Философ соловьев владимир фото

28 января 1853 года в Москве, в семье крупнейшего историка Сергея Михайловича Соловьева родился известный русский философ, публицист и поэт Владимир Соловьев, чье многогранное, нередко противоречивое творческое наследие до сих пор продолжает будоражить умы людей, интересующихся историей русской философии и историей религий.

И это неудивительно: еще при жизни Соловьев редко кого оставлял равнодушным, как по отношению к себе лично, так и к своему философскому и литературному творчеству. До сих пор многочисленные исследователи пытаются раскрыть тайну его личности, а также установить истинную суть мотивов, определявших его творческие поиски. Проблема заключатся в том, что на самом деле Соловьев был не столько философом, сколько философствующим мистиком, искавшим ключ к тайнам бытия. Более того, некоторые современники и исследователи его творчества считали Владимира Соловьева чуть ли не пророком нового времени, предвидевшим будущее. Так, например, один из крупнейших русских философов XX века А. Ф. Лосев писал по этому поводу:

«Первое и основное, что бросается в глаза при изучении Владимира Соловьева, – большое духовное беспокойство, заставляющее его болезненно чувствовать шаткость и обреченность старого мира. Он предчувствовал наступление мировых событий катастрофического характера; и это предчувствие было у него настолько глубоко и невыразимо обычным прозаическим языком, что он в конце концов заговорил в пророческих тонах и стал изображать наступление конца истории в духе чистейшей мифологии».

Это духовное беспокойство, рождавшее в философе странную отчужденность и холодность к людям, буквально пронизывало всю его недолгую жизнь, нередко бросая его из крайности в крайность, не давая найти точку опоры ни в личной жизни, ни в творчестве.

Молодые годы Вл. Соловьева, учеба и преподавание в университете

Среднее образование Соловьев получил в 5-й московской гимназии, куда поступил в 1864 г., а высшее – в Московском университете, где учился с 1869 по 1873 год. Необычайно одаренная натура Соловьева и его постоянные, во многом страстные поиски высших истин дали о себе знать уже в ранние годы. Всем известно, что Соловьев очень рано начал читать славянофилов и крупнейших немецких идеалистов. Однако мало кто знает, что в последние годы гимназии и в первые годы университета юноша зачитывался тогдашними вульгарными материалистами и даже пережил весьма острую материалистическую направленность, вследствие чего перестал ходить в церковь, а однажды даже и выкинул иконы из окна своей комнаты, что вызвало необычайный гнев у его добродушного отца.

Вероятно, не без влияния материализма Соловьев поступил сначала на физико-математический факультет, где преподавались не только математика и физика (их он никогда не любил), но и все естественные науки. Но достаточно было ему только провалиться на каком-то экзамене на II курсе, чтобы перейти на историко-филологический факультет того же университета и с еще большим рвением приступить к изучению философских наук.

О том, с какой страстностью Соловьев изучал мировое философское наследие, можно судить хотя бы по тому факту, что практически сразу же после окончания университета он написал магистерскую диссертацию (в то время это был уникальный случай), которую и защитил в 1874 году.

Конечно же, при изучении мирового философского наследия его постоянно бросало из крайности в крайность: безудержное влечение, граничащее с одержимостью, к идеям Спинозы, затем Джона Стюарта Миля, после чего полное разочарование в мировоззрении материализма, из-за которого Соловьев, собственно, и поступил на физико-математический факультет.

В дальнейшем он также страстно берется за изучение творчества Канта, Шопенгауэра, Фихте, Шеллинга, Гегеля…

В июне 1876 г. Соловьев приступил к преподаванию в университете, но из-за профессорской склоки в марте 1877 г. покинул Москву и перевелся в Петербург. Там он стал членом Ученого комитета при Министерстве народного просвещения и одновременно преподавал в университете, где в 1880 г. защитил докторскую диссертацию. В 1881 г. преподавательская деятельность Соловьева навсегда закончилась после прочтения им публичной лекции 28 марта 1881 г., в которой он призывал помиловать убийц Александра II. Этот поступок был продиктован наивным, искренним и вполне честным его убеждением в необходимости христианского всепрощения.

После прочтения лекции 28 марта петербургский градоначальник хотел сурово наказать Соловьева. Однако министр внутренних дел М. Т. Лорис-Меликов написал Александру III докладную записку. В ней он указывал на нецелесообразность наказания юноши ввиду его всем известной глубокой религиозности и того, что он сын крупнейшего русского историка С. М. Соловьева. Александр III счел Соловьева «чистейшим психопатом», удивляясь, откуда у «милейшего» его отца такой сын, которого К. П. Победоносцев именовал «безумным».

И дело осталось без серьезных последствий. А. Ф. Лосев писал по этому поводу:

«Все же из университета Вл. Соловьеву пришлось уйти, хотя его никто не увольнял… Несмотря на обширные философские знания и редкую научную выучку, Вл. Соловьев чувствовал, что в его жилах билась кровь проповедника, публициста и вообще оратора, литературного критика, поэта, иной раз даже какого-то пророка и визионера и вообще человека, преданного изысканным духовным интересам. Быть профессором было для него просто скучно».

