Ирина соколова актриса личная жизнь муж

Парадная площадь

Мужчины и женщины Ирины Соколовой

Беседовал Александр Платунов

Народную артистку России Ирину Соколову знают все театральные люди Петербурга. Многие выросли на ее ТЮЗовских ролях, ставших хрестоматийными для детского театра. Но Ирина Леонидовна смогла сделать то, что удавалось мало кому из актрис амплуа травести — она стала крупнейшим мастером «взрослого» театра.

Сегодня Ирина Соколова — одна из самых занятых, востребованных актрис Санкт-Петербурга. Мы видим ее в спектаклях разных театров — от Большого драматического имени Георгия Товстоногова до «Русской антрепризы» имени Андрея Миронова.

В Соколовой всегда был актерский кураж, толкающий на неожиданные эксперименты. Чего стоит, например, Геббельс в «Молохе» Александра Сокурова. Вот и сейчас она готовится сыграть одного из героев Набокова (мужскую роль!) в проекте Экспериментальной сцены под руководством Анатолия Праудина Театра-фестиваля «Балтийский дом». Судя по всему, эта постановка известного режиссера и выдающегося театрального педагога Вениамина Фильштинского будет необычной. Зрителю откроется собственно процесс создания роли, возможным станет наблюдать за преображениями актрисы — ее превращением в набоковского персонажа.

Ирина Соколова в 2015 году отмечает большой юбилей. Смелым экспериментом встретить солидную юбилейную дату — в этом вся Соколова!

— Ирина Леонидовна! Еще в период вашей счастливой актерской судьбы в ТЮЗе у вас уже появлялись экспериментальные роли в кино. Например, в фильмах Сокурова — начиная со «Скорбного бесчувствия». Как это складывалось?

— Впервые Александр Николаевич Сокуров пригласил меня на эпизод в двадцатиминутную короткометражку «Разжалованный». Потом было «Скорбное бесчувствие», потом он меня позвал на «Дни затмения» — я там играла сестру героя… Кино очень отличается от театра — для актера меняется способ существования. В кадре ты существуешь как в жизни, а на сцене все смотрится несколько преувеличенно. Мы привыкли к большому пространству, и, как часто говорил Зиновий Яковлевич Корогодский, с которым я проработала почти 25 лет, «Играйте, дышите на последний ряд!».

— Вы понимали, почему именно вы нужны Сокурову? Он обычно выбирает фактуру, так сказать, необработанную…

— Когда пришло приглашение на роль Геббельса, мне это, конечно, показалось странным. Камера все фиксирует до мелочей. И с актерами, когда они впервые видят себя на экране, нередко даже случаются истерики. Помню, когда приехала Тоня Шуранова с проб фильма «Война и мир» (это были ее первые пробы), она рассказывала: «Ира! Ты не представляешь: когда я увидела себя, у меня слезы, истерика была. Я им говорю: уберите это, не буду больше сниматься!» Да, это не то же, что себя в зеркале видишь, — это что-то другое.

Я была, конечно, предложением Сокурова удивлена, но это был его выбор. И я целиком и полностью доверилась ему. Мы отсмотрели много документальных кадров…

— Вы что же, Геббельса внутренне играли?!

— Хочешь — не хочешь, но ты должен поставить себя на место этого человека и сделать все, чтобы его понять.

— А как такие роли на характере отражаются?

— Почти параллельно «Дому, где разбиваются сердца» («Скорбное бесчувствие») я снималась у Динары Асановой в фильме «Пацаны» в крошечной роли. Я приехала к ней очень усталая, а она сказала: «Сейчас приедут мои экстрасенсы, они помогут». Их было двое — один ходил вокруг меня и, словно на экран, передавал информацию другому. И говорили про меня то, чего знать не могли. У меня было разбитое плечо (в свое время на сцене упала), я на него внимания не обращала, а они говорят: нет, там перелом или трещина. Потом еще и еще, а потом добрались до головы и говорят: «Боже! Какое количество масок… Мы снимаем, снимаем их, чтобы добраться до сути…»

— Вам не мешает такое количество персонажей, которые прошли через вас со своими жизнями, темами, проблемами?

— Нет. Меня лечит сцена. Это правда. Действительно уходят все болячки. Помню, играли спектакль «Бэмби» — в первом акте, минут через десять, мне стало плохо с сердцем: звездочки перед глазами, худо-худо, еще немножко — и обморок… Я легла за декорации и попросила принести валидол и нашатырь. Доиграла акт с таблеткой и нашатырем в кулаке, а когда закончила, вышла и потеряла сознание. Но на сцене все отступает: неурядицы, болезни, усталость.

— Не устали от театра за всю жизнь?

— От театра — нет. Наоборот, никогда ни от чего не отказываюсь. Я счастлива, что играю на разных сценах. И в ТЮЗе, и в Театре «Балтийский дом», и в БДТ, и в «Русской антрепризе». В прошлом сезоне с сентября по декабрь выпустила четыре премьеры.

«Два старомодных коктейля
для двух старомодных чудаков»
(Театр-фестиваль «Балтийский дом»)

— Это, наверное, потому, что вы выросли в театральной среде, в актерской атмосфере…

— Я не фаталист. Но уверена, что моя судьба была предопределена задолго до моего рождения. Мой дед прошел всю гражданскую, бабушка на тачанке с ним. Потом у них родились две дочери, старшая — моя мама. При Кирове дед был проректором Ленинградской консерватории по хозяйственной части и сам играл на балалайке в оркестре народных инструментов. Бабуля работала в пошивочных мастерских Мариинского театра. Она прекрасно шила, у нее были золотые руки и потрясающий вкус.

