Нагибин юрий маркович биография личная жизнь

Выбор между халтурой и искусством был не первой и не единственной амбивалентностью судьбы Нагибина. Самая ранняя связана с происхождением писателя. Об этом он тоже откровенно написал в дневнике: «Моё анкетное существование весьма резко отличается от подлинного».

Того мальчика, кто явился в мире 3 апреля 1920 года в Москве, должны были звать Юрием Кирилловичем Нагибиным. Его отцом был дворянин Кирилл Александрович Нагибин. Он был расстрелян на реке Красивая Меча в 1920 году за участие в белогвардейском восстании в Курской губернии (по словам сына, казнен «за сочувствие мужикам»). В это время жена погибшего Ксения Алексеевна ждала ребенка. Позже она вспоминала, что пыталась избавиться от плода, но не получилось.

Ксения Алексеевна вышла замуж за друга покойного мужа, адвоката Марка Яковлевича Левенталя, он усыновил Юрия и дал ему свое отчество. Изменение отчества помогло Юрию с отличием окончить школу и беспрепятственно поступить сначала в Первый московский медицинский институт, а затем перевестись на сценарный факультет ВГИКа. Он был уже взрослым человеком, когда узнал от матери правду о своем рождении. Юрий Нагибин с мамой. Фото: caoinform.moscow

Марка Левенталя арестовали и сослали в Кохму Ивановской области в 1927 году. Мать в третий раз вышла замуж, но и этого мужа, прозаика Якова Рыкачёва, в 1937 году тоже посадили. Правда, до этого он успел узнать о литературных опытах пасынка и поддержать их.

По трагическим «политическим» причинам Юрию Нагибину не довелось испытать отцовского воспитания. Главным авторитетом для него была мама. Зрелый писатель в том же дневнике, которому доверял, похоже, больше, чем кому бы то ни было из людей, отметил, что родной отец непрестанно напоминает ему о себе.

Среди тех, кто привечал ранние литературные труды Юрия Нагибина, были также Юрий Олеша и Валентин Катаев. Юрия Нагибина двадцатилетним приняли в Союз писателей.

В начале войны ВГИК эвакуировали в Алма-Ату, а студент Нагибин отправился на фронт. Последняя жена писателя, Алла Григорьевна, пережившая его на много лет и давшая в преддверии столетнего юбилея интервью, сказала, что Юрий Маркович сам попросился на фронт. Будто бы мать посоветовала: сказала, что тот, кто хочет стать писателем, должен пройти через войну. Так или иначе, но Нагибин осенью 1941 года попал на Волховский фронт в отдел политуправления (позже служил также в политотделе 60-й армии Воронежского фронта). Это была далеко не передовая: в боевые обязанности «политрука» Нагибина входили разбор вражеских документов, выпуск пропагандистских листовок, ведение радиопередач. Но и на этой относительно спокойной «работе» он получил две контузии и после второй был комиссован, работал специальным корреспондентом газеты «Труд». Нагибин пришел с войны инвалидом. По воспоминаниям жены, до конца своих дней плохо слышал, а также страдал нервным тиком, который проявлялся в минуты волнения — взмахом руки, точно крестящейся. И вспоминать о войне писатель не любил. Юрий Нагибин за работой. Фото: yandex.by
И все-таки мама оказалась права: война повлияла на писательское становление Юрия Марковича. По крайней мере, помогла ему заявить о себе как о писателе. В 1943 году вышел первый сборник рассказов Нагибина под названием «Человек с фронта». Фронтовые рассказы и очерки Юрия Нагибина выходили довольно густо в 1944-1945-м годах и носили такие же характерные названия: «Большое сердце», «Гвардейцы на Днепре», «Две силы», «Ценою жизни», «Дважды рождённый» и пр. А после войны, в 1954 году, вышел его же сборник «Рассказы о войне». Да и позже выходила различная военная проза, в том числе для детей в профильных издательствах.

