Ольга попова актриса личная жизнь

В прокат выходит «Девушка с косой» – новогодняя комедия о житье-бытье типичной московской многоэтажки. «Культуромания» встретилась с режиссером фильма Ольгой Поповой, чтобы поговорить о ее дебюте, об учебе в Америке, об участии в Берлинском фестивале, и том, почему так тяжело складывается роман между нашим зрителем и отечественным кинематографом.

– Оля, «Девушку с косой» часто называют «анти-Елками». Однако, судя по Вашему фильму, тень «Елок» идет за «Девушкой с косой» по пятам…

– Мне было интересно какие-то стандартные вещи (например, зеленый горошек, оливье, новогодние посиделки и так далее) вывести на абсолютно другой уровень. То есть развивать совершенно банальные и чудовищно клишейные ситуации в каком-то новом русле. При этом я понимаю, что в данном случае жанр подразумевает хэппи-энд, где все в финале обнимутся и заплачут. Значит, надо дойти до этого финала иным путем, чтобы зрителю, который тоже знает, чем всё закончится, не было бы скучно. Вот в этом, собственно, и была основная задача.

– А привычный формат «Елок» – чем он Вас не устраивал?

– Знаете, ну невозможно же жевать этот рахат-лукум сотый Новый Год подряд. Когда приятные герои всё делают по-приятному, а потом или приятно мирятся, или приятно ссорятся – да от этого же осатанеть можно.

– А вот большинство продюсеров считают, что именно такие «милые» комедии нам и нужны…

– Безусловно, людям нужна какая-то надежда на что-то светлое… Хотя при этом наш социум буквально кичится тем, что всё ненавидит. Вот вы попробуйте сказать что-то хорошее о российском кино – ведь это же моветон! Например, когда наш трейлер только появился в сети, все обсуждали не его – комментаторы писали, что если, мол, «вижу российский фильм – автоматом ставлю дизлайк»… То есть люди даже не хотят даже начинать смотреть что-то наше.

– Оля, а почему вдруг новогодняя комедия? Ваш продюсер, режиссер Вера Сторожева как-то сказала в интервью, что ждала от Вас чего-то более экстремального…

– Понимаете, для меня кино делится на три большие группы. Это продюсерские блокбастеры, арт-хаус и авторские фильмы. Чем вторая группа отличается от третьей? – тем, что у авторского кино есть шанс хорошо продаваться, есть шанс стать блокбастером и так далее. Арт-хаус же по большому счету никому особо не нужен: он сидит в своем гетто, катается с фестиваля на фестиваль – и его двадцать зрителей катаются вместе с ним.

– А блокбастеры?

– Что касается блокбастеров, то зритель толком даже не знает, кто именно их снял. Их клепают так называемые «ноу-неймы». А вот авторское кино может оказаться по обе стороны баррикады – в зависимости от задачи. Поэтому мне интереснее снимать те фильмы, которые не ложатся в ящик и при этом не настолько продажны, что от меня (как от режиссера) ничего не остается. Кстати, чем хорошо жанровое кино? – тем, что комедию или хоррор можно снять за относительно небольшие деньги, и при этом остаться независимой. Да и зрителю такое кино интересно.

– А если к Вам вдруг придут с предложением большого проекта, откажетесь?

– Думаю, что в таком случае, для меня будет принципиальным вопрос «а есть ли у меня право финального монтажа»? Потому что, грубо говоря, не хотелось бы тратить два года своей жизни неизвестно на что. Ведь отвечать за все и быть виноватым во всем и при этом не контролировать ничего – это же расстрельная команда какая-то. Зачем мне такое нужно… Ведь я же еще работаю и как сценарист, и как актриса – то есть с голоду в любом случае не умру. У меня есть возможность подождать хороших проектов, в которых я смогу остаться Автором.

– Кстати, ведь Вы же давно состоялись как актриса. Лично я помню Вас по фильму все той же Веры Сторожевой «Девять дней и одно утро». Так почему Вы вдруг решили стать режиссером? Другими словами, как Вы дошли до жизни такой?

– Да, в принципе режиссура подразумевалась изначально. При этом я снималась с двенадцати лет. Поэтому представление об актерской профессии у меня было. Когда же встал вопрос, куда идти учиться, то я выбрала режиссерский. И пока я не снимала – я снималась.

– Поступили легко?

– Я думаю, это как раз из разряда «либо легко, либо невозможно». Я сразу после школы поступила во ВГИК (меня взяли Соловьев и Рубинчик). Второе же высшее я получала в Лос-Анджелесе, в Университете Южной Калифорнии, на факультете режиссуры кино и телевидения.

– Почему там?

– Потому что во ВГИКЕ лично я не смогла получить представление о том, как снимать конкретно жанровое кино. Да, ВГИК учит каким-то смысловым, глубинным вещам. Грубо говоря, тебе рассказывают, как сделать начинку. А в Лос-Анжелесе все сфокусировано на том, чтобы научить будущего режиссера делать обертку. И трудно сказать, что важнее (ведь какаха и в красивой обертке остается какахой), но я рада, что меня учили и тому, и другому.

– А как Вам показалось, западное кинообразование сильно отличается от нашего?

– Первый год был совершенно такой же, как и во ВГИКЕ. То есть абсолютно! Одни и те же задания. Более того, первый же фильм, который мы разбирали – «Броненосец Потемкин»! Так что потемкинская лестница – она везде.

– А не было ли мыслей сделать карьеру там?

– Я поняла, что хочу уехать, потому что мне нужно быть режиссером и снимать кино. Да, мне говорили: ты молодец, ты умная, тебе потребуется всего лишь лет пять-десять, чтобы получить свой первый проект. А пока будешь вычитывать сценарии, работать ассистентом. И когда мне это бодрым голосом говорили, я чувствовала, что повешусь. Здесь же у меня была возможность снимать сразу.

– А съемочный процесс там и здесь чем-то отличается кардинально?

– Знаете, когда я здесь говорю, что я хочу репетировать с актерами, на меня все смотрят большими глазами. Или когда я предлагаю сделать раскадровку, меня сразу спрашивают: «Зачем, ведь мы приедем на смену и что-то обязательно поломается, поэтому всё равно придется снимать, как Бог на душу положит». Видимо, наши реалии заставили людей забыть технологию. В этом и разница.

– Оля, я знаю, что Ваш первый фильм (короткий метр «В теме») в 2008-м году получил приз на Берлинском фестивале…

– Это был документальный фильм и снят он был в пику (видимо, я все время снимаю что-то в пику, наверное, характер такой)… В общем, снят он был в пику моему мастеру, который дал задание сделать репортаж. При этом он потребовал: «Снимите то, чего я никогда не видел». И я никак не могла понять: «Родной, тебе же больше шестидесяти – чем я, в свои девятнадцать, могу тебя удивить?!». А потом вспомнила, что у меня есть подруга-лесбиянка. И я сняла фильм о том, как она отмечает годовщину со своей девушкой. И получился нормальный человеческий разговор, без какой-либо пошлости, пропаганды. В итоге, фильм выстрелил. И у нас на курсе, и на Берлинском фестивале.

– А сложно было добиться полнометражного дебюта?

– Нас спонсирует Министерство Культуры. Бюджет фильма – 37 миллионов рублей, государство выделило 25. Конечно, нам повезло – мы подали заявку в 2016-м, в год кино. Тогда гранты получили 28 дебютных фильмов – нереальная цифра против обычных 3-5 в год.

– А что дальше планируете снимать? В каком жанре? Комедия, хоррор?

– Пока что ищем сценарий. Но, конечно, в приоритете что-нибудь яркое. Например, социальную драму я точно снять не смогу. Ведь если в нашей стране делать социальную драму с хэппи-эндом, то это будет вранье. Если делать без – получится констатация, что мы все умрем: а мне не интересно тратить два года жизни на то, чтобы сказать, что у нас все плохо… Так что Вы правы: или комедия, или хоррор…

– Оля, на Ваш взгляд, что сейчас происходит в нашем кино?

– Мне кажется, что ситуация становится немного радужнее. Меня не было четыре года, я выпала из контекста, а когда вернулась, то заметила, что всё уже не так печально: кино развивается. Обидно лишь, что зритель иногда до сих пор делает вид, что он обиженная маленькая девочка, которая упорно не желает идти нам навстречу. Мол, мне когда-то показали отвратительный фильм, поэтому я обиделась и не буду никому доверять.

