подробностями о взаимоотношениях Вознесенского с молодыми авторами, кому по доброте душевной оказывал внимание и помощь Андрей. Страниц 100 легко можно изъять и опубликовать отдельно.

Вирабов придумал еще один способ повествования о своем герое: выстраивает высказывания знаменитых людей в форме диалога, будто драматургом становится человеческая память. Мнения то движутся к общему знаменателю, то сталкиваются, вызывая некое свечение, а то и просто утомляют читателя.

Диалогов, сочиненных из цитат, слишком много. Книга очень густо населена, просто набита мнениями, судьбами поэтов — и ушедших, и живущих. Но нельзя объять необъятного.

Жизнь духа

В 78-м году Андрей написал стихотворение «Смерть», полное предчувствий грядущих потерь. Поражает провидческое ясновидение. Оно словно снизошло с небес и держало душу поэта в неотступной тревоге.

Кончину чую. Но не знаю часа.

Плоть ищет утешенья в кутеже.

Жизнь плоти опостылела душе.

Душа зовет отчаянную чашу!

Мир заблудился в непроглядной чаще

средь ядовитых гадов и ужей.

Как черви, лезут сплетни из ушей.

И Истина сегодня — гость редчайший.

Устал я ждать. Я верить устаю.

Когда ж взойдет, Господь, что Ты посеял!

Нас в срамоте застанет смерти час.

Нам не постигнуть Истину Твою.

Нам даже в смерти нет спасенья.

И отвернутся ангелы от нас.

По ритму, по отточенной интонации, по афористичности высказываний — это молитва. Но это и покаяние. Такое откровение может позволить себе только сильная и глубокая личность.