Была ли военная проза для Нагибина в той категории, о которой он так непочтительно отзывался? Скорее, «халтурой» он окрестил для себя тексты, писавшиеся после Великой Отечественной о различных народно-хозяйственных заботах. Об их содержании тоже красноречиво свидетельствуют заголовки книг Нагибина, выходивших в 1950-е годы: «Зерно жизни», «Государственное дело», «Партийное поручение», «Всегда в строю»… К этому периоду относятся и статьи в газетах, написанные в унисон с политикой партии. Обратившись опять к дневнику Юрия Марковича, находим колоритные эпизоды: «Один раз продержался на том, что писал месяц для газеты о Сталинском избирательном округе. (Это было в 1950 году). А там у меня какие-то цыгане табором приходят голосовать за Сталина с песнями-плясками, а их не пускают. Они кричат, что хотят отдать свои голоса за любимого вождя… Грузинский лётчик-инвалид, сбитый в бою, приползает на обрубках… Редактор спрашивает: „Скажите, что-нибудь из этого всё-таки было?“. Я говорю: „Как вы считаете, могло быть?“. Он: „Но мы же могли сесть!“. Но не только не сели, а ещё и премиальные получили!»

Вместе с тем в послевоенном творчестве Юрия Марковича был и сценарий фильма «Председатель» 1964 года, который снял Алексей Салтыков, в котором блистали Михаил Ульянов и Нонна Мордюкова. Оба получили по выходе фильма в свет страшные критические разносы, а потом — почетные награды: Михаил Ульянов –Ленинскую премию за исполнение роли Егора Трубникова, Нонна Мордюкова — Государственную премию РСФСР имени братьев Васильевых «За создание женских образов в кино». Что касается сценариста, то он получил инфаркт. Михаил Ульянов в фильме «Председатель».

Фильм «Председатель» повествовал о том, как демобилизованный фронтовик Егор Трубников возвращается в родную деревню восстанавливать разорённый колхоз, застает полную разруху, и начинает наводить в хозяйстве порядок «фронтовыми» методами, жесткими и непопулярными в народе. Кстати, эта история имела реальный прототип — партизана Кирилла Орловского, ставшего после войны председателем колхоза в белорусском селе Мышковичи. Статья о нем вышла в журнале «Огонёк» и была перед глазами Нагибина, пока он писал сценарий, а Михаил Ульянов пользовался ею в работе над образом Трубникова.

Фильм нарушал сразу множество табу советского киноискусства. Он признавал правду об ужасающем положении, в котором оказалось после войны советское хозяйство. Кино, не по своей воле, оперировало «лубками» вроде «Кубанских казаков» — фильмом прекрасным, но чрезмерно, мягко говоря, оптимистичным. Сценарист «Председателя» не скрывал горькой реальности: деревня обезлюдела, мужики наперечет, председателем становится инвалид, бабы и дети живут впроголодь, а отношения между людьми далеко не идиллические, что отражено в картине в семейной истории Трубниковых. А еще в ленте были выпады в адрес партийного и советского начальства: оно выведено привыкшим к человеческому горю и нуждам, подменяющим решение проблем трескучими лозунгами. Трубников ведет борьбу не только с бесхозяйственностью на селе, но и с бестолковостью в кабинетах, то решительно, как на передовой, а то хитростью.

Всего этого хватило, чтобы команда создателей фильма обрела массу проблем. «Председатель» должен был выйти на экраны 29 декабря 1964 года. Перед этим его долго «кастрировали». Даже великого артиста Михаила Ульянова просили… играть попроще, а то уж очень выразительным выходил у него председатель, не ровен час, за ним поднимутся и реальные начальники колхозов… Несмотря на все принятые цензурой меры, в последний момент художественный совет отказал в прокате фильма. Уже расклеенные афиши в Москве срочно сдирали с тумб. Фильм вышел в следующем, 1965 году. В первую неделю проката его посмотрели около 7 миллионов человек. Простые люди очень полюбили картину — за правду, за отсутствие «лакировки действительности» — и Михаила Ульянова. Еще год спустя «Председатель» получил Ленинскую премию. Кадр из фильма «Председатель». Фото: vokrug.tv
Юрий Нагибин восстановился от инфаркта. Но эта история добавила ему скепсиса в отношении к власти. То есть амбивалентности, которую он признавал и от которой страдал всю жизнь. Внешне благополучный «совпис», член редколлегии журналов «Знамя», «Наш современник», член правления Союза писателей РСФСР с 1975 года и Союза писателей СССР с 1981 года, он порой позволял себе неожиданные «выходки». Например, в 1966 году подписал письмо в защиту «диссидентов» А. Синявского и Ю. Даниэля. Написал актуальную повесть «Встань и иди» о сложных взаимоотношениях сына и отца, попавшего в маховик репрессий и таким образом «расставшегося» с семьей. По сюжету, отец из лагеря попадает в ссылку, потом опять в лагерь либо на другое поселение, и сын видит его эпизодически, и при всякой встрече отмечает, как тот слабеет и деградирует. Правда, эту повесть Нагибин не собирался публиковать, держал в секрете, но в перестройку она вышла в «Юности».

