Николай двигубский биография личная жизнь

Художник Николай Двигубский | Фото: kino-teatr.ru

Николай Двигубский родился в 1936 г. в Париже в семье эмигрантов из России. Его родители бежали оттуда после революции 1917 г. Его мать, как и многие дворянки, уехавшие тогда во Францию, занималась шитьем одежды на заказ. В числе ее клиенток была даже Марлен Дитрих. На самом деле родным отцом Николая был Лев Бирюков – от Двигубского мать ушла из-за его измен, но официально не оформила развод, поэтому сын получил его фамилию. Во многих источниках указано, что Николай состоял в родстве с Мариной Влади – приходился ей двоюродным братом. Но сама она по этому поводу говорила: «Наши корни с ним из России, его – из Краснодарской губернии, мои – из Курской. А во Франции мы жили в одном квартале, может, поэтому думают, что родные?».

Николай Двигубский и Отар Иоселиани | Фото: 7days.ru

В Париже Двигубский окончил Национальную высшую школу изящных искусств. Спустя 3 года после смерти Сталина его родители решили вернуться на родину. В 1956 г. Николай вместе с ними переехал в СССР, где окончил ВГИК по специальности «художник-постановщик». Поначалу бытовые условия жизни в СССР шокировали семью – их поселили в коммуналке, и соседи с ними не церемонились. Мать Николая продолжала работать портнихой, и после того, как ее клиентками стали жены партийных деятелей и киноактрисы, семья получила отдельную двухкомнатную квартиру.

Первая жена Николая Двигубского Жанна Болотова | Фото: eg.ru

Во время учебы во ВГИКе Николай познакомился и подружился с Андроном Кончаловским, и он позже работал в качестве художника-постановщика в его фильмах, а также у Андрея Тарковского и Глеба Панфилова. Так случилось, что Николай Двигубский действительно женился на тех женщинах, которых в свое время связывали романтические отношения с Кончаловским. Дочь художника Екатерина объясняла это тем, что он настолько любил своего друга, что и на женщин будто смотрел его глазами.

Николай Двигубский и его вторая жена – актриса Ирина Купченко | Фото: weekend.rambler.ru

Первой женой Двигубского стала актриса Жанна Болотова. Они познакомились на вечеринке у Кончаловского, и вскоре художник сделал ей предложение. На тот момент ее короткий роман с режиссером уже подошел к концу. Правда, этот брак просуществовал недолго – меньше года. Во время съемок фильма «Дворянское гнездо», над которым друзья работали совместно, у Кончаловского случился роман с исполнительницей главной роли Ириной Купченко. И снова ситуация повторилась: когда их роман закончился, Двигубский сделал ей предложение. И этот брак тоже вскоре распался.

Художник с третьей женой, Натальей Аринбасаровой, и дочерью Екатериной | Фото: 7days.ru

Третьей женой художника стала Наталья Аринбасарова – бывшая жена Андрона Кончаловского. С ней Двигубский прожил 10 лет, и в этом браке родилась их дочь Екатерина, которая впоследствии стала кинорежиссером. По ее словам, отец был настоящим интеллектуалом, очень замкнутым, самодостаточным и немногословным человеком, который даже с близкими людьми крайне редко делился своими переживаниями, с чем были связаны многочисленные загадки его биографии.

Наталья Аринбасарова со вторым мужем, Николаем Двигубским, и детьми | Фото: fb.ru

Художник Николай Двигубский | Фото: eg.ru и sb.by

Екатерина Двигубская рассказывала, что она росла абсолютно счастливым ребенком – до тех пор, пока ее родители не развелись. На тот момент ей было всего 6 лет. Наталья Аринбасарова была вынуждена много работать, чтобы прокормить двоих детей – дочь и сына от первого брака Егора. Сидеть с Екатериной было некому, и матери пришлось отдать ее на 2 года в интернат, чего девочка не могла простить матери, пока не повзрослела. А Николай Двигубский после развода в 1980 г. решил вернуться во Францию, где женился в четвертый раз. Долгое время общаться с отцом дочь могла только по телефону, а увиделись они только через 7 лет, когда началась перестройка. Благодаря отцу Екатерина выучила французский язык, побывала во всех музеях Парижа и прекрасно разбиралась в живописи.

