Николай второй в молодости

Galyshenka все записи автора

Не знаю, как вам, но мне в детстве очень нравились книги-воспоминания о детстве, когда взрослые рассказывали о том времени, когда сами были детьми. Да и слушать собственных родителей и бабушку тоже было интересно.
Конечно ничто не сравнится с трилогией “Детство. Отрочество. Юность” Льва Толстого или романом “Первая любовь” Ивана Сергеевича Тургенева, а “Мои университеты” Максима Горького!
Даже не знаю, читают ли эти книги современные дети. Возможно, что всё же читают.
Наверное через подобные воспоминания передается некая связь поколений, память народа и история, как школьный предмет – оживает и окрашивается жизнью – ведь дело не только и не столько в сухих фактах – а в языке, чувствах, отношениях между людьми и к происходившим тогда событиям, ныне канувшим бы в Лету, если бы не воспоминания современников…

Готовя пост на 150-летие последнего русского царя Николая II (такую тему невозможно пропустить), нашла в интернете очень интересную книгу-воспоминания о его детстве мальчика, выросшего вместе с Ники (так звали будущего самодержца в детстве). Он был как-бы назначен его другом, допущен к царскому отпрыску для игр и общения, потому что мама была воспитательницей, возможно даже нянькой у еще маленьких царевичей. Это полковник Владимир Константинович Опленгрэн.
Воспоминания записал Илья Сургучев в эмиграции, когда Владимиру Константиновичу было уже за 60 лет.
Полностью книга по ссылке: https://samoderzhavnaya.ru/pages/detstvo_imperatora_nikolaya_ii

По устному рассказу полковника В. К. Олленгрэна:

Теперь, по исходе лет, мне кажется, что… будущий Император Александр Третий (которого я считаю Государем гениальным) понимал, что детей своих не нужно особенно отдалять от земли и делать из них небожителей. Он понимал, что небожительство придет само собой, в свое время, а пока суд да дело, нужно, чтобы они потоптались в обыкновенной земной жизни.
Тепличные растения — не прочны. И потому на меня, на обыкновенного шалуна и забияку, он смотрел благосклонным глазом и прощал мне многие штуки. Я был представитель той простой, обыкновенной жизни, которую ведут миллионы его подданных, и, очевидно, по его плану нужно было, чтобы к этой обыкновенной жизни причастился будущий хозяин жизни, а пока что — его маленький сын.

.

Я же, по совести сказать, не отдавал себе отчета в том великом счастье, которое мне выпало на долю. Больше: я просто тяготился той невероятно скучной и монотонной жизнью, которую мне пришлось вести в золоченых стенах великолепного дворца.
Ну что толку из того, что к утреннему завтраку нам подавался чай, кофе и шоколад с горами масла и яиц, и все это — на каких-то особенных чудесных блюдах?
Ты мне дай краюху хлеба, которую я заверну в карман, и потом на Псковской улице буду по кусочкам щипать и отправлять в рот. Тогда я почувствую этот очаровательный святой запах в меру зажаренной корки и дам себе счастье, как у Гомера, насладиться пищей.

А то вот мы встали, все трое, кто хватил того, кто — другое, все спешат, глотают не жуя, несмотря на все запреты и замечания, и у всех — одна только мысль: поскорее в сад, на вольный воздух, поноситься друг за другом в погоне, устроить борьбу и, по возможности, чехарду, которую Ники обожал. Другое, что он обожал, это — следить за полетом птиц.
Через многие десятки лет я и теперь не могу забыть его совершенно очаровательного личика, задумчивого и как-то мрачно тревожного, когда он поднимал кверху свои нежные, невинные и какие-то святые глаза и смотрел, как ласточки или какие-нибудь другие птицы вычерчивают в небе свой полет. Я это так любил, что иногда обращался с просьбой: — Ники, посмотри на птиц!

И тогда он, конечно, не смотрел, а в смущеньи делался обыкновенным мальчишкой и старался сделать мне салазки.

Цесаревич Николай Александрович с матерью, Цесаревной Марией Феодоровной. 1868-1869 г

Цесаревич Николай Александрович с матерью, Цесаревной Марией Феодоровной. 1869 г

Он очень любил изображение Божией Матери, эту нежность руки, объявшей Младенца, и всегда завидовал брату, что его зовут Георгием, потому что у него такой красивый святой, убивающий змея и спасающий царскую дочь.

