Юрий петерсон биография личная жизнь

Эта история началась в феврале 1968 года…

У Юрия Петерсона полно народу: у него дома собрался консилиум по поводу болезни его кошки. Приехал не только ветеринар из цирка на Ленинских горах, где работает жена Петерсона Ляля, но даже какой-то очень крутой специалист из Ижевска. Правда, в Москве он оказался не из-за болезни любимой кошки зам.директора цирка, нет, утром он делал операцию цирковому льву: выдрал у того зуб…
Гости вскоре ушли. А мы сели на кухне, чтобы поговорить о Москве Юрия Петерсона. Бывает Москва Шаляпина, бывает Москва Лемешева, но есть и Москва Юрия Петерсона, задушевный голос которого стал визитной карточкой популярных вокально-инструментальных ансамблей «Веселые Ребята», «Самоцветы» и «Пламя». Именно он поет знаменитые шлягеры 70-х «Наташа и я», «Бросьте монетку, месье и мадам», «И не то, чтобы да, и не то, чтобы нет», «Парень простой я и обычный», «Снег кружится» и многие-многие другие прекрасные песни. Юрий Петерсон выступает и сегодня, являясь неотъемлемой частью ансамбля «Пламя-2000»
«Я родился в Риге, – начал рассказ Юрий Петерсон. – Мои родители познакомились, выступая в составе фронтового ансамбля. Отец играл на саксофоне, а мать – популярная народная певица Наталья Мелехова. У нее был замечательный голос, она потрясающе пела «Валенки», «Меж высоких хлебов затерялась…». Но на фронте заболела, ведь пели-то часто на морозе, на грузовиках, без микрофона, так что дальнейшая карьера певицы у нее не удалась. После войны родители поселились в Риге, потому что там жили наши родственники, которые могли оказать им хоть какую-то поддержку.
Разумеется, благодаря своим родителям я получил хорошее музыкальное образование, но вскоре мне стало ясно, что в Риге у меня есть единственная перспектива – работа в кабаке. И я понял, что нужно перебираться в Москву. У меня был приятель Лева Пильщик, вундеркинд, обладавший потрясающей красоты, силы и несносимостью голосом. Мы пели вместе в ресторане «Юрасперле». Параллельно он работал в оркестре Эдди Рознера. В 1968 году Левка женился и весь коллектив, с которым он работал в кабаке в Риге, пригласил на свадьбу в Москву.

Свадьба состоялась в кафе «Лель» на Пушкинской площади. Сейчас его нет. Там сейчас, кажется, представительство «Самсунга», а тогда было огромное, шикарное и очень модное кафе «Лель». И на этой свадьбе Левка познакомил меня с Павлом Слободкиным, который был ненамного старше нас: «Юра, познакомься: это – Паша Слободкин. Он сейчас собирает ансамбль «Веселые Ребята».
Накануне Нового года в Москву приехали «Поющие Гитары» и навели шороху, после которого директор Москонцерта Домогаров, очень талантливый и очень уважаемый мною человек, отец популярного артиста Домогарова вызвал Пашу и грозно спросил: «Почему у ленинградцев есть вокально-инструментальный ансамбль, а в Москве, в столице нашей советской Родины, нет?!» Короче говоря, вскоре вышел приказ о создании ансамбля под условным названием «Веселые Ребята». То есть все это было на легальной основе, а не так, что взяли и задумали, в подвале репетировали…

Левка, представляя меня, сказал: «Вот парень, который поет, играет на саксофоне и на клавишах». Хитрый Слободкин тут же позвал: «Пойдемте-ка, я вам свою аппаратуру покажу!» Какие-то колонки… «Регент-30» тогда стоял у него дома. В принципе, самый лучший аппарат, который бывал в Москве, обязательно был у Паши, поскольку он считался официальным экспертом по аппаратуре, закупаемой за рубежом для советских филармоний. И вот во время свадьбы мы отправились к Паше, а он жил буквально напротив, на улице Немировича-Данченко. Там мы с Левкой спели на два голоса, и Слободкин мне говорит: «Езжай в Ригу и жди вызова!» Ну, я думал – обманывает. Мало ли, кто чего сказал! Я приезжаю в Ригу и рассказываю об этой встрече отцу: «Папа, меня приглашают работать в Москонцерт. Говорят, что все будет клево». Папа решил, что я с ума сошел. В двадцать лет – и сразу в Москву, в Москонцерт. Но спустя несколько дней действительно раздается междугородний звонок, и тогдашний директор «Веселых Ребят» Феликс Кац говорит мне: «Приезжайте! Вам уже заказан номер в гостинице…»
Отец дал мне 200 рублей и благословил.

…Итак, отпустили меня в Москву. Приехал я в столицу. Поселили меня, как сейчас помню, в гостинице на Котельнической набережной, она и сейчас там находится, только об этом никто не знает. Если смотреть с Яузы, это правый подъезд, шестой этаж. Гостиница была теплая и хорошая. Потолки здоровущие. Номера шестиместные. Там у меня случились разные странные и необычные встречи. Вместе со мной в комнате поселился один мужик. Пока мы пили чай, я узнал, что он приехал с делегацией крымских татар, которые привезли в Верховный совет какую-то петицию. Или челобитную, как раньше говорили. В этой челобитной говорилось о бедных крымских татарах, о том, как выселяли их из Крыма и как они хотят обратно. Через два дня за этим мужиком пришли и куда-то увели. С тех пор я его не видел.

Так получилось, что Москва меня будто проверяла: я приехал в конце января и сразу же вдребезги заболел и слег у знакомой тетеньки, которая жила на улице Фадеева, ныне – 5-я Тверская-Ямская. Я зашел к ней в гости, принес конфет, привезенных из Риги, и тут же у нее рухнул. И дальше не помню ничего. Когда я очухался, оказалось, что уже неделя прошла. У меня был дикий грипп и температура под сорок. Она за мной ухаживала. Позвонила Феликсу Кацу, который и общался с этой женщиной.

А потом еще смешнее было: когда я выздоровел, у меня голос пропал! Прихожу я 9 марта 1968 года на репетицию в ДК завода «Калибр», а у меня нет у меня голоса! Связки не пашут! – Петерсон все это говорит с жутким сипом и хрипом, показывая, какой у него был печальный простуженный голос. – Но самое главное – в другом: Слободкин все это время терпеливо ждал, пока я выздоровлю. Я сипел, хрипел, но петь не мог. А весь коллектив уже вовсю репетировал!
Первый состав ансамбля получился очень неожиданным. Например, тогда в группе играли два брата Ковалевских – Михаил (барабаны) и Григорий (бас-гитара). Позже Михаил преподавал в консерватории, а Григорий стал солистом ансамбля «Виртуозы Москвы». Но костяк группы составили музыканты джаз-оркестра Эдди Рознера, звезда которого уже клонилась к закату: трубач Валерий Ремизов, тромбонист Владимир Богданов, саксофонист и кларнетист Анатолий Чех и певица Нина Бродская.

Первые аранжировки для «Веселых Ребят» сделал Георгий Гаранян в стиле диксиленд. Еще был жив Утесов, поэтому название ансамбля тащили к фильму «Веселые Ребята». А мы всеми правдами и неправдами от этого фильма оттаскивались и рвались к «Битлз». А нас опять за шкирку – и к диксиленду. Поэтому первая программа получилась очень пестрая. Я пел «Unchain my Heart» и «Выхожу один я на дорогу», а Нина Бродская – «Любовь-кольцо» и другие хорошие песни…
Мы с Владимиром Богдановым за 25 рублей снимали квартиру неподалеку от Курского вокзала. Если спуститься вниз, к Яузе, то «огородами» можно было пройти к пятиэтажкам, в одной из которых, на третьем этаже мы и снимали квартиру. Тогда у нас была такая шутка: «Эх, скорей бы в поездку на чистых простынках поспать!» Когда ты снимаешь квартиру, без белья и даже без мебели, ты, естественно, внешне быстро приходишь в негодность. А в поездке – чистый номер, чистые простынки… Эта шутка очень точно передает положение человека, который приехал в Москву из другого города.
Но мы почти все время были в поездках. График был таков: две недели гастролей, две недели живем в Москве, репетируем и записываем новые песни».

