Татьяна казакова биография личная жизнь

Я взял ведро, чтобы набрать в роднике воды. Я был счастлив в ту ночь, потому что ночным катером приезжала она…

Ночь была вокруг меня, и папироса, когда я затягивался, ярко освещала мои руки, и лицо, и сапоги, но не мешала мне видеть звезды, – а их было в эту осень такое ярчайшее множество, что виден был их пепельный свет, видна была освещенная звездами река, и деревья, и белые камни на берегу, темные четырехугольники полей на холмах, и в оврагах было гораздо темнее и душистее, чем в полях.

И я подумал тут же, что главное в жизни – не сколько ты проживешь: тридцать, пятьдесят или восемьдесят лет, – потому что этого все равно мало и умирать будет все равно ужасно, – а главное, сколько в жизни у каждого будет таких ночей.

Так написал Юрий Казаков в рассказе «Осень в дубовых лесах». Этот рассказ — о встрече с любимой женщиной. Имя ее – известно. Накануне дня рождения мастера «Комсомолка» пообщалась с музой Юрия Казакова, переводчицей Мариной Литвиновой.

— Марина Дмитриевна, правда ли, что ваша любовь началась на похоронах Пастернака?

— Да, совершенно верно. Полюбила я его гораздо раньше, но наша любовь началась именно в день похорон. Я была одна, и он был один. Наши друзья не смогли поехать. И мы встретились…

Я часто вспоминаю о наших отношениях с Юрием Павловичем. Как мы уезжали на север, как разговаривали обо всем… Он очень любил читать и везде — куда бы мы ни уезжали — мы записывались в библиотеку. Набирали книг, оставляли в залог три рубля, садились и он читал мне вслух. Он заикался, но когда читал — это не было заметно.

Он хотел все постичь, у него была огромная жажда знаний. Юра ведь не закончил школу, аттестат у него был куплен на рынке в Мытищах…

— Но при этом он поступил в Литинститут и мэтры его безоговорочно приняли…

— Раньше ведь все по-другому было. Ценились авторы, которые хорошо пишут, а у Юры был дар. Друзья, и коллеги это чувствовали и очень его ценили. В Литинституте преподавал Виктор Шкловский, к примеру, так он сказал: среди моих учеников единственный настоящий писатель был Казаков.

— Паустовский его любил.

— Юра с ним был вместе в Юрмале, в Доме творчества. Он рассказывал, как подарил Паустовскому книгу, а на следующий день пришел и смотрит, Паустовский играет в шахматы и на Юру внимания не обращает. Юра расстроился, а когда на следующий день пришел — Паустовский его уже узнал. Подошел и сказал: Юрий Павлович, учить мне вас нечему. У нас появился еще один русский писатель. Они сохранили отношения. Я помню, Юра всегда ходил к Паустовскому, когда бывал в Тарусе.

– Юрий Павлович понимал, что он гений?

– Он хорошо понимал, что он пишет лучше многих. Помню, мы как-то читали «Матренин двор» еще в рукописях и все ахали, какой писатель. Я очень сильно похвалила это произведение и тогда Юрий Павлович сильно обиделся и сказал: “а жена Леонида Андреева никогда не хвалила Толстого…”

— Многие поклонники творчества Казакова пытаются найти его стихи. Не вызывает сомнения, что автор настолько поэтически звучащей прозы должен был и стихи писать

— Удивительно, но у него был великий прозаический дар, а поэтического — не было. Я как специалист по Шекспиру понимаю, что это. В шекспировские времена поэзией называлась прекрасная проза и все, что написано очень художественно.

333

— Правда ли, что Юрий Казаков чуть ли не родственником Карамзину доводился?

— Юра внешне он был очень аристократический, не похожий ни на мать, ни на отца. Выше среднего роста, но невысокий. Очень красивое лицо, голубые глаза. У него были маленькие ступни и руки очень гармоничные, но небольшие для мужчины. И во всем его облике был такой налет особенности… Мама мне его рассказывала, что в ее роду то ли прабабушка, то ли бабушка — была крепостная. За красоту ее взяли на службу в барский дом князей Мещерских и она там забеременела от молодого князя. Ее выдали замуж за крестьянина, дали денег. Если вспомнить «Воскресение» – такое дело в дворянских семьях — не редкость… Получается, что в каком-то колене Юрий восходит к этому ребенку князя Мещерского, а уже Мещерские доводились родственниками Карамзину…

— Вы прожили вместе пять лет, как так получилось, что Юрий Казаков женился на другой женщине?

— Мы расстались с ним в июне 1965, а в ноябре он позвонил и сказал, что хочет поговорить. Встретились в Сокольниках, в кафе. Он сказал: знаешь, у меня есть девушка, на которой мне хотелось бы жениться. Но я выбираю, сравниваю, пять лет жизни никуда не выбросишь. Я ответила: Юра, я готова начать все сначала, но тебе нужно лечиться. Он усмехнулся и сказал: «так вот как ты заговорила». К счастью, у меня уже прошла всепоглощающая и бесконечная любовь. Я стала заниматься Шекспиром. Юра ведь, когда мы жили – сказал: или я или Шекспир…

— А от чего лечиться?

— От алкоголизма. У него сильно пил отец. Понятно, что Юра был в группе риска. Я боролась за него. Когда только заметила, что Юра пьет — поехала к главному психиатру Москвы, там я когда-то преподавала английский язык, у меня были знакомые. Психиатр сказал: бейте во все колокола. Я пришла к Юриной маме. Но Устинья Андреевна меня не поддержала, ничего не ответила, насупилась и сказала сыну: ты думаешь, она тебя любит, а она считает тебя алкоголиком.

Юра тогда мне сказал: ну и чего ты добилась, вместо того чтобы выстроить с матерью отношения, ты ее настроила против себя.

Есть некоторые слова, которые западают человеку на всю жизнь.

Уже много лет спустя я спросила у его матери: Устинья Андреевна, почему вы не откликнулись, когда я к вам приехала? Она ответила: матери трудно поверить, что ее сын пьет.

Эти слова мне запомнились. И еще перед смертью, уже в больнице Юра сказал сестре: “была бы жизнь, если бы со мною была Марина”. И это правда.

— С женой ведь они тоже недолго прожили?

— Совсем недолго. Его жена очень хорошая, образованная женщина. Она диссертацию защитила. Но у них ребенок болел, а Юрий Павлович все сильнее пил… У нее просто не было сил как-то повлиять на происходящее. Так он до конца жизни прожил на даче в Абрамцево со своей мамой…

— Мама, выходит, феерическая женщина. Всех жен отвадила…

— Она безумно его любила. В каком-то смысле матери своей любовью губят ведь своих сыновей… Помню, мы в Тарусе решили пойти с ним в поход и Устинья Андреевна сказала, что с нами пойдет. И действительно пошла. И в палатке с нами жила. Мы еще долго думали, кого положить посередине и, в итоге, положили Юру… Он был нежный сын, что называется. Устинья Андреевна ведь совсем простая женщина была с примитивными понятиями какими-то… вешала на дверную ручку тряпочку, чтобы отколдовать Юру от меня. А он ее очень возвысил, она стала вхожа к таким людям, к примеру, как главный редактор журнала «Октябрь», ее очень привечали как мать Юрия Казакова.

Как-то мы встретились с ней в электричке, она мне и говорит: да ты не думай, что я была против вашего союза… Эх, да что там говорить, полвека уже прошло.

— После расставания с вами он ведь почти перестал писать…

— Он написал очерк «Долгие крики» и два рассказа «Свечечка и «Во сне ты горько плакал». Те задумки, которые у него были — он не выполнил. Он очень хотел написать о начале войны, были у него планы. В самом начале нашей с ним жизни я говорила: ты должен написать большой роман. Но не случилось. Правда, сестра, навещавшая его перед самым его уходом в больнице, говорила, что он был полон жизни и даже просил принести печатную машинку…

— Как вы думаете, почему он недореализовался?

— Дар его никуда не исчез. Это можно судить даже по интервью, которые он давал. Все было очень хорошо. Но, как сказал его учитель, он не чувствовал сопротивления материала. Юрий Павлович писал сразу, без черновиков, не работая над текстами. Талант его был великий к поэтической русской прозе, было чутье к звуковому сочетанию. Но убила его даже не та легкость, с которой ему все давалось, а алкоголизм.

— Какие произведения вы бы посоветовали сегодня перечитать молодым читателям, многие из которых, может быть, никогда не читали Казакова.

— Да, к сожалению, и мои студенты Казакова не знают. Многим я приношу книгу и уже после этого они удивляются и говорят: какой прекрасный автор. А между прочим, из современных молодых писателей я не встречала еще человека с подобным талантом.

Обязательно нужно перечитать рассказ «Манька». А если интересно о наших отношениях — то это «Двое в декабре» и «Розовые туфли». Долго я не могла прочесть «Розовые туфли», это эклектичный рассказ, собранный из кусков, очень горький, но в нем многое сказано о личной драме Юрия Казакова.

Недавно я услышала по радио рассказ Казакова «Трали-вали» про бакенщика. И вдруг поняла, что это рассказ — о нем самом. И внешность у бакенщика была Юрина, и вел он себя также, и с матерью тоже пели старинные песни и Юра, несмотря на свою внешность и талант, чувствовал себя представителем самых низов. Помню, я ехала в Тарусу и мне капитан сказал: если ваш муж не выйдет вас встречать — поднимитесь на берег, там домик бакенщика, он впускает переночевать. Я помню эту ночь, высокий берег Оки, лес. И Юрий Павлович меня встретил, и картина, как он стоит на берегу — у меня есть.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Валентин Курбатов, литературовед : “Читайте Казакова, умирая от стыда”

Юрий Казаков однажды сказал «никогда не видел ни в электричках, ни в поездах, ни в читальнях, чтобы кто-нибудь читал мои книги. И вообще что-то странное происходит с моими книгами. Их как будто бы и в помине не было».