— Вот так и я бы спас нашу Ксеньюшку, если бы на нее напал змей, — говаривал часто маленький Великий Князь, — а то что же мой святой, старик и притом сердитый?

Он раз даже позондировал у моей мамы почву, нельзя ли ему перестать быть Николаем и быть Георгием.

Цесаревич Николай Александрович и Великий Князь Георгий Александрович. 1872 г?

Цесаревич Николай Александрович и Великий Князь Георгий Александрович. 1873 г

— Ну что ж? — говорил он в ответ на возражения мамы. — Мы будем два Георгия: один большой, другой — маленький.

Он отлично понимал, что я — счастливее его, потому что моя мама — всегда со мной, а его мама видит его только два раза в день, утром да вечером, в постели.

Он обожал свою мать. Впрочем, обожал ее и я. Да и не знаю, кто ее не обожал? Вот это было божество в полном значении этого слова. Я дурак, мальчишка, лишался слова в ее присутствии. Я разевал рот и, застыв, смотрел на нее в божественном восторге. Она часто снилась мне, всегда с черным веером, каких потом я никогда не видел. Иногда и теперь я вижу этот прекрасный, раз в году повторяющийся сон, и все тот же страусовый веер, — и тогда я счастлив целую неделю, забывая и старость, и чужбину, и дикую неуютную жизнь. Как это бывало?

Цесаревич Николай Александрович с матерью, Цесаревной Марией Феодоровной. 1871 г?

Цесаревич Николай Александрович с матерью, Цесаревной Марией Феодоровной. 1871 г?

Цесаревич Николай Александрович с матерью, Цесаревной Марией Феодоровной. 1871 г?

Обыкновенно часов в одиннадцать утра, среди занятий, раздавался с четвертого этажа звонок. Все радостно вздрагивали. Все знали, что это звонит мамочка. Тут Ники гордо взглядывал на меня: «его мамочка». Мгновенно все мы летели на лифт и сами старались ухватить веревку. Достигнув четвертого этажа, в котором жила Августейшая чета, мы через Блюдный зал, знакомой дорогой летели кто скорей, в «ее» будуар. Сейчас же начинались поцелуи и расспросы:

— Ну как спали? Что во сне видели? Боженьку видели? Начинались обстоятельные, вперебивку, доклады, при которых всегда, с скрытно-радостным лицом, присутствовал и отец.

Цесаревич Николай Александрович, Великий Князь Георгий
Цесаревна Мария Феодоровна. 1873 г?

Дети рвались к матери, грелись у ее теплоты, не хотели оторваться, но увы! Официальное время шло, и родителям нужно было уезжать к деду, в Зимний дворец, где они и проведут потом целый день, до поздней ночи.
Я потом слышал, что Наследник (отец Ники) потому так упорно ездил в Зимний на целый день, что боялся что отец, Александр Второй, даст конституцию. Мы этого тогда не знали, но знали, что перед расставаньем нас ждет огромное удовольствие. И это удовольствие наступало: Великая Княгиня всех по очереди катала нас вокруг комнаты на шлейфе своего платья. Это была постоянная дань за расставанье. И, покатавшись, обласканные на целый день, мы снова спускались на свою половину к мрачным книгам и тетрадям.

Цесаревич Александр Александрович, Цесаревна Мария Феодоровна
Цесаревич Николай Александрович, Великий Князь Георгий, Великая Княжна Ксения. 1877 г

Детская половина состояла из приемной, гостиной, столовой, игральной так называемой опочивальни, в которой стояло три кровати… В игральной комнате был песок, качели, кольца, всяческие игрушки. Кровати в спальне были особенные, с мудростью, без подушек (что на первых порах меня убивало), были невероятной упругости матрацы с валиками в головах. Был умывальник с проточной водой. Ванны не было, и купались дети у матери, в четвертом этаже. Я — у себя дома.

Занятия сперва захватили Великого Князя. Мир тетрадок, которые ему казались сокровищами, которые жалко пачкать чернилами, сначала мир очаровательных и таких, в сущности, простых книг, как «Родное Слово», с картинками, от которых нельзя оторваться. В особенности занимала его картинка: «Вместе тесно, а врозь скучно» и серый воздушный шар. Совершенно очаровало его стихотворение «Румяной зарею».

Румяной зарёю
Покрылся восток.
В селе, за рекою,
Потух огонёк.
Росой окропились
Цветы на полях.
Стада пробудились
На мягких лугах.
Седые туманы
Плывут к облакам,
Гусей караваны
Несутся к лугам.
Проснулися люди,
Спешат на поля,
Явилося солнце,
Ликует земля.
(А.С.Пушкин)

Не знаю, то ли уютный ритм этих строф, то ли самые картины утра, выраженные в стихе, но он, по неграмотности, сам еще не мог читать и все просил маму, чтобы она читала, и, когда она читала, он благоговейно шевелил губенками, повторяя слова. И опять его больше всего завораживала фраза: «гусей караваны несутся к лугам». Я, признаться, не понимал этого, но чувствовал, что это — интересно, как-то возвышенно, что это — какой-то другой склад, мне не доступный, и вот по этой линии я инстинктивно чувствовал его какое-то превосходство надо мной.

Мне было смешно, когда он думал, что эта книга — только одна на свете и только него, что у других не может быть таких прекрасных книг, а я знал, что таких книг хоть завались и стоят они по двадцать пять копеек, а он не верил и совсем не знал, что такое двадцать пять копеек. Я ему иногда показывал деньги и говорил, что вот на этот медный кружок можно купить великолепную свинчатку и он не понимал, что такое купить, а променять свинчатку на скучный медный кружок считал безумием.

Он только тогда согласился писать в тетрадке, когда мама показала их целую гору в запасе. У него было необыкновенное уважение к бумаге: писал он палочки страшно старательно, пыхтя и сопя, а иногда и потея, и всегда подкладывал под ладонь промокательную бумагу. Часто бегал мыть руки, хотя тут, пожалуй, была предлогом волшебно лившаяся из стены вода. Его писанье было девически чисто, и тетради эти мать потом благоговейно хранила. Не знаю теперь, где они, кому достались и кто их бережет.

Ученье начиналось ровно в девять. Уроки были по 50 минут, десять минут — перемена. Вне урока рисовали огромного папу и маленькую маму с зонтиком. Иногда на уроках бывал Великий Князь Георгий: этот только смотрел, слушал, вздыхал и норовил, как бы поскорее выбрать такой промежуток, чтобы поскорей стрельнуть из комнаты в сад. И мы смотрели ему вслед с искренней завистью. По стенам бегают зайчики, в саду простор, улица аппетитно шумит: улица — недоступный, запретный, какой-то особенный, удивительный, для счастливых, свободных людей мир.

Цесаревич Николай Александрович, Великий Князь Георгий, Великая Княжна Ксения. 1877 г

Цесаревич Николай Александрович, Великий Князь Георгий. 1877 г?

Что же, признаться, скучно было во дворце жить. Великим князьям было все равно: они в этом родились, свободы не знали и жили, как будто так и быть должно. Но я был птицей вольной, я знал, что такое свет Божий, что такое наслажденье дружбы, отваги, вольной игры, в которой каждый волен изобретать свои вариации, комбинации…
Я знал, что такое сирень за забором или манящее яблоко. Я знал, что такое марафет, купленный по дорогой цене, за копейку, я знал восхитительное свойство денег, приближающих к вам очаровательные вещи, я знал запах дикой бузины и как из нее делать пушки, а из сочной арбузной корки — звонкие заряжалки. Я знал, как в сирени искать счастье, я знал мечтательность и загадочность счастья, а они? Они все имели уже при рождении.

Цесаревна Мария Феодоровна
Цесаревич Николай Александрович, Великий Князь Георгий, Великая Княжна Ксения. 1877 г

Ники не понимал символизма: «пустой карман» и что такое «пьян».

— Но у меня тоже пустой карман, — недоуменно говорил Ники, выворачивая свой карманчик.

— Да, — учительствовал я. — Карман пустой, но, если ты попросишь своего папу, он тебе может двадцать копеек дать.

— А что такое двадцать копеек? — продолжал вопрошать Ники.

— Фунт карамели можно купить, — выходил я из себя.

— А что такое пьян?

Я прошелся по лужайке покачиваясь.

— Вот что такое пьян, — объяснял я.

Ники тоже прошелся покачиваясь.

— И я пьян? — спросил он.

— Конечно, пьян, но ведь все это понарошке.

— Как это понарошке?

— Так, понарошке. А чтоб было всамделишнее, нужно водку пить.

— Какую водку?

— Так, горькая вода есть такая.

— А зачем же пить горькую воду?

— Чтобы запаливать.

— А ты пил?

— Нет.

— Почему?

— Потому что мама выдерет.

— А-а… — с почтением протянул Ники, потому что он знал, что такое «выдерет».

