Леонард коэн биография личная жизнь

Впервые опубликовано в GQ в 2009 году.

«Нам всем чертовски повезло родиться и жить в эпоху Коэна», – сказал недавно Лу Рид, вручая 74-летнему старожилу членство в рок-н-ролльном Зале славы. Сказал как отрезал – нам остается лишь ретроспективно пробежаться по наиболее красочным моментам этой эпохи.

Среди рок-идолов ХХ века ровесник Элвиса Пресли и рафинированный поэт-интеллектуал Коэн всегда, даже в молодые годы, пользовался авторитетом ветхозаветного пророка.

Время – зима 1994-го. Место – душная утроба кинотеатра «Победа». На экране – «Прирожденные убийцы» Оливера Стоуна, шоковая сатирическая вакханалия гениального визионера эпохи MTV. Близится развязка фильма, отсчет трупов идет уже на сотни, парочка маниакальных любовников на всех парах мчится в своем мини-вэне навстречу­ торжествующему апокалипсису… И вдруг откуда-то начинает звучать Голос. Глубокий, словно бездна первого дня творения. Авторитетный, как рык самого кровавого древнего бога на сходке самых кровавых древних богов. Голос главного Прирожденного Убийцы, одновременно порицающий героев за их жуткие преступления – но и возносящий их над презренным миром, который они мечтали порвать в клочья. Невероятный бассо профундо гремел с колосников кинотеатра, из затрепанных советских колонок приговором самого высшего суда. То, ЧТО именно пел этот голос, точнее, то, что мне удавалось расслышать за завесой оцепенения, вполне соответствовало общему впечатлению: «Верните мне Берлинскую стену, Сталина и святого Павла! Подать сюда Христа и Хиросиму! Прирежьте очередного зародыша – мы все равно не любим детей. Я видел будущее, беби, наше будущее – это убийство». В трех куплетах голос суммировал месседж фильма и полностью затмил его – ядерный потенциал песни и ее чудовищных образов был гораздо убийственнее изощренной фантазии Стоуна. Выйдя из кинотеатра с ощущением, что я только что выполз из-под горы трупов, я не мог понять, что мне делать с этой песней и этим голосом и как вообще жить дальше. Так в мой неокрепший мозг ветхозаветным кошмаром вошел Леонард Коэн.

1. 1

   За бокалом Coca-Cola Коэна можно бы­ло застать гораздо реже, чем за стаканом вина.

То первое, подростковое впечатление оказалось, разумеется, верным – как и все интуитивные впечатления. Коэн всегда был не просто голосом, а голосом свыше; внутри «вечно молодой, вечно пьяной» рок-тусовки он с самого начала был стариком и непререкаемым авторитетом. Когда на тонких, но не сильно эротических ножках Леонард вбежал в американский шоу-бизнес – а случилось это легендарным летом любви 1967-го на фоне тяжелого психоделического угара и засилья постдилановского выводка длинно­волосых хиппушек с гитарами, – ему было уже 33 года. В родной Канаде он был вполне состоявшейся литературной величиной, автором четырех поэтических сборников и двух романов, один из которых – «Прекрасные неудачники» – сразу же после выхода был признан классикой современной канадской прозы. Да чего там говорить – первая книжка Коэна «Давайте сравнивать мифологии» появилась в один год с керуаковским шедевром «В дороге»; и вообще, он был на четыре месяца старше Элвиса!

Явление блистательного Леонарда гринвич-виллиджскому народу можно сравнить разве что с пробуждением давно спавшего богемного Рипа ван ­Винкля, решившего наконец спуститься со своего Олимпа и посмотреть, чем живет молодое поколение. Ну и правда, для едва снявшихся со своих Миннесот и Оклахом патлатых трубадуров рок-поколения Коэн был человеком с другой планеты: рафинированный поэт-интеллектуал из Квебека, в безупречном двубортном костюме, поющий не о детских болезнях типа беспорядочного секса и первой марихуановой затяжки, а о сумасшедших весталках, живущих у реки, и о каких-то непонятных мифологических сестрах милосердия. Когда Дилан еще ходил пешком под стол, Коэн уже импровизировал стихи под джазовый аккомпанемент в калипсо-клубах родного Монреаля; когда Джоан Баэз и Джони Митчелл жевали сахарную вату на прогулке в луна-парке за ручку с папой, Леонард уже свалил из Канады в добровольное изгнание на греческий остров с шикарным названием Гидра, где и проводил все время в беспечном писании стихов, закидываясь кислотой и беспрерывно куря гашиш. «Отличная была жизнь, – без ложной скромности вспоминает Коэн. – Весной на куче мусора рядом с домом росли ромашки, и на кислоте я вступал с ними в самые близкие отношения. Мне казалось, что они поворачивали ко мне свои маленькие желтые мордашки и улыбались мне, стоило мне начать что-то напевать или просто разговаривать с ними». Даже в сакраментальном для поколения 60-х жанре социального протеста сумрачный философ Коэн преуспел больше иных радикалов. В 1961-м он умудрился очутиться на Кубе в разгар кризиса залива Свиней (и позже уморительно фантазировал, как подрабатывал у Кастро шпионом), а во время арабо-израильской войны 1973 года рванул в Иерусалим, где давал бесплатные концерты для израильских войск и пил коньяк со своим фаном ­Ариэлем ­Шароном.

Пример нашего героя – идеальное доказательство постулата «сознание определяет бытие». Пресловутые депрессивность и пессимизм поэзии Коэна – исключительно следствие свободы выбора самого Коэна.­ Pick a style – именно на этом принципе строил свою жизнь в искусстве выходец из еврейской диаспоры Монреаля, юность которого была максимально далека от стилеобразующих детских травм Бодлера или Рембо. Стилистический театр Коэна, как и все другие, начался с вешалки. Сын польского еврея, преуспевающего владельца бутика, и русской еврейки («мама была настоящей чеховской героиней, щедрой и всеприемлющей»), Леонард, по собственному признанию, «рос, нося костюмы». Свою первую музыкальную группу – кантри-трио The Buckskin Boys – тоже назвал «по одежке»: «Однажды мы поняли, что у всех у нас есть куртки из оленьей кожи». «Костюмное» детство не прошло даром – в 1997-м жители Монреаля признали Коэна «самым стильным монреальцем года». Классической двубортной двойке и богартовской федоре поэт оставался верен все свои долгие десятилетия – лишь изредка изменяя им с богемными свитерами 1960-х и милитаристскими френчами циничных 1970-х. Но если по молодости Коэн в своем костюме был похож на перспективного пианиста-вундеркинда а-ля Вэн Клайберн, а к 1980-м приобрел благообразный вид Бени Крика на пенсии, то сейчас – со своей стариковской худобой и траншеями морщин – поэт окончательно забронзовел в образе пережившего холокост Вечного Жида.

Отец умер, когда Леонарду было девять, и оставил сыну в наследство скромный трастовый фонд, кормивший Коэна до самого прихода славы. Выбор, необремененный финансовой необходимостью, есть единственно свободный выбор. Потому Коэн выбрал и литературу, и добровольное заточение в Греции, а потом, уже богемным львом за 30, услышав в себе музыку, уехал в Нью-Йорк – сперва продавать свои песни наклюнувшемуся фолк-поколению, с которым он оказался так созвучен, а затем и самому петь на сцене и на пластинках. Отношения с женщинами Коэн подчинил ровно тому же волюнтаристскому идеалу – его промискуитетные привычки точно так же дополняют образ богемного мудреца, как и пресловутая страсть поэта к уединению. Коэн так ни разу и не женился – зато все его подруги становились музами: попадали на обложки альбомов (как Марианна Илен и Сюзанна Элрод), становились продюсерами пластинок (как актриса Ребекка ДеМорней), соавторами поэта (нынешняя пассия, певица Анжани Томас) или, на крайний случай, его героинями (великая Дженис Джоплин, которую Коэн очаровал в лифте отеля «Челси» и которой потом посвятил песню Chelsea Hotel N.2). С той же свободой, с которой Коэн менял спутниц, он обходился и с религией – знатный гедонист духа не раз утверждал, что является правоверным иудеем, соблюдающим Шаббат, что не помешало ему отдать полжизни дзен-буддизму и пять лет – монашескому служению в буддистском монастыре в Калифорнии.