Политические взгляды Нагибина отразились и на его семейной жизни. Известно, что Юрий Маркович был женат шесть раз. Предпоследней его супругой была поэтесса Белла Ахмадулина. А последней — уже упомянутая Алла Григорьевна. Это с ее легкой руки была опубликована повесть «Встань и иди». И ни в одном браке у Нагибина не было детей. Алла Григорьевна сказала в одном из интервью, что они поженились после вторжения советских войск в Чехословакию, и писатель заявил: «В этой стране я не хочу иметь детей». Он не видел будущего для своего ребенка в СССР.

На этом фоне не удивительно, что последние годы перед смертью Нагибин с женой провел в Италии, и что он подписал в 1993 году знаменитое «Письмо 42-х» — до сих пор вызывающее споры обращение творческой интеллигенции к Правительству Российской Федерации и президенту России Борису Ельцину, а также к согражданам. Вкратце письмо требовало пресекать самыми строгими мерами любые попытки возрождения советской власти (напомним, оно было написано в самый разгар «путча 1993 года»). Кадр из фильма «Дерсу Узала». Фото: domkino.tv
“Халтурой” Нагибин считал не только политические, конъюнктурные произведения, но и сочинения, написанные исключительно ради заработка, не затрагивающие души и сердца, а только эксплуатирующие профессиональные навыки. Таковыми были, например, киносценарии. За свою жизнь он «настрогал» порядка сорока сценариев, и не все они были халтурой в обидном смысле слова. Так, Юрию Марковичу принадлежат сценарии кинофильмов «Чайковский», «Красная палатка», «Детство Бемби», «Юность Бемби», оскароносного «Дерсу Узала». А молодое поколение советских зрителей высоко оценило вклад Юрия Нагибина в отечественное приключенческое кино: это он создал сценарии цикла фильмов про гардемаринов: «Гардемарины, вперёд!» «Виват, гардемарины!» и «Гардемарины III». Сценарии Юрий Маркович писал в соавторстве с режиссером Светланой Дружининой и автором романа «Трое из навигацкой школы» Ниной Соротокиной.

Давно уже идут разговоры о создании четвертой части киносаги, относящейся к временам Русско-турецкой войны, и в прошлом году его начали снимать. И как раз ушла из жизни Нина Соротокина. Сценарий четвертой части написала режиссер Светлана Дружинина. Нам представится возможность сравнить сценарную работу старой команды с «авторским» детищем. Кадр из фильма «Гардемарины».

Как отозвался однажды режиссер Андрей Кончаловский о Юрии Нагибине, тот был талантливейшим писателем, журналистом и сценаристом, но ему дорого пришлось заплатить за тёплое место под солнцем в советской системе. По мнению Кончаловского, единственной отдушиной для Нагибина был его «Дневник» — самое лучшее и пронзительное произведение. Но при всем уважении к «Дневнику», это не единственная писательская заслуга Юрия Марковича.

От подёнщины, от хвалебных газетных статей, журнальных очерков, пафосных киносценариев Юрий Нагибин отдыхал, сочиняя внешне простенькие рассказы о природе. Они не требовали политического подтекста. Есть мнение, что по этой же причине негласно предпочитали красоты родной природы как неиссякаемый источник вдохновения и Михаил Пришвин, и Константин Паустовский. А главный современный знаток советской литературы Дмитрий Быков нашел основание назвать Юрия Марковича «новый Тургенев». И это не только природные зарисовки и внимание к мелким деталям.

“…проза его… точная, пластичная, высокопарная, очень «дворянская». Наверное, он был единственный «дворянин» в русской прозе 70-80-х годов. И плюс, конечно, замечательная сентиментальность, любовь к матери, все эти прекрасные дворянские добродетели. …Мне нравится, что он жалеет детей, зверей. Мне нравится его чрезвычайно страстное, живое, горячее, влажное отношение к миру. Я думаю, что «Старая черепаха» — это вообще лучший детский рассказ, написанный в 20-м веке в России”, — отозвался Быков о Нагибине.