Дружеская беседа затянулась. Перешли на самую соблазнительную вещь: табак.

— А ты пробововал курить? — спросил Ники.

Я почувствовал ошибку в слове «пробовать», но смолчал и ответил:

— Пробововал.

— Ну и что же?

— Да ничего.

— Мне страшно покурить хочется, — сказал Ники.

— А вот сопри у отца папирос и покурим.

Весь дворец знал, что турецкий султан прислал Александру несколько картонов папирос, но все они были заперты под замок. Пришлось посушить на солнце лопух и тонко нарезать его ниточками. Потом догадались набрать окурков в пепельнице, крошили их в газетную бумагу, сворачивали, но выходило плохо: один конец толстый, другой — тонкий. Но это уже было опасно. Нюхали друг друга изо рта, не пахнет ли табаком? И потом, по коломенскому рецепту, жевали сухой чай. Это отбивало запах. Но, если Император Николай Второй был исправным курильщиком, то в этом были и мои семена…

Цесаревич Николай Александрович. 1880 г?

Цесаревич Николай Александрович. 1881 г?

Цесаревич Николай Александрович. 1881 г?

Шалун он был большой и обаятельный, но на расправу — жидок. Я был влюблен в него, что называется, по-институтски: не было ничего, в чем бы я мог отказать ему. И когда Александр ловил нас в преступлениях, я всегда умолял его:

— Ники — не виноват.

— Ты не виноват? — спросил однажды Александр.

— Я не виноват, — ответил Ники, прямо глядя в глаза.

— Ах, ты не виноват? — рассердился Александр. — Так вот это тебе лично, а это — за Володю.

— Почему за Володю? — со слезами спрашивал Ники, почесывая ниже спины.

— Потому что Володя за других не прячется. Володя — мальчик, а ты — девчонка.

— Я не девчонка, — заревел Ники. — Я мальчик.

— Ну, ну, не реви, — ответил отец и, в утешение, дал нам по новенькому четвертаку…

… Это был на редкость веселый и простой человек: он с нами, детьми, играл в снежки, учил нас пилить дрова, помогал делать снежных баб, но за шалости крепко дирывал за уши. Однажды мы с Ники забрались в Аничковом саду на деревья и плевали на проходящих по Невскому проспекту. Обоим от будущего Александра Третьего был дёр, отеческий и справедливый.

Вспоминаю, как, иногда, выезжая, например, в театр, родители заходили к нам прощаться. В те времена была мода на длинные шлейфы и Мария Феодоровна обязана была покатать нас всех на шлейфе и всегда начинала с меня. Я теперь понимаю, какая это была огромная деликатность — и как все вообще было невероятно деликатно в этой очаровательной и простой семье.

автор воспоминаний Владимир Олленгрен

… я горько плакал, когда прочитал, что Николай Второй записал в своем предсмертном дневнике:

— «Кругом — трусость и измена».

Семья Императора Александра III. 1888 г

Цесаревич Николай Александрович. 1890 г?

Императрица Мария Феодоровна с сыном Цесаревичем Николаем Александровичем. 1890 г?

Личность последнего царя, его роль в истории России неоднозначна и вызывает большие споры, в коих нет никакого желания участвовать.
Главная вина Николая II в том, что он не смог стать спасителем нации. Но ведь и спасителей нации у нас не очень то жалуют.

Голос царя Николая II (1910 год!). Единственная запись
Голос Царя Единственная запись голоса Государя Императора Николая II на параде в честь дня рождения Государя 18 мая 1910 год. Запись велась на восковые валики. Качество – соответствующее.

Николай II кинохроника

https://samoderzhavnaya.ru/pages/detstvo_imperatora_nikolaya_ii

Серия сообщений “Детская литература”:
Часть 1 – Русские сказки на французский манер
Часть 2 – Пост мудрости от Винни-Пуха
…
Часть 26 – Высота Гули Королёвой. К 75-летию гибели и к Дню Героев Отечества.
Часть 27 – Год литературной собаки
Часть 28 – Детство Императора Николая II (с фотографиями)
Часть 29 – Сказки Владимира Сутеева
Часть 30 – Добрый сказочник из СССР. Памяти Эдуарда Успенского.
…
Часть 32 – Яркий, сказочный балет “Аленький цветочек”
Часть 33 – Похожа ли кукла Осси на куклу Суок?
Часть 34 – Телепроект на Культуре БОЛЬШИЕ МАЛЕНЬКИМ