О том, что это было действительно так, мы можем судить хотя бы по тому, что после разочарования в философии материализма Соловьев регулярно посещал спиритические сеансы, устраивавшиеся в одном из кружков московской аристократии. Там же он познакомился со страстным спиритом А. Н. Аксаковым и даже на некоторое время превратился в «пишущего медиума». В том числе и у себя дома, в одиночестве, он так же, как и философию, страстно изучал оккультизм, занимался столоверчением, вызывал духов и упражнялся в автоматическом письме, изучал труды известных теософов Сведенборга и Сен-Мартена. Увлечение это продолжалось года два или три, но следы его сохранились надолго. Именно поэтому философия и мистика являлись для Соловьева на протяжении всей его жизни двумя основополагающими источниками познания. И трудно сказать, в каком из них он искал для себя «вдохновение».

И все же решающим поворотным событием в его сложной судьбе сыграла до сих пор вызывающая много вопросов и споров его заграничная командировка 1875–1876 гг. в Лондон и Египет.

Зарубежная поездка в Лондон и Египет

Будучи натурой впечатлительной и страстной, пережив несчастную любовь, Соловьев фактически бежит из России с такой удивительной быстротой, что уже через двое суток он доезжает до Лондона. Город ему нравится, и он рассчитывает прожить в нем целый год. Упражняется в английском языке с уличными мальчишками и чистильщиками сапог, жалуется на то, что ему приходится «повсюду таскать на своей голове огромной величины цилиндр». Днем Соловьев работает в Британском музее, а вечером иногда встречается с доцентом Янжулом, с молодыми учеными Ковалевским и Капустиным, но «большую часть времени проводит один». Родным он сообщает, что «обедает в разных тавернах – английских, французских, немецких и итальянских, пьет портер и пиво». Но это пышное перечисление, вероятно, импровизируется для того, чтобы успокоить их насчет своего здоровья. Супруга Янжула пишет иное: Соловьев мяса не ел, к английской еде привыкнуть не мог, постоянно забывал обедать, жил впроголодь и поражал своим мрачным аскетическим видом.

«Высокий чистый лоб, длинные темные волосы, худое, изможденное лицо, по-детски пухлые, чувственные губы и светло-голубые, почти серые глаза, странные, с расширенными зрачками, менявшими цвет, – лицо юноши Соловьева поражало своей необыкновенностью. В его наружности было что-то монашеское и иконописное, и вместе с тем затаенный огонь, надменность и чувственность. Он был высок и страшно худ, лицо без кровинки; печальные прекрасные глаза и взрывы смеха, казавшиеся неестественными и даже жуткими», – таким запомнили философа его современники.

В Лондоне Соловьев знакомится со спиритами и быстро разочаровывается в них. «Шарлатаны, – пишет он Цертелеву. –  Был я на сеансе у знаменитого Вильямса и нашел, что это фокусник более наглый, чем искусный. Тьму египетскую он произвел, но других чудес не показал. Когда летавший во мраке колокольчик сел на мою голову, я схватил вместе с ним мускулистую руку, владелец которой духом себя не объявил… Являвшийся Джон Кинг так же похож на духа, как я на слона. Спиритизм тамошний (а следовательно, и спиритизм вообще) есть нечто весьма жалкое».

Увлечение спиритизмом постепенно проходит, он излечился от своей «детской болезни». Но интерес к оккультным наукам, к «тайному знанию» не исчезает вместе со столоверчением. Соловьев погружается в теософические науки, изучает в Британском музее каббалу и гностиков. По свидетельству очевидцев, в это время он вел себя довольно странно: то сообщал, что действует по внушению какой-то нормандки XVI или XVII века, то полушутя-полусерьезно уверял, что по ночам его смущает злой дух Питер, пророча ему скорую гибель.

И вдруг 14 октября Соловьев посылает матери коротенькую записку, искусственно непринужденную: «Дорогая мама! Шубу присылать было бы совершенно бесполезно, так как здесь в домах холоднее, чем на воздухе. Зима еще не начиналась, но я уже успел основательно простудиться. К счастью, мои занятия требуют отправиться на несколько месяцев в Египет, куда я уезжаю послезавтра. Поеду через Италию и Грецию. С дороги напишу Вам».

Чем же была вызвана эта внезапная перемена? Молодой философ поехал в Лондон не только для научной работы – он искал ключ к тайной мудрости, к чуду, преображающему мир; ему было мало теоретического познания, он хотел дела. Изучая в Британском музее литературу о Софии Премудрости Божией, Соловьев ждал Ее откровения, Ее светлого пришествия. И когда раздался голос, зовущий его в пустыню, он бросил все и без раздумий и колебаний помчался в Египет.

16 октября 1875 года Соловьев уезжает из Лондона, едет через Францию, Италию, не останавливаясь; около Турина впервые соприкасается с католическим миром, оставившим благоприятное впечатление. В Бриндизи он садится на пароход, за три дня доезжает до Александрии и оттуда отправляется в Каир. Там философ поселяется в гостинице «Аббат», посещает музей египетских древностей, купается в Ниле, видит «настоящую сфинксу», осматривает мечети и влезает на пирамиду Хеопса.

Проходит неделя – и опять «удивительная новость». Письмо к матери от 25 ноября начинается так: «Я в пустыню удаляюсь от прекрасных здешних мест. Когда Вы получите оное, я буду в Фиваиде, верстах в 200 отсюда, в месте диком и необразованном, куда и откуда почта не ходит, и ни до какого государства, иначе как пешком, достигнуть нельзя».

Совершенно ясно, что Соловьев поехал в Египет не для научных занятий (зачем было ему бросать Британский музей?), не для осмотра египетских древностей (они мало его интересовали) и не для изучения арабского языка (он никогда им не занимался). Он хотел «понять что-то для себя важное» