Валерий леонтьев пушкин

‘ YouTube/ВАЛЕРИЙ ЛЕОНТЬЕВ — Лучший Навсегда!’

Это — Валерий Леонтьев, он снимается в видеозарисовке на песню “Человек-магнитофон”. У него белоснежная улыбка, подведенные брови и вздернутый подбородок. Он поет, не вынимая рук из карманов, и мелодично мычит себе под нос. В странной песне на стихи Андрея Вознесенского и музыку Раймонда Паулса есть, кроме прочих, неведомый “лесной Есенин”, гудит синтезатор и звучит американский диско-фанк. Учитывая, что все происходит на фоне советских небоскребов, а артист явно держит в уме образ молодого Майкла Джексона, сложно отделаться от ощущения идеологической диверсии — как Леонтьева пропустила цензура, не укладывается в уме.

Впрочем, несколько раз к тому времени Леонтьева уже “закрывали”. В конце 1970-х записи его выступлений снимали с “Новогодних огоньков”, а концертные площадки Москвы не пускали его на сцену. До перестройки Леонтьева не жаловали высшие партийные чины и лично Сергей Лапин, бывший в те годы председателем Гостелерадио СССР. Певец попал в опалу из-за публикации в журнале Time: корреспондент американского издания, прибывший на международный фестиваль “Ереван-81”, сравнил советского исполнителя с Миком Джаггером и Михаилом Барышниковым. Наряду с другими участниками фестиваля его хвалили за грув, уход от ханжества старших коллег и очевидную ориентацию на западную поп-музыку. Худшей характеристики нельзя было и придумать.

Леонтьева не то чтобы прятали от советского телезрителя, но точно им не баловали. А если и пускали на экран, то в подчеркнуто игровом образе: как, скорее, артиста театра песни, нежели эстрады. Его естественный, как станет ясно позднее, внешний вид и манера держаться в кадре подавались как неестественные, как неотъемлемая часть исполняемой роли — клоуна или мима. Так, в небольшой сценке с песней “Куда уехал цирк?” Леонтьев проворачивает тот же фокус, который за несколько лет до этого удался Алле Пугачевой с “Арлекино”. Одетый в обтягивающие серебристые брюки и женскую блузу с рукавами “летучая мышь” Леонтьев игриво танцевал в сапожках на каблуках, злобно смеялся и самозабвенно скоморошничал. Маска безвольной марионетки раскрывала невиданные возможности и предупреждала критические нападки: раз на сцене не советский певец, а артист развлекательного жанра на грани вкуса, то и поделом, пусть вытворяет, что хочет. 

Первый всесоюзный хит

Через пару лет ситуация изменилась. У Леонтьева был как минимум один всесоюзный хит — “Полет на дельтаплане”. Но даже он поначалу вызывал подозрения: свободолюбивый дух песни, в которой лирический герой взмывает вверх и без труда уносится вдаль, смущал самых боязливых членов худсовета. Формально сентиментальная песня о первой любви виделась им крамольной критикой закрытых границ и таила призыв к эмиграции.

‘ Youtube/Советское телевидение. ГОСТЕЛЕРАДИОФОНД России’

На пластинке, записанной с Раймондом Паулсом, у Леонтьева появилась песня-талисман “Полюбите пианиста”, та самая история “Человека-магнитофона”, а главное — “Зеленый свет”, она же “Светофор”, о том, что все “бегут-бегут-бегут, а он горит”. Еще один совместный с Паулсом хит “Исчезли солнечные дни” завершил становление советского канона Леонтьева. В следующие двадцать лет он был единственным популярным артистом, без которого не обходился ни один ежегодный гала-концерт “Песни года”.

Своенравие и непокорность

Тем не менее в середине 1980-х официальный статус Леонтьева вызывал вопросы. Певец, с одной стороны, старательно отрабатывал погонные метры патриотической песни, избегал вольностей и чурался социальной тематики. В массовом сознании Леонтьев ассоциировался с безобидным салонным пением и резвыми танцами. С другой стороны, спектр музыкальных интересов артиста был опасно широк: он мог превратить балладу Давида Тухманова в 12-минутный арт-рок, дать чистого Марвина Гея и Стиви Уандера или спеть песню о Родине полушепотом. Несмотря на всю благонадежность и умение играть по правилам, в Леонтьеве чувствовались своенравие и непокорность — чего стоил один только выбор костюмов. И даже когда он выходил в элегантной тройке, взгляд и павлинья грация преступно выдавали в нем бунтаря и обольстителя.