– Да, но что делать, если «обиженным маленьким девочкам» плохое кино показывали слишком часто…

– Понимаете, плохое кино окупается на стадии производства, когда попилен бюджет и всё свое получили. А хорошие фильмы рассчитывают на зрителя. Они в нем нуждаются. А зритель упорно не желает вставать с дивана. Поэтому огромное количество хороших фильмов проваливаются в прокате. Зато интернет бурлит комментариями: «ах, как обидно и жалко, что такой-то фильм снова не окупился». Ну, чувак, ты же один из тех, кто мог его окупить! В общем, мне кажется, что зрителю пора перестать играть в обидки и понять, что от него тоже зависит очень многое.

Автор: Вера Алёнушкина

Огромная клетчатая кепка, красный нос, рыжие локоны. Популярность Олега Попова… Как объяснить? Гагарин, Высоцкий, Баталов, Плисецкая. Вот вместе с ними Олег Попов. Его показывали по ТВ примерно с той же частотой, что и Брежнева. И не было среди 240 миллионов граждан СССР человека, который бы его не знал. Ну разве что Агафья Лыкова…

XX век был веком клоунов. Даже в самые дикие годы им можно было на что-то намекать, чему-то учить. Олег Попов учил доброте. Один их его главных номеров – «Лучик» (посмотрите в интернете) – о неуловимости счастья, о его капризности, хрупкости, простоте… Если бы у нас снимали фильмы о «советской мечте», Попов стал бы идеальным прототипом. Парень с московских окраин, работал слесарем, потом попал в цирк, из акробатов в клоуны. До старости все оборудование для своих номеров делал своими руками. Всенародная любовь и популярность. Ордена, награды, премии… Все закончилось как-то сразу.

В 1990-м умерла жена Олега Константиновича. В 1991 рухнул Союз. Накопления в советских рублях сгорели. Попова и его коллег во время турне по Германии бросил аргентинский жулик-импресарио.

Попов остался в Германии, женился во второй раз. Габриэла, его вторая супруга, была моложе больше чем на 30 лет. Они познакомились во время выступления, и прожили вместе до последних дней артиста.

Новая, немецкая жизнь началась с того, что «Солнечного клоуна» окрестили «Счастливым Гансом». Вместо огромных залов – цирк-шапито. Вместо приемов и почестей – номера отелей и автобус-гримерка. Зато работа, стабильность, домик по Нюрнбергом, любящая жена…

Мы встречались в Олегом Константиновичем в 2008 году в Гольденберге. В одном из десятков маленьких городков его полугодового турне. Усталый человек, ему под 80. Он не знает что там в России, но не верит ни во что хорошее. Его гложет обида. Один из символов огромного государства стал рядовым артистом в чужой стране. Он винит партию, начальников, Юрия Никулина, воров и жуликов… А потом взрывается: «Тьфу ты, вот почитает кто, скажет, контра какая-то рассуждает. А мы же за свою родину переживаем, правда? Мы же русские, да?».

Потом Олег Константинович приезжал в Москву, выступал. Ему активно «додавали» те почести, от отсутствия которых ему было больно и обидно. Он ушел четыре года назад во время гастролей в Ростове-на-Дону. Похоронен где-то в Баварии…

Самый обласканный властями и зрителями артист, который то ли смешил, то ли заставлял плакать. То ли наслаждался жизнью и успехом, то ли страдал из-за ее несправедливости. Люди с его уровнем значимости и популярности, пережив 90-е, могли позволить себе любые должности и фанфары. А ему аплодировали в крохотном цирковом шатре несколько сотен не говорящих на его языке людей.

Он то ловил свой лучик, то терял. Прятал в сумку и раздавал окружающим. Как выяснилось, это была реприза про него. Или про всех нас…

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Клоун Олег Попов спрятался ото всех в Германии

Один из самых известных цирковых артистов СССР вот уже 17 лет работает за границей и не собирается возвращаться

Прямо под огромным желтым шатром – старинный рейсовый автобус. За рваными шторами – беспорядочно наваленные тряпки, пластмассовые цветы, огромные железные кружки, афиши и клетчатые кепки. Некогда знаменитые на весь мир клетчатые кепки. Помните фильм «Самая обаятельная и привлекательная»? Муравьева пыталась такую купить у Удовиченко, но отказалась от этой идеи после ехидного комментария Куравлева: «Сам Олег Попов к нам пожаловал!» (подробности)