Не пришлось выбирать Коэну только одно – голос. В песне Tower of Song поэт иронизировал: «Я таким уродился, у меня не было выбора. Я родился с даром золотого голоса». И действительно, выбора голоса у него не было. Он не выбирал хрупкий ломающийся баритон, которым спеты первые бесплотно-субтильные пластинки конца 1960-х (Songs of Leonard Cohen, Songs from a Room), и прокуренный утробный бас, которым наговаривал поздние шедевры Iʼm Your Man и The Future. К слову, трансформация, которую претерпел баритон Коэна, поистине уникальна – на ум приходит разве что превращение Майкла Джексона из негритенка в белого парня. Голос этот озвучил одиннадцать разновеликих, но одинаково поэтически безупречных пластинок – сотню великолепных песен, печаль и пафос которых напоили несколько поколений шедших следом. Песни Коэна пели все – от фолкеров 1960-х (Джуди Коллинз) до готов 1980-х (Coil), не говоря о десятках суперзвезд современной рок-сцены (U2, R.E.M., Питер Гэбриел, Стинг, Тори Амос, Энтони, Руфус Уэйнрайт, Гэвин Фрайдей, Джефф Бакли, Сюзанн Вега, Ник Кейв, Джарвис Кокер и т. д. и т. п.). Имя последователям и подражателям его – легион. И все это – благодаря тому единственному в жизни Леонарда Коэна, что было не позволено выбирать ему самому.

ХРОНИКА ЛЕОНАРДА КОЭНА

1961

27-летний авантюрист Коэн прилетает на Кубу в тот момент, когда мир, затаив дыхание, ждет обмена бомбовыми ударами между СССР и США, – отращивает бороду а-ля Че и расхаживает по Гаване в фиделевом френче. Позже приключения молодого поэта на Острове свободы лягут в основу его песни Field Commander Cohen – «Полевой командир Коэн».

1970

В конце 70-х Боуи встре­тил фанатов на лондонском вокзале Victoria нацистским салютом. История наделала много шума. Но началось все с Коэна – предпочитавший вино и седативы поэт-иудей салютовал на концерте «зиг хайлем» немецкой пуб­лике. Третий поэтический сборник Коэна назывался Flowers for Hitler.

1986

Неожиданный ­поворот – Коэн снимается в роли злодея по имени Франсуа Золан в эпизоде легендар­ного сериала Майкла Манна «Поли­ция нравов Майами». Телевизионный – и вообще актерский – опыт останется единственным в карьере Коэна.

1994

Завершив турне в поддержку альбома The Future, музыкант переезжает в келью буддийского монастыря на горе Болди в Калифорнии и принимает монашеское имя Жикан («молчание»). В течение пяти лет Коэн встает в три утра, проводит долгие часы в молитвах и медитациях и служит поваром и личным ассистентом своего духовного наставника Роши. «Жизнь монаха – сплошная дисциплина, – говорит Коэн. – Когда овладеваешь ею, дрейфуешь по реке жизни, как во сне».

2008

Пока Коэн медитировал в монастыре, его менеджер ограбил поэта на пять миллионов долларов. В результате, чтобы попол­нить свой пенсионный фонд, 74-летний музыкант отправляется в мировой тур – самый масштабный и успешный в своей карьере. Привыкший к небольшим театральным аудиториям, Коэн дает трехчасовые концерты на стадионах, а летом 2008-го триумфально выступает перед 90-тысячной толпой на рок-фестивале в Гластонбери.

Фото: PLATON/CPI; GETTY IMAGES/FOTOBANK; REDFERNS/VOSTOCK PHOTO; LFI/EAST NEWS

Часто проверяете почту? Пусть там будет что-то интересное от нас.