Роландо виллазон биография личная жизнь

Первое пришествие Виллазона в КЗЧ состоялось – страшно вспомнить! – еще в 2006 году. Эти события разделяет промежуток почти в девять лет. Тогда партнершей певца была Анна Нетребко. Это сегодня на волне всеобщей мировой эйфории по отношению к ее имени она не иначе уже как мегазвезда. На тот же момент, скажем так, она была еще просто звездой мировой оперной сцены, и вряд ли еще абсолютно недосягаемой, как сейчас. Но речь не об этом, а о том, что на сей раз изрядно заматеревшему баловню оперной сцены Роландо Виллазону (или Вильясону, как любят говорить эстетствующие поборники чистоты испанского произношения) пришлось довольствоваться партнершей явно «попроще». Развлекать публику ему помогала никому доселе не известная певица из ЮАР Пумеза Матшикиза.

«Почему же развлекать?» – уже слышу гневные голоса многочисленной армии поклонниц (конечно же, в основном представительниц прекрасной части слушательской аудитории). Да потому, что определяющим аспектом творчества Роландо Виллазона всегда – и на сцене оперного театра, и на концертном подиуме – была явно выраженная эстрадная развлекательность, погоня за внешними эффектами и игра на публику, а не на образ и роль.

И за этой плотной и весьма навязчивой ширмой по-настоящему обращать внимание на вокал как таковой попросту уже было и лишним.

Сегодня серьезное классическое искусство незаметно для многих срастается с легковесностью эстрадного шоу. Сегодня основная часть публики, зомбированная громкими призывами рекламы, приходит в академические залы не чтобы слушать, а чтобы смотреть, а возможно – еще и чтобы похлопать в ладоши: это тоже ведь очень интересно! Приходит абсолютно неподготовленной к восприятию порядка примерно восьмидесяти-девяноста процентов того репертуара программы концерта, что ей предлагается. И эта же публика мгновенно преображается, когда ближе к финалу вечера начинает звучать что-нибудь наподобие «Застольной» из «Травиаты», хитов сарсуэлы или мюзикла.

Так было и на сей раз, однако совершенно бешеные цены на билеты – цифры озвучивать даже не буду! – привели к тому, что из-за их катастрофической нераскупаемости первоначальные расценки пришлось неоднократно снижать. В результате перед началом концерта можно было купить билет всего за тысячу рублей, а в зале было полно свободных мест! Что ж, тысяча рублей вполне неплохое предложение, но в соотношении «цена – качество» последнее в обсуждаемый вечер всё равно впечатлить так и не смогло. Конечно, мы все прекрасно понимаем, что у Роландо Виллазона был тяжелый период в жизни, когда возникли серьезные проблемы с голосом: на протяжении длительного периода времени он был вынужден даже не выходить на сцену. Теперь это как будто бы в прошлом, но хотя бы до кондиции 2006 года, которую певец впервые явил нам тогда в живом восприятии, его голос так и не восстановился.

Для меня это стало очевидно еще в 2012 году, когда на сцене Цюрихского оперного театра я услышал певца в партии Александра Македонского в опере Моцарта «Царь-пастух». Собственно, отвлечение публики от пробуксовки исполнения в отделке тонких узоров барочного вокала за счет всевозможных ухищрений и внешнего воздействия на зрительный зал наблюдалось и тогда. Естественно, и тогда – при полнейшем успехе и нескончаемых овациях. В силу этого, собираясь на нынешний московский концерт Роландо Виллазона, никаких особых иллюзий я не питал и розовые очки, конечно же, оставил дома.

Понятно, что на протяжении карьеры любого вокалиста его голос неизбежно претерпевает закономерные физиологически изменения, но говорить об этом имеет смысл лишь при очень дозировано взвешенном и постепенном наполнении репертуара партиями всё более и более драматической насыщенности – начиная с истоков карьеры и следуя этому на всем ее протяжении. Однако подобная тактика – вовсе не случай Роландо Виллазона, который репертуарной всеядностью отличался всегда, и эту всеядность мы могли почувствовать еще во время его первого московского концерта. Уже и не припомнить оркестр, с которым он выступал тогда, но его тогдашние репертуарные метания от лирических партий к драматическим, конечно же, запомнилось. Лишь ради протокола, заметим, к слову, что на сей раз концерт сопровождал оркестр «Русская филармония», а место за место дирижерским пультом занял Герасим Воронков.

Известно, что именно для лирических теноров партия Рудольфа в «Богеме» Пуччини крайне коварна: по отношению к одним она может лечь на голос совершенно безболезненно, а по отношению к другим иметь эффект мины замедленного действия. А пуччиниевского Рудольфа наш герой очень много ведь пел еще в первые годы карьеры: даже на сцене Мариинского театра успел спеть его в дуэте всё с той же Анной Нетребко в партии Мими. Кто знает, возможно, отчасти и в этом тоже следует искать причину периода вынужденного молчания певца и того состояния его голоса, которое он предъявил нам на своем втором концерте в Москве сегодня. Что и говорить, девять лет назад интерес к приезду Виллазона был совсем иной, гораздо более волнующий, явно не сравнимый практически с отсутствием ажиотажа на сей раз. Да и сам Виллазон, если говорить именно о вокальных впечатлениях от его давнего выступления, был совсем иной.