Наталья Аринбасарова со вторым мужем, Николаем Двигубским, и детьми | Фото: 24smi.org

Екатерина Двигубская возле замка отца в Нормандии | Фото: 7days.ru

Наталья Аринбасарова позже рассказывала: «С Колей прожили 10 лет, Егор называл его папой, так как Андрея он видел нечасто, тот был очень занят съемками новых фильмов в Америке… Потом Коля захотел вернуться на свою родину – во Францию, звал меня с собой. Но я не могла рисковать – у меня почти все родственники были партийные, в то время мой переезд мог для них иметь очень серьезные последствия. В итоге Николай уехал к другой женщине в Нормандию. Отпустила его со спокойной душой. Честно признаться, мне было с ним непросто в бытовом плане: он думал о высоком, а не о том, как прокормить семью, поэтому все финансовое бремя лежало на моих плечах».

Эскизы Николая Двигубского к театральным постановкам | Фото: kinopressa.ru

В октябре 2008 г. всех близких художника потрясло известие о его самоубийстве. Он дождался, пока его жена Франсуаза ушла из дома по делам, включил музыку Рахманинова и пустил себе пулю в сердце. Перед смертью он написал свою последнюю картину – очень странный автопортрет: на первый взгляд, это выглядело как светлое пятно на темном фоне, а приглядевшись, в нем можно было различить черты его лица, словно растворяющегося и исчезающего в темноте. Наталья Аринбасарова говорила: «Самоубийство для всех стало шоком, он не пил, во Франции был востребован как художник-постановщик спектаклей. Что его побудило к такому поступку, непонятно. Дочка летала на его похороны, я не смогла…».

Н. Двигубский. Театральный эскиз, 1963 | Фото: forums-su.com

Причины самоубийства Двигубского до сих пор остаются для его близких необъяснимой загадкой. В последние годы он страдал от онкологического заболевания, но ему удалось побороть болезнь. Он жил в замке в Нормандии и никому не говорил о том, что несчастен – во Франции он оставался востребованным художником, создал много эскизов к театральным постановкам зарубежных режиссеров.

Екатерина Двигубская с отцом и его эскиз к опере *Хованщина* | Фото: 7days.ru

Екатерина Двигубская так объясняла возможные мотивы его поступка: «Папа – превосходный художник, но в какой-то момент застрял в натюрмортах, которые были божественны с точки зрения техники, но по содержанию, на мой взгляд, тесноваты для папы. Зато под конец жизни писал такие полотна, глядя на которые я плакала: мать и дитя, покаяние, крик от боли… Папа сам загнал себя в адское страдание. Видимо, только сам себя внутренне сжирая, человек может создавать такие вещи… А еще папа не хотел стареть. Он был слишком гусаром, слишком красивым и боялся быть немощным. Видимо, подумал, что 70 лет – самое время уходить… Я много думала о папе, почему так все у него вышло… Он был вечным своим среди чужих и чужим среди своих. Среди русских папа казался слишком французом, а во Франции, при том, что воспитание и образование он получал главным образом в этой стране, продолжал оставаться русским сыном русских эмигрантов».

Дочь художника Екатерина Двигубская | Фото: 7days.ru

После расставания с Двигубским и личная, и творческая жизнь Натальи Аринбасаровой сложились весьма успешно, хотя и ей довелось перенести немало потрясений: Почему актрису называли позором народов Средней Азии.

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:

К смерти Двигубский Николай Львович значительно подготовился: дождался, когда жена Франсуаза уйдет из дома, включил Рахманинова, нарисовал свой словно исчезающий портрет, а потом выстрелил в сердце. Анатомию человека художник знал хорошо, поэтому не промахнулся, попал точно, куда хотел, и на рубашке не было ни капли крови. Лишь когда жандармы перевернули тело, на пол пролилось немного крови.

Дочь об отце

Так пишет о своем отце Екатерина Двигубская — режиссер, актриса и писательница. Отцу было всего семьдесят лет. До конца никто не знает, почему он так поступил. А за десять лет до этого Екатерина написала рассказ, где описала все, что произойдет с Николаем Двигубским в течение последних десяти лет, вплоть до смерти.