В эпохальном эфире “Музыкального ринга” 37-летний Леонтьев отбивался от нападок на молодежную музыку, признался в симпатии к брейк-дансу и выдал феноменально неоднозначную программу, полную контрастов. На глазах изумленной публики Леонтьев разыгрывал оперную мистерию на стихи Петрарки, неистово скакал под диско-шарами и тихо вальсировал под отголоски Пьяццоллы. А после перерыва как ни в чем не бывало рассуждал о звездных войнах и пел от имени старого цыганского барона.

И всё это в максимально пестром и модном “прикиде”, который зрители могли достать только в валютном магазине. Чтобы прийти в экстаз, поклонникам и ненавистникам хватило одного аксессуара: рукав ослепительной спортивной куртки Леонтьева был демонстративно заколот булавкой.

‘ Youtube/Valentina Life’

За пять лет, оставшихся до распада Советского Союза, национальный “бегун” Леонтьев собрал все мыслимые виражи. Сначала он отказался от исполнения шлягеров вроде “Дельтаплана” и целиком отдался подготовке рок-оперы “Джордано”, где сыграл сразу три роли. Затем на два месяца уехал в Индию и, вернувшись, радикально изменил имидж и репертуар. Патентованный загорелый мавр-атлет с повадками суперзвезды никуда не делся, но теперь он будто смеялся над собой и своей способностью превращать все в афродизиак.

В какой-то момент Леонтьев даже заиграл нарочито плоский и язвительный рок-н-ролл. А перед этим огорошил публику горьким, как водка с хреном, “Афганским ветром” — жесткой отповедью в отношении операции Советской армии в Афганистане. Слушатели, привыкшие к вопросам, куда уехал цирк и кто виноват, что молодость ушла, остались наедине с вопросом “зачем стучишься, похоронка, в панельный дом”.

‘ Youtube/Valery Leontiev’

Леонтьев высмеивал лозунги “властных дураков” и их “дремучих ртов”, проходился по коллегам-завистникам и даже бывшим авторам (в “Молитве” он прямым текстом просил Бога избавить его от “таких, как этот стих”). Удивительно, но все это по-прежнему шло вперемешку с исповедальной лирикой и сложными аранжировками музыки, собранной со всех уголков планеты. 

Первое супершоу

К середине 1990-х годов Леонтьев, собравший первое в истории новой России грандиозное супершоу с лазерами, театральным светом, роскошными костюмами и самой дорогой танцевальной труппой, ушел в отрыв и — буквально — оторвался от российской земли. Следующие два альбома он записал в Лос-Анджелесе с родоначальником советского диско Юрием Чернавским, обосновавшимся в США.

Новаторские и отчетливо западные пластинки пришлись на родине Леонтьева не ко двору и не ко времени — из двух десятков свежих песен в народной памяти осел лишь “Казанова”, который “вечный любовник и вечный злодей-сердцеед”. На концертах певца чуть ли не на коленях просили исполнить “Светофор” и “Дельтаплан”. Через пару лет Леонтьев сдался. На смену канкану и “черным мессам” пришли благостные мотивы и ностальгия с глазами на мокром месте. “Милый друг, не скучай!”, прощался певец то ли со спутником-зрителем, то ли с природным даром возбуждать не только интерес.

Сейчас, слившийся в коллективном портрете с первыми лицами советской и российской эстрады, мэтр и народный артист Валерий Леонтьев не выглядит первопроходцем и подстрекателем. Однако именно он — этот хваткий и эрудированный человек-магнитофон — вынес из дворцов культуры и областных филармоний дух официозной эстрады и подвел под ней черту. Страна Шульженко, Бернеса, Утесова, Зыкиной и Кристалинской осталась в прошлом.

Леонтьев раскрепостил отечественного певца, как никто другой. А вот с песней про дельтаплан, судя по ее востребованности в караоке, справился бы кто угодно.