Я не думаю, чтобы эта фраза была кокетством. Юрий Павлович в своих рассказах задевал такие струны в человеческом характере, что нам хотелось бы не слышать их. Слишком они глубоки и вопросительны.

Никогда не забуду, как критик Лариса Гречко назвала прозу Казакова «обезьяньими всхлипами на ветру». Это была умная образованная женщина, она вела рубрику в журнале «Молодая гвардия», в которой вместе с Владимиром Турбиным они писали о важных событиях в культуре. Я написал в журнал, будучи пораженным рассказом Казакова «Трали-вали». До сих пор это мой самый любимый рассказ о бакенщике, который попивает, радуется, когда приходят гости, открывает бутылочку, рассказывает что-то такое, от чего баба, живущая с ним умирает от стыда. Но когда гости уезжают — бакенщик с этой женщиной садятся на бережку и начинают петь. Что-то русское, гибельное. И сами не знают, что происходит с ними.

И кажется мне, что эти «обезьяньи всхлипы» — самое дорогое в литературе.

К сожалению, и сам Казаков, как и бакенщик, много пил. Мне рассказывали, как Юрий Павлович приехал в Орел поохотиться. После заехал в Спасское-Лутовиново, увидел там дуб и сказал, «А теперь вы увидите, как наследник Бунина выполняет завещание Тургенева и кланяется дубу». С этими словами он принялся царственно кланяться, но не завершил поклона, потому что вспомнил о том, что через десять минут закрывается магазин с необходимым ему товаром.

Купив там, что надо, он уехал. Работники Орловского обкома провожали его с нескрываемой радостью и облегчением.

Но не то главное. Главное то, что наследником Бунина он действительно был. Он взял на себя смелость доказать силу русского рассказа. И справился с этим. Казаков был уверен в первенстве русской прозы. Известно его письмо Виктору Конецкому, в котором он пишет: старик, позор на наши головы, что же мы русский рассказ предали? Какие-то Хемингуэи царствует в мире. А мы-то?

Он он не повторителен, он не копия Бунина. Просто если бы Бунин вдруг пожил в советском пространстве — он бы писал как Казаков. Это одно и то же русское сердце, но оно носит разные фамилии в разное время.

Возможно, кому-то его проза покажется сложной. Слишком неторопливой, слишком непривычной. Из русской литературы сегодня почти совсем исчез пейзаж. Никто не пишет: светало, туман ложился по низинам…

А он — писал именно так. И снова — не для того чтобы кокетничать с пейзажем. Он был музыкантом, играл на виолончели и этот виолончельный звук присутствует в каждом его предложении. Довольно одних названий рассказов: «Вон бежит собака».

На вопрос, что читать — я отвечу: читайте его «Адама и Еву». Адам называл мир первыми словами и вещи узнавали свое имя. То же делал Казаков. Это был последний писатель, который знал подлинные имена вещей, знал по имени каждую ромашку и каждое облако.

Ксения Драгунская, драматург “Казаков доказал: короткий рассказ – высший пилотаж в литературе”

Юрий Казаков – Писатель, Мастер Слова, а не дутый завсегдатай лонг-листов всевозможных, размножающихся почкованием, премий. Про самое дорогое даже не знаю. У него дышит всё любовью и верой – в жизнь, в людей. Ни фальши, ни верноподданичества, ни желания понравиться. Свобода и мужество.

К счастью, рассказы его я прочла уже после его смерти, буквально в 1983 году. К счастью – потому что иначе я бы всё бросила и уехала бы в это самое Абрамцево, служить ему, как оруженосец. Ощущение – вот родной человек написал.

Благодаря ему, я поняла, что высший пилотаж в литературе – короткий рассказ. А пьесы – это так, трали-вали, тритатушки-тритата. Драматург крепко подпёрт огромным коллективом, создающим спектакль. В прозе же ты один на один с речью, языком, своими мыслями и чувствами. Никто тебе не помешает (как часто бывает в театре), но и не поможет никто. Проза круче драматургии. Я видела спектакль по Казакову у студентов “Щуки”, но там звучали только диалоги, без ремарок. Жалко текста было.

Мои любимые рассказы Казакова — “На полустанке”. “Во сне ты горько плакал”. “Трали-вали”.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Юрий Казаков: «Во сне ты горько плакал…»

В этом году ему исполнилось бы 90.

В литературе Казаков начинал вместе с Евтушенко, Окуджавой. Был равен им по славе, популярности. Но потом стал быстро уходить в тень, так как политизированный талант ровесников – «шестидесятников» был ему чужд. Но истинные ценители творчества знали его настоящее место в литературе. И он сам знал себе цену. Лучшие рассказы Юрия Казакова переведены на основные языки Европы, в 1970-м в Италии ему присудили высшую литературную премию Данте (подробности)