А мне хочется привести читателям отрывок из культового рассказа Юрия Нагибина «Зимний дуб». Он был очень популярен в СССР, по нему поставили одноименный фильм и сделали диафильм, если кто помнит, что это такое. Лиричный рассказ начинается с того, что мальчик Савушкин в очередной раз опаздывает на урок в сельской школе и на просьбу молодой учительницы Анны Васильевны привести пример существительного говорит: «Зимний дуб». Все смеются, учительница стыдит ученика — а он обещает ей показать именно зимний дуб как особое существительное. И они идут в лес, где учительнице предстает настоящее чудо. Сегодня этот рассказ уже почти никто не помнит, а жаль. Ю. Нагибин. «Зимний дуб». Диафильм. Фото: yavix.ru
“Тропинка обогнула куст боярышника, и лес сразу раздался в стороны: посреди поляны в белых сверкающих одеждах, огромный и величественный, как собор, стоял дуб. Казалось, деревья почтительно расступились, чтобы дать старшему собрату развернуться во всей силе. Его нижние ветви шатром раскинулись над поляной. Снег набился в глубокие морщины коры, и толстый, в три обхвата, ствол казался прошитым серебряными нитями. Листва, усохнув по осени, почти не облетела, дуб до самой вершины был покрыт листьями в снежных чехольчиках.

— Так вот он, зимний дуб!

Он весь блестел мириадами крошечных зеркал, и на какой-то миг Анне Васильевне показалось, что ее тысячекратно повторенное изображение глядит на нее с каждой ветки. И дышалось возле дуба как-то особенно легко, словно и в глубоком своем зимнем сне источал он вешний аромат цветения.

Анна Васильевна робко шагнула к дубу, и могучий, великодушный страж леса тихо качнул ей навстречу ветвью. Нисколько не ведая, что творится в душе учительницы, Савушкин возился у подножия дуба, запросто обращаясь со своим старым знакомцем.

— Анна Васильевна, поглядите!..

Он с усилием отвалил глыбу снега, облепленную понизу землей с остатками гниющих трав. Там, в ямке, лежал шарик, обернутый сопревшими паутинно-тонкими листьями. Сквозь листья торчали острые наконечники игл, и Анна Васильевна догадалась, что это еж.

— Вон как укутался! — Савушкин заботливо прикрыл ежа неприхотливым его одеялом.

Затем он раскопал снег у другого корня. Открылся крошечный гротик с бахромой сосулек на своде. В нем сидела коричневая лягушка, будто сделанная из картона; ее жестко растянутая по костяку кожа казалась отлакированной. Савушкин потрогал лягушку, та не шевельнулась.

— Притворяется, — засмеялся Савушкин, — будто мертвая! А дай солнышку поиграть, заскачет ой-ой как!

Он продолжал водить ее по своему мирку. Подножие дуба приютило еще многих постояльцев: жуков, ящериц, козявок. Одни хоронились под корнями, другие забились в трещины коры; отощавшие, словно пустые внутри, они в непробудном сне перемогали зиму. Сильное, переполненное жизнью дерево скопило вокруг себя столько живого тепла, что бедное зверье не могло бы сыскать себе лучшей квартиры. Анна Васильевна с радостным интересом всматривалась в эту неведомую ей, потайную жизнь леса, когда услышала встревоженный возглас Савушкина:

— Ой, мы уже не застанем маму!

Анна Васильевна вздрогнула и поспешно поднесла к глазам часы-браслет — четверть четвертого. У нее было такое чувство, словно она попала в западню. И, мысленно попросив у дуба прощения за свою маленькую человеческую хитрость, она сказала:

— Что ж, Савушкин, это только значит, что короткий путь еще не самый верный. Придется тебе ходить по шоссе.

Савушкин ничего не ответил, только потупил голову.

“Боже мой! — вслед за тем с болью подумала Анна Васильевна. — Можно ли яснее признать свое бессилие?” Ей вспомнился сегодняшний урок и все другие ее уроки: как бедно, сухо и холодно говорила она о слове, о языке, о том, без чего человек нем перед миром, бессилен в чувстве, о языке, который должен быть так же свеж, красив и богат, как щедра и красива жизнь.

И она-то считала себя умелой учительницей! Быть может, и одного шага не сделано ею на том пути, для которого мало целой человеческой жизни. Да и где он лежит, этот путь? Отыскать его не легко и не просто, как ключик от Кощеева ларца. Но в той не понятой ею радости, с какой выкликали ребята «трактор», «колодец», «скворечник», смутно проглянула для нее первая вешка.

— Ну, Савушкин, спасибо тебе за прогулку! Конечно, ты можешь ходить и этой дорожкой.

— Вам спасибо, Анна Васильевна!”.