В последние годы Двигубский Николай Львович – художник-постановщик – писал такие полотна, от которых хотелось плакать. Художник страдал от рака, но известно, что вылечился от него. Изображал мать и дитя, покаяние человека, крик больного человека и так далее, причем полотна были огромные, не для продажи. Видимо, художник сам себя загнал в невыносимые страдания, которые пожирали его изнутри, и не выдержал подобной жизни. Есть мнение, что художник не хотел стареть, быть немощным, обузой для кого-то. Решив, что на этом свете он сделал все что смог, Николай Двигубский свел счеты с жизнью.

Двигубский Николай Львович. Биография: истоки

Родился он 18 ноября 1936 года в Париже. Интересно, что настоящая фамилия отца Николая — Бирюков, а вовсе не Двигубский. Его мама Галина Олеговна после революции 1917 года бежала в Париж с Двигубским — белым офицером, который стал ее мужем. Живя в столице Франции и нажив пятерых детей, Двигубский изменил жене, и она выгнала его из дома, не давая развода.

Выйдя потом замуж за Льва Николаевича Бирюкова, Галина Олеговна не стала менять фамилии, и все дети ее носят фамилию Двигубского. Будучи дворянкой, Галина Олеговна не была белоручкой, стала шить на заказ платья и вскоре продвинулась по этой стезе – стала портнихой Марлен Дитрих и других известных особ того времени. Отец Николая, Лев Николаевич, занимался авторемонтом, они жили в просторной четырехкомнатной квартире и имели четыре машины.

Во время Второй мировой войны Лев Николаевич вступил в Сопротивление и боролся против фашистов, а Галина Олеговна повсюду находила русских девушек, попавших в плен, и помогала им вернуться на родину, не ведая, что их тут же ссылали в лагеря.

Возвращение на родину

После смерти Сталина родители художника решили вернуться на историческую родину, так как сильно страдали от ностальгии. Двигубский Николай Львочич, единственный из детей, не достигший совершеннолетия (остальные отказались ехать), прибыл вместе с отцом и матерью в Москву.

На молодого человека условия жизни в столице Советов оказали гнетущее впечатление, кроме того, ему было трудно освоиться с языком. Хотя Николай и говорил по-русски, все же мыслил чисто по-французски. Быт для новоприбывших оказался до того тяжелым, соседи по коммуналке вели себя так вызывающе и непристойно, что Галина Олеговна пошла в милицию и сказала, что если они не угодны здесь, то лучше их сразу поставить к стенке.

Милиционер оказался человеком совестливым и «усмирил» соседей. Женщина и в Москве не сидела без дела, и вскоре слух о замечательной портнихе распространился по столице. Она стала обшивать видных политических лиц и киноактрис. В число клиенток матери Николая Львовича вошли жены Громыко и Косыгина, а также кинозвезда Советского Союза Любовь Орлова.

Благодаря ее стараниям семья вскоре получила скромную, но отдельную двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте.

Новые знакомства

Во Франции Двигубский Николай Львович учился в Парижской высшей национальной школе изобразительного искусства, преподавателем его был Поль Колен. Если бы ни любовь родителей к родине, он наверняка пошел бы вверх по карьерной лестнице во Франции, но судьба вела его по другому пути.

В Советском Союзе Николай поступил во ВГИК, где познакомился с лучшей молодежью того времени. В их число входили Феликс Соловьев, Константин Страментов, Алик Рябский, Андрон Кончаловский и другие. Сам Николай Двигубский по-настоящему ни с кем не сблизился. Для многих он стал олицетворением Франции — чего-то прекрасного и недоступного. Вспоминая художника, многие отмечают его манеру одеваться, вести себя. В СССР такую куртку и туфли, какие имел Двигубский, могли себе позволить лишь два-три человека.

Двигубский Николай Львович: личная жизнь

Николай Львович немного сблизился с Андроном Кончаловским-Михалковым, ему нравились те же девушки, что и Кончаловскому, и первой женой его стала Жанна Болотова. Познакомились они на вечеринке у Андрона, сама актриса была влюблена в неотразимого денди Кончаловского, но тот и не думал делать ей предложение. Поэтому, когда Николай Двигубский всерьез подошел к девушке и предложил ей руку и сердце, она не отказалась.

Однако их брак не был основан на любви и просуществовал меньше года. Затем Николай сделал предложение Ирине Купченко, снимавшейся в «Дворянском гнезде» Андрона Кончаловского. Актриса, став жертвой любвеобильного режиссера, страдала на съемках, и чтобы ее утешить, Николай Двигубский в шутку предложил ей съездить в ЗАГС, на что актриса, также в шутку, согласилась.