Конечно, и девять лет назад исполнитель убедил, прямо скажем, не во всем, что предложил нашему вниманию, но, тем не менее, его голос тогда звучал намного свежее и благодатнее, чем сейчас. И всё же, когда более недели назад певец вышел на сцену с первым номером – романсом (молитвой) Родриго из «Сида» Массне – и, что называется, просто «тихо» и спокойно, безо всяких выкрутасов его спел, мне даже подумалось, что он, наконец, покончил с легковесностью и остепенился. Как показал дальнейший ход концерта, я, конечно же, ошибся. В специфически мелодичном репертуаре Массне, если не говорить с пристрастием об ограниченности доступных исполнителю в настоящий момент тембральных красок самого голоса, Виллазон, в принципе, был достаточно неплох. Однако уже следующий номер с его участием (дуэт Лейлы и Надира из «Искателей жемчуга» Бизе, потребовавший от обоих исполнителей владения мелкой техникой и безупречности стиля), предстал номером, в вокальном плане абсолютно несостоявшимся – и именно в нем Виллазон-затейник проявился вновь, хотя пока всё же еще сдержанно.

Последовавший за ним знаменитый плач Федерико из «Арлезианки» Чилеа превратился в самые настоящие «теноровые рыдания»: голосу исполнителя явно недоставало ни гибкости, ни объемности, ни драматической кантилены, а сам он словно старался вылезти из себя самого. Дуэт из «Богемы» «O soave fanciulla» лишь заставил задуматься о коварности этой партии для теноров, ибо в верхнем регистре даже в этом номере оперы усилия певцу пришлось прилагать просто неимоверные. Апофеозом «гипнотической методы» Виллазона, как и в прошлый раз, стал дуэт Адины и Неморино из «Любовного напитка» Доницетти. Разница лишь в том, что в прошлый раз он жонглировал апельсинами один, а на этот раз какими-то мячиками – на пару со своей партнершей, у которой это также получалось значительно лучше, чем петь. Надо ли говорить о том, что в этом номере Виллазон совершенно откровенно переигрывал, зато очень много из того, что требовалось в плане вокального текста и стиля, просто оставлял за кадром.

Этот дуэт закономерно и положил зрительный зал на обе лопатки окончательно. А вот когда в романсе Неморино жонглировать мячиками уже было не с руки и пришлось только петь, проблемы кантилены, проблемы стиля бельканто сразу же не замедлили проявить себя со всей очевидностью. В своем родном репертуаре – полуклассическом, полуэстрадном жанре испанской сарсуэлы – мексиканский певец ощущал себя уже гораздо увереннее, но голос то и дело не слушался его и здесь. Только чудом он не сорвался в бисе, популярнейшем романсе Леандро из сарсуэлы Сорособаля «Трактирщица из порта», который требует от певца большой степени драматического накала. Однако именно этого накала точечная, узко сфокусированная эмиссия голоса Роландо Виллазона обеспечить была просто не в состоянии.

Что касается сопрано Пумезы Матшикизы, то голосá подобной природы имеют характерную особенность трубного мясистого звучания, мало корреспондирующего с академической постановкой вокального аппарата. Неудивительно, что голос и этой певицы выявил проблемы с тонкой воздушной артикуляцией и фразировкой. Это обнаружилось и в репертуаре Массне (помимо дуэта из «Искателей жемчуга» в концерте прозвучала также его несравненная «Элегия»), и в репертуаре Верди (ария Нанетты «Sul fil d’un soffio etesio» из «Фальстафа»), и в репертуаре Равеля (ария Консепсьон «Oh! La pitoyable aventure» из «Испанского часа»). И, конечно же, как показало исполнение дуэта Адины и Неморино, этому голосу абсолютно чужда территория бельканто. Здесь наблюдается что-то схожее с известной нам победительницей московской «Опералии» Притти Йенде, другой представительницей ЮАР, которая, тем не менее, настойчиво идет сейчас именно по пути бельканто и лирического репертуара. Но если природу своего мощного голоса Притти Йенде всё же хоть как-то хоть как-то за последние годы сумела укротить, то о Пумезе Матшикизе ничего сказать пока в этом плане нельзя: мы только впервые с ней познакомились.

Когда начинаешь задаваться вопросом, к какому же типу отнести голос Роландо Виллазона, понимаешь, что заходишь в тупик: для лирической стези он явно надсаден, матово сух и «шершав», а для драматической, хотя тембрально вполне в нее и вписывается, ему просто не хватает полноценного объема эмиссии. Вот поэтому-то этот мечущийся из стороны в строну голос в концертах и разрывается постоянно между Ромео и Туридду, между Неморино и плачем Федерико… И сегодня уже совершенно очевидно, что даже при всех издержках вокала певца плач Федерико в его исполнении воспринимается значительно толерантнее, чем «плач» Неморино (имеется в виду спетый им и упомянутый уже романс-шлягер). А если говорить об успехе этого концерта, то он был, конечно, просто колоссальным! Я видел счастливые, сияющие лица, выходящие из зала и, честно признаюсь, очень им завидовал. Это были лица той публики, которая разгорячившись на «своем» последнем блоке концерта, была просто на седьмом небе от счастья. Всё-таки, эффект «дьявольских трелей» Паганини, наверное, парадоксально продолжает иметь место и в XXI веке, но по отношению совсем к иному источнику звука – певческому голосу… И сколько веков еще просуществует мир, столько это и будет с неизбежностью повторяться…