«Юра, как же вы жили в Москве без прописки?»
«Слободкин устроил меня студентом во Всероссийскую творческую мастерскую Маслякова, и там я (как бы с понтом) учился. Студенты этой мастерской жили в гостинице на улице Кибальчича, близ ВДНХ, и я тоже был прописан в этой гостинице. Паша, будучи во мне заинтересован, действительно мне очень помог! Но каждый месяц я должен был продлевать эту прописку, брать справку, что я действительно прописан по этому адресу, то есть по адресу этой гостиницы, и с этой справкой идти в Москонцерт, где мне ровно на месяц продлевали договор. При этом никто не знал, что будет со мной на следующий месяц. Нервов я потратил за это время – врагу не пожелаешь! Это был очень серьезный психологический пресс, но ничего нельзя было сделать. И лишь когда я встретился со своей будущей женой, с которой живу до сих пор, этот груз, наконец, свалился с моих плеч».

«Между прочим, – продолжила Ляля, – когда Юра сделал мне предложение, то первая моя встреча была не с его родителями в Риге, а с Пашей Слободкиным! Там все было очень строго! Паша посмотрел на меня и сказал: «Значит, так: ну, во-первых, я вам не завидую. Юра – человек творческий, он весь в «домике»…» Тогда было принято так говорить: «домик». Но это слово обозначало не «крышу» в нашем понимании, а человека как бы не от мира сего. «Вам придется вести хозяйство, думать обо всех делах, о его костюмах, о хлебе насущном, а Юра может только деньги зарабатывать», – продолжал Слободкин. «Вы меня пугаете?» – спрашиваю. «Нет, я вас не пугаю. Просто я работаю с этим человеком, я его знаю…» Мы все это терпеливо выслушали, а потом пошли и поженились…
«Но на собственную свадьбу я приехал только в половине первого ночи, – рассмеялся Юра. – Вообще по конституции брачующимся положено три дня на устройство личных дел, но у нас – концерты. И Паша меня не отпустил, пока я все три концерта не отбацал. И лишь после этого мы сели в автобус и всей кодлой приехали ко мне на свадьбу».
«Сначала мы расписались…» – поправила Ляля.
«Да. Сначала мы расписались, потом заехали к Ляле домой, в Новые Черемушки, махнули по пятьдесят грамм, а затем я полетел на концерт. Приходят гости: «Где жених?!» Невеста в фате, а жениха нет! Что простой человек подумает? Смылся жених!.. Наконец, я приехал и звоню в дверь. Открывает дверь незнакомый человек, лишь потом я узнал, что это сосед из квартиры напротив: «Ты кто?» – «Да я жених!» Вот так Слободкин меня на собственную свадьбу не пустил!..»

«Но все-таки надо отдать Паше должное, – вступилась за Слободкина Ляля. – Ведь сколько раз ему говорили, что Петерсон не может работать в ансамбле, потому что он – не советский певец! На прослушиваниях ему так и говорили: «Освободитесь от него – и мы примем программу!» Но Павел Яковлевич не пошел у них на поводу!»
«В принципе, я не жалуюсь, – сказал Юра, – жизнь в карьерном плане сложилась: и переезд из Риги в Москву, и встреча с Пашой, и гастроли по всей стране и даже за рубежом…»

«Успех «Веселых Ребят» начался с песни «Алешкина любовь», которая была записана на пластинке в 1970 году…»
«Эта пластинка знаменита еще и тем, что мы на ней записали две «битловские» песни – «Облади-облада» и «Старенький автомобиль», – уточнил Петерсон. – Аранжировки «битлзовских» песен сделал наш тогдашний басист Валя Витебский. Он был совершенно повернут «Битлз». А так, как он закончил «хоровушку», то есть хоровое училище им. А.В.Свешникова, а это – очень хорошая подготовка, то он выписал все партии, даже партию бубна, на котором, кстати, я играл. Причем, это была очень сложная партия!
На запись собралось пол-Москвы! Еще бы: впервые песни «Битлз» официально записывались в России! Будущий «машинист» Кутиков, между прочим, нес мне гитару. Я этого даже не помнил, он мне сам потом про это сказал: «Юрий Леонидович, а я вам гитару нес!» – «Какую гитару?» – «А вот на запись. Помните, когда вы «Битлз» на «Мелодии» писали?»

Мы выпили по бокалу вина, и Ляля стала вспоминать о Юриных поклонницах. Ее рассказы начались с того, что она со смехом поведала, как недавно, когда «Пламя-2000» участвовала в программе «Диалоги с Америкой», которая транслировалась за океан, в студии раздался звонок: «Здравствуйте, это Наташа из Вашингтона. Юра, а ты помнишь, что когда вы в 1968 году с «Веселыми Ребятами» были у нас в Перми, ты провожал меня до подъезда?!»
«И не жалко было денег на звонок в Москву тратить! – вырвалось у Ляли.
«Ляля, мы с тобой тогда еще не были знакомы! – жалобно взмолился Юра. – Так что это не считается!»

«Вообще у Юры было много поклонниц. Мы жили на «Щелковской» в однокомнатной квартире, которую нам купили родители. Но когда Юра уезжал на гастроли, я вновь перебиралась к маме и папе, так как мне не хотелось самой готовить. Наша соседка время от времени мне звонила: «Лялечка, у вас под дверью скопилось много букетов цветов..» – «Сара Львовна, возьмите их, пожалуйста, себе!» – «Лялечка, я не могу!» – «Сара Львовна, ну они же пропадут. Мне их жалко будет…» Я помню, что когда мы возвращались домой, на лестничной клетке пахло, как на кладбище: такой запах исходил от завядших цветов…
Как-то раз Юра повел меня на концерт. На стадион «Динамо». Посадил на десятом ряду, а сам ушел. Оказалось, что на ряд выше меня сидят Юркины поклонницы, и весь концерт они меня обсуждали: «Господи, да она блондинка!.. Да еще в очках!.. Где он только такую подцепил!..»
«Веселые Ребята» отыграли программу, Юра поднялся ко мне и спрашивает: «Ты останешься смотреть концерт дальше?» – «Нет, – говорю, – Юра, я лучше с тобой пойду…»
А однажды на «Щелковской» меня встретили четыре его поклонницы и пошли вслед за мной. Были они ужасного ПТУшинского вида и я испугалась: такие и побить могут. К счастью, заметила впереди соседа по подъезду. Я подбегаю к нему и беру его под руку: «Иван Матвеевич, проводите меня до дому! А то я боюсь!» – взмолилась я. Так мы и дошли до нашего подъезда…»
«Юра, а какой был самый запомнившийся концерт в Москве?»
«Самоцветы» выступали на стадионе «Динамо». Я пел «Гой ты, Русь, моя родная» на слова Сергея Есенина, и было так тихо, что я слышал, как трамваи по улице идут…»

***

Сегодня Юрий Петерсон снова выступает. В начале нового века он собрал ансамбль «Пламя-2000», в который также вошли солист ансамбля «Пламя» Алексей Кондаков и лидер ансамбля «Час Пик» Владимир Парамонов. Они исполняют все те хиты, которые составили славу ансамблей «Пламя» и «Самоцветы». Это – и «Дорога железная», и «Не повторяется такое никогда», и «Не надо печалится», и «На дальней станции сойду». И снова публика несет на сцену цветы любимым артистам, потому что Юрий Петерсон и его друзья сохранили связь времен, которая теперь позволит новому поколению двигаться дальше в будущее.

«Дорога у нас практически одна, – подводит итог нашему разговору Юрий Петерсон. – В этом жанре, в этой музыке, в этом направлении мы прожили практически всю свою жизнь. Часть людей ушло, как Саша Лосев, часть еще трепыхается, типа меня. Но вот Рыжов умер, у «Песняров» уже человек шесть умерло… Если со стороны посмотреть на смертность, то работка-то в вокально-инструментальном ансамбле очень даже тяжеленькая, сердцеубийствкнная и нервнозатратная, но никто не хотел, не хочет и не будет хотеть сойти с этой дороги, потому что это – дорога, которую мы выбрали раз и навсегда. Одни люди – более талантливые, другие – менее, но сойти с этой дороги не дано, наверное, никому. Это – дороги, которые мы выбираем».