Шутки шутками, но брак оказался настоящим, хотя тоже не продержался долго, впоследствии Купчекно вышла замуж за Василия Ланового, а Двигубский наконец надолго (аж на целых пятнадцать лет) женился на актрисе Наталье Аринбасаровой.

И опять судьба играет с художником шутку. Наталья была первой женой Андрона Кончаловского, и у них рос сын Егор. Николай воспитывал мальчика как своего, Наталья родила в совместном браке дочь Екатерину, которая стала для него лучом света в темном царстве.

Фильмография Николая Двигубского

В фильмографию Николая Двигубского входит небольшое число картин, в том числе и мультипликационных, где он выступил в качестве художника.

• «Дорога на фестиваль» — фильм Рениты и Юрия Григовьевых.
• «Дворянское гнездо» — фильм Кончаловского.
• «Дядя Ваня» — фильм Кончаловского.
• «Визит вежливости».
• «Зеркало» — фильм Тарковского.
• «Сибириада» — фильм Кончаловского.
• «Васса» — фильм Глеба Панфилова.
• «Крылья дядюшки Марабу» — анимационный фильм.
• «Легенда о Григе» — анимационный фильм.
• «Сегодня день рождения» — анимационный фильм.

«Сибириада» (фильм Кончаловского) свела Николая Двигубского с другим художником – Адабашьяном, а в фильмах «Дорога на фестиваль» и «Дворянское гнездо» ему удалось сыграть небольшие роли.

Заключение

После ухода из жизни человека, как ни странно, начинают понимать лучше. Дочь художника поняла весь трагизм отца. Его необычный талант, одиночество. На первый взгляд парадоксальную и необыкновенную жизнь и любовь ко всем, кто был рядом, особенно к дочери и сыну Егору, которого вырастил как собственного, внушал любовь к живописи и к культуре, водил по музеям и театрам.

Двигубский Николай Львович (причина смерти которого так до конца и не выяснена) все же прожил счастливую жизнь и за «железным занавесом», и в собственном замке в его любимой Нормандии.

Художник Николай Двигубский – русский француз

Кто-то другой должен был бы написать эти страницы.
А приходится вспоминать мне, почти чужому человеку.

Уже год как его нет, а никто ничего не сказал, не написал, и это неправильно и жалко.

Как будто человека и не было. А ведь это был не просто известный красавец, а изумительный художник театра и кино, а все последнее время – живописец, настоящий французский живописец.

Почему же я осмеливаюсь? Просто третьего дня он мне приснился. Молодой, модный, красивый и талантливый Николя-Коля, Николай  Львович Двигубский,

Я был едва знаком с ним, но все-таки знаком. А ведь у него были и близкие друзья. Художники, актеры, режиссеры. Впрочем, я совсем не уверен, что самому Коле с кем-нибудь, и тем более кому-нибудь другому с ним было легко дружить. При этом он не был высокомерным или непреступным. Скорее он казался настороженным. Возможно, он нуждался в сопровождении местного Вергилия в нашем аду. А Кончаловский, очевидно, такую роль сыграть не мог. И сейчас видно, что и другие воспринимали его, как что-то далекое, парижское и не понятное. И всегда казалось, что ему с нами и нам с ним почти не о чем говорить.

Много лет тому назад, совсем  много, году эдак в1957-58ом впервые я увидел ЕГО. Он очень заметно для жителей Москвы шел по площади Пушкина от театрального ресторана к еще не существующему кинотеатру Россия. К тому времени я уже был знаком или только виделся с множеством первых стиляг Москвы. Отлично помню Феликса Соловьёва, Костю Страментова, Алика Рябского, Вадима Мильштейна, Андрона Михалкова тех времен. Это были московские денди, поклонники джаза и плейбои –  украшение Москвы.

И вдруг я вижу что-то новое. Вижу высокого, стройного и  широкоплечего молодого человека со смуглым и серьезным лицом. Отлично подстриженный брюнет в девятнадцати сантиметровых коротковатых дудочках и сине-веронезовой клетчатой рубашке навыпуск. А туфли! О таких тогда можно было только мечтать. Я восхитился и запомнил его, как бы зарисовал навсегда. В нем мелькало что-то французское, не штатское, уже модное тогда, и он напоминал французских артистов Ива Монтана или Жерара Филипа. Я и сейчас вижу его устремлено, но при этом как-то расслаблено идущего по тротуару Пушкинской площади.

Прошло множество лет, наверное, лет 12-15. Я уже бросил профессию «архитектора» и стал пробовать себя в качестве театрального художника. Работали мы вдвоем с Мишей Аникстом. Делали в театре «Современник» сначала «Балладу о невесёлом кабачке» Э.Олби, потом «Искусство комедии» Э. Де Филиппо. По нашим эскизам и макетам декорации в натуре выполняли в мастерских Московского Художественного театра, лучших в Москве. Там в живописном зале царствовала Татьяна Борисовна Серебрякова, дочка великой русско-парижской Зинаиды Серебряковой, дочка, оставшаяся или застрявшая на родине. Как-то в руках Татьяны Борисовны и на столиках того огромного зала, где живописные задники выполняются в натуре, я вижу несколько, скорее много – пять-шесть изумительных эскизов-картин уже в рамках и под стеклом, сделанных, как мне кажется Клодом Лореном или Шарденом. Во всяком случае, для меня они выглядят интереснее, лучше, чем эскизы Бенуа или Вильямса. Потрясенный я спрашиваю Татьяну Борисовну: «Что это такое?». «А это» — говорит она – «Мы выполняем эскизы к спектаклю «Кола Брюньон» русского художника, приехавшего из Парижа. Его зовут – Николай Двигубский, и он учился у нас в институте кино, во ВГИКе, но до этого, говорят, кончил ещё Парижскую академию художеств». Никогда, ни до того, ни после я не видел таких прекрасных, старательных, кажется написанных кистью Питера де Хоха или даже Пуссена эскизов-картин. Это были акварели с гуашью. Конечно неведомые яркие и благородные Лефранки. Помню эскиз задника «Мастерская, дом Кола Брюньона», красивейший суперзанавес с лучами классического масонского солнца и облаками и тучами XVII-XVIII веков и еще какие-то другие эскизы. Восхитившись, я даже пошел на спектакль. Татьяна Борисовна с помощниками Ноной Горюновой и Жорой Крутинским прекрасно выполнили задники. Нарисованные детали, мебель, верстак, трёхногие табуретки были повторены на планшете сцены. Тускловатый свет и блеклый спектакль, который был похож на детский. Какие-то иллюстрации Эдмонта Дюлака на сцене.

В театральном обществе в те времена проводились интересные ежегодные выставки театральных эскизов и даже макетов осуществленных московских спектаклей. Среди многих прекрасных, иногда самыми заметными были всегда большие и мастерские эскизы Николая Двигубского, как и Серебровского и Мессерера и других. Увидев эскиз Двигубского, я даже специально побежал в Вахтанговский театр посмотреть шлезингеровского мольеровского «Мещанина во дворянстве». Открытого красного цвета половик и золотая с черным орнаментом сложная композиция станков и лестниц. На эскизе и даже на сцене все это было просто замечательно, И костюмы были нарисованы, как будто прямо в музей «Комеди Франсез». Но в спектакле все было обычно и мало интересно, не живо. Может быть, качество декорации и дотошный исторический, яркий по цвету гротеск костюмов вместе забивали артистов и вообще театр. Потом я видел еще какие-то косоватые (тогда это было модно) конструкции для какого-то западного спектакля в театре Моссовета. Но только эскизы, не спектакль.

К тому времени я был уже знаком или просто хоть раз виделся с большинством художников из группы, вышедшей из Института кино. Это были Серебровский, Бойм, Алимов, Ромадин. Но Двигубского не видел. Потом выходит нашумевший фильм того самого Андрея Михалкова, в этот момент уже Кончаловского. Это «Дворянское гнездо» по Тургеневу, и там было сразу три, даже четыре художника. Видимо такой важной и трудной для Кончаловского была тургеневская усадьба. Уж как поделили работу Бойм, Ромадин и Двигубский не знаю, но шляпы, а может быть, и костюмы сделал Рустам Хамдамов. Говорили, что этот Двигубский сыграл какого-то французского герцога в самом кинофильме, но я никого, кроме Губенко не разглядел и не запомнил.

На одной из Всесоюзных выставках я видел слишком старательные не эскизы – картины Двигубского к Сирано де Бержераку (кажется). Это мне уже не так нравилось, но художник и личность интриговали чрезвычайно. На театральных выставках, открытиях и обсуждениях в театральном обществе бывали все известные художники театра многократно, и с ними можно было поговорить, а Двигубский, этот французский перфекционист не появился ни разу. Как будто все это его совершенно не интересовало.

И всё же постепенно, мельком, выглядывая и разглядывая в разных случайных местах Двигубского, я узнал в нем того, тогда ещё молодого модника и красавца, увиденного на улице и вернувшегося из Франции, из Парижа, эскизами которого я восхитился когда-то в мастерских МХАТа.

Гораздо раньше я учился в нашем бесценном Архитектурном институте, на год старше другого талантливого «русского француза» Саши, Александра Алексеевича Карвовского. Талантливейшего архитектора, потом блестящего переводчика с русского на французский стихов и прозы. Да он и сам был поэт, и я помню, в каком-то сборнике читал-пел его верлибровые стихи. Милый Саша на смерть разбился на автомобиле. Но до этого испытал еще такие удары, которые нам не снились.

Когда я немного познакомился с Двигубским, я, как подарок сообщил ему о своем знакомом, может даже товарище, Карвовском, который, мол, тоже француз. Двигубский очень сердито и даже раздраженно вспомнил моего знакомого, будто бы семья которого как-то поучаствовала в напрасном возвращении Двигубских Так Саша Карвовский не сблизил меня с Двигубским.

Во время того короткого разговора для возможного сближения с Двигубским  мне открылись два свойства прекрасного русско-французского художника. Во-первых, он как-то очень грустно был не доволен возвращением в Россию, что понятно многим, но не всем. Вот у Карвовского я этого совершенно не чувствовал, а ведь именно он попал после приезда прямо в Советскую армию. Для молодого поэта-француза это было равносильно лагерю, сталинскому лагерю Никиты Кривошеина. Но Саша все сносил кротко. Во-вторых, мне показалось, что Коля испытывал некоторые трудности  с русским разговорным и мышлением на русском. Хотя, конечно, он и в Париже говорил по-русски, хотя думал, возможно, лишь по-французски.

Тем не менее, наше заочное знакомство продолжалось. На очередной театральной выставке я увидел потрясающие «загородные» эскизы Двигубского для «Зеркала» Тарковского. Небольшие тщательные эскизы, которых тогда ни в театре, ни в кино художники не делали, открывали какие-то другие возможности для влияния на режиссера. Я помню великолепно, прямо по девятнадцатому веку, написанный эскиз, где на деревенский стол вывалилось несколько ягод малины из корзиночки и пролилось молоко из кувшина, а две-три отдельные капли выпукло лежали на столе и салфетке. Это было блестяще. В фильме гениального, но капризного и самолюбивого режиссера был такой кадр. А ведь очень редко такое изысканное предложение художника найдет себе место в фильме режиссера, думающего совершенно о другом.

Как-то Миша Ромадин рассказывал, как долго и тщательно, своими руками Николай Львович приготовлял фактуру какой-то двери на киностудии. Я не вспомню, для какого фильма. Может быть и для «Зеркала».

И еще я видел мастерские монохромные эскизы наброски с натуры для «Сибириады» Кончаловского.

Наконец году в восьмидесятом меня включили в творческую группу в  «Дзинтари» в давно родную Латвию. В группе оказался и Коля. Дело было зимой. Он был одет в китайскую пуховую куртку. Писал там он маслом с множеством иностранных приспособлений, даже с муштабелем тщательные картины маленького размера. Из того, что скрытный Коля показал мне, я запомнил что-то на тему прибалтийских сосен, тротуаров и кирпичных стенок-заборов, написанных сверху, как бы из окна второго этажа и фрагментарно. Выходило похоже на абстрактно-архитектурные композиции в аксонометрии. Все это вечером, даже ночью при свете невидимых зрителем картины фонарей-подсветов. Все, что я видел, было совершенно пусто, без всяких людей, грустно, холодновато и мрачновато.

К сожалению, мы совершенно не сблизились. Казалось, что ему и не нужны новые и ничего хорошего не обещающие знакомства. Однако мы поговорили на тему Монтеня и Ларошфуко, которых он привез с собой. Коля говорил, что при возникновении каких-либо вопросов, он всегда обращается к философам и получает практический ответ. Много позже и я тоже попробовал получать ответы и не только у Ларошфуко, но у меня ничего путного не получилось. В баре он выпивал чаще всего настоящий португальский портвейн, неведомым образом, оказавшийся в советской Латвии. У всех остальных художников по бескультурью не было никаких сантиментов по поводу этого портвейна. А Коля справедливо утверждал, что это самая выгодная выпивка, так как в Париже он дорог, а здесь в Союзе   стоил чуть дороже нашего слезливого лилового портвейна-подделки. Остальные пили или водку, или шампанское, выпустив из него по возможности газ.

В этой двухмесячной поездке Двигубский был как-то мучительно одинок и по-прежнему отличался от всех других советских художников, и не мог он здесь найти близкую душу. В этой поездке Коля, пытаясь учиться играть на русском бильярде, вставал в такие уморительные изящные позы, что вызывало общий застенчивый смех. Застенчивый потому, что его, как художника, конечно, все уважали. Оказывается до того, как пойти учиться в парижскую Эколь де Базар он раздумывал, не пойти ли ему в балет, выбирая между дягилевскими русскими звездными профессиями.

Потом мы несколько раз встречались в мастерской  Савелия Ямщикова на Пречистинке в компании Ромадина, Алимова и Бори Мессерера. Снова Коля был застенчиво молчалив, и все собирался уехать к какой-то графине с сыновьями во Францию. И как-то все зазывал Борю с собой. А я в тот момент самого советского мрака еще мог уехать, еще хотел. И возможно во время одной из таких выпивок и болтовни у Савелия Коля позвал меня заехать к нему в мастерскую, которая располагалась в самом центре Москвы, где-то в переулке у площади Маяковского в отдельном домике. Это оказалась одна большая, даже очень большая белая комната с темными деревянными ставнями, кажется даже с двух длинных стен ее, так как кажется, в обе стороны было по три или даже четыре окна. По середине был большой длинный стол, а на торцовой стене висело большое шелковое, батиком выполненное, французское наполеоновское знамя, выпрошенное Двигубским после съемок  фильма Бондарчука «Битва при Ватерлоо» или даже из «Войны и мира». На чистом столе стояла бутылка конечно БОРДО и два бокала. Никаких признаков мастерской художника. Прямо зал Авиньонского дворца папы. Красиво – ставни, знамя и красное вино на столе. Поговорили ни о чем. И было грустно, и мне было жалко такого одинокого, не понятого в Москве, и не понявшего нашей жизни господина.

НИКОЛАЙ ДВИГУБСКИЙ уезжал и уехал, вернулся во Францию, где он и родился. И уж даже не знаю, как его назвать – эмигрант, иммигрант, мигрант или реэмигрант, а может быть просто бедный сын эмигранта с любовью к родине. А где его родина, не знает никто, и не знал он сам. Во всяком случае, все отъезды и приезды не сыграли доброй роли в его жизни.

Там в Европе Двигубский сделал декорацию и костюмы к знаменитой постановке Тарковского в Лондоне в Ковен Гардене «Бориса Годунова» Мусоргского. Уже после смерти Тарковского спектакль игрался на сцене Кировского, теперь Мариинского театра, и я даже видел его и слышал чей-то хвалебный отзыв о нем по радио «Сободе».

Был ли он счастлив? Со своими проблемами двух языков, одиночества, чувства напрасных поступков, напрасной любви и надежды. Стал ли мой герой счастлив там во Франции милой его сердцу, в «своем» замке, со своей графиней, я не знаю.

Иногда кто-нибудь в Москве отпускал какую-нибудь саркастическую фразу по поводу его жизни во Франции.

Уже в девяностые годы я делал (участвовал) в Париже мультфильм про русского генерала 1812 года и его собачку, которую сначала звали Боня- Бонапарт по сценарию Тонино Гуэрра. И вот как-то  я поехал из Парижа в гости к Леночке, Васе и Диме Ракитиным, живущим в деревенском домике рядом с тамплиерским вязом около Жизора. Там я опять с радостью услышал про Двигубского. Коля приезжал из свое?