Когда деда в 1937-м арестовали, то квартиру в здании консерватории отобрали, бабуля с двумя девчонками поехала в Мурманский драматический театр заведующей костюмерным цехом. Мама попала во вспомогательный актерский состав — была травести-инженю. Сразу после войны театр на гастролях в Кинешме поставил «Золушку». Мама играла главную роль. Там была сцена ее переодевания на бал. Нужна была пауза, которую заполнили «танцем маленького гномика». Вот тогда вспомнили про меня и сказали ей: «Давай свою Ирку! Она будет вылезать из колодца и подавать хрустальные туфельки».

— Сколько же вам тогда было?

— Пять лет. Поставили танец, сказали мне: «Танцуй, но смотри на дирижера: как он палочкой взмахнет — делай кувырок и уходи». Так я впервые вышла на сцену. Можно сказать, что гном — моя первая мужская, вернее сказать, травестийная роль…

— Да, мужских ролей вы сыграли за свою жизнь немало, редкой актрисе столько удается. Сегодня, когда в связи с юбилеем волей-неволей приходится подводить какие-то, пусть и предварительные, итоги, расскажите о мужчинах, больше всего повлиявших на вас в профессии.

— Леонид Федорович Макарьев, профессор, драматург, режиссер и актер. Я училась у него на курсе. Правда, в первый год он меня не взял, сказал: «Нет, мы таких маленьких не берем». Потом посмотрел так, челку мне приподнял и сказал: «Ну что, под паричком, конечно, мальчик. Приходите на будущий год». И через год я поступила в драматическую студию при Ленинградском ТЮЗе.

Я училась на втором курсе, когда в театр пришел Зиновий Яковлевич Корогодский. Правда, наше знакомство произошло задолго до этого момента. Когда мне было 11 лет, бабушка на какое-то время уехала работать в Калугу и взяла меня с собой. В день приезда она сразу пошла принимать дела, а меня посадили в зал, где шла репетиция. Эту репетицию вел молодой тогда режиссер Корогодский — он ставил Островского. До сих пор помню и мизансцены, и оформление, и героя в папильотках.

— Судьбоносная встреча!

— Нас же с первого курса начали вводить в спектакли. Это вообще идеально, когда студия живет при театре. Это практика — и какая! Вот когда закалка появляется — когда на сплошных вводах растешь.

Корогодский думал о каждом актере, о его дальнейшей судьбе. Он мог иногда сделать неожиданное назначение, многие недоумевали. Например, мое назначение на роль Офелии воспринималось с недоумением… Или сеньор Грегорио Чиче в «Месс-Мэнде»… Но я думаю, что если бы этого не случилось, то у меня и Геббельса бы не было.

Зиновий Яковлевич расширял актерский диапазон. Например, красавец-герой Юрий Каморный был назначен на роль Рисположенского в спектакле «Свои люди — сочтемся» — хитрого, скользкого, маленького человечка, и вдруг открылся характерный актер.

— Были роли, которые бы хотелось сыграть, но не получилось?

— Вы сейчас удивитесь. В то время, когда я играла гномика в «Золушке» и негритянскую девочку в «Хижине дяди Тома», там же шел «Сирано де Бержерак», и об этой роли я мечтала…

— Опять мужская роль?!

— Помню тот спектакль по краскам, по костюмам. Обожала актера, который играл Сирано, наверное, была влюблена в него. И мечтала об этой роли. Пробовала даже с одним режиссером — не получилось. Но это произведение меня тянет.

— Почему же вас так тянут мужские характеры?

— Мне любые характеры интересны! Каждый актер мечтает о хорошем материале. И не важно, кого ты играешь — мальчика, девочку, мужчину, кошку, оленя или старуху.

Знаете, ведь многое черпается из жизни. Из своего опыта. Меня растили одни женщины. Больше всего со мной возилась бабушка. За ней я была как за каменной стеной. Бабуля всегда за меня заступалась, хотя очень строгая была — и ругала, и бранилась. Она была скупа на проявление эмоций, но я всегда чувствовала ее любовь.

«Старосветские помещики» (ТЮЗ имени А.А. Брянцева)

— Вы ее сыграли где-нибудь?

— Конечно. В спектакле Геннадия Тростянецкого «Время женщин» в БДТ. Это не первая моя возрастная роль. Но именно в этой пьесе по книге Елены Чижовой все совпало: и время, и образ, и судьба.

— А сами вы какой зритель? Какой тип театра любите?

— Надеюсь, что я хороший зритель. Никогда не могу уйти с чужого спектакля. Но я пока медленно и тяжело воспринимаю какие-то совсем новые формы. Люблю традиционный психологический театр и работаю в нем.

— Вся ваша жизнь — театр?

— Да, конечно. И время он отбирает почти все без остатка. Единственное, о чем жалею, что не хватает сил на семью. У меня уже двое правнуков растут! Лиза, ей восемь, — это какое-то чудо: такая «испанка-цыганка», и по характеру такая же, столько энергии! А младший, трехлетний Леша, полная противоположность: белобрысый, голубоглазый, рассудительный. Вот в те редкие часы, когда я бываю с ними, и отдыхаю.

С юбилеем, любимая Ирина Леонидовна!
Новых ролей и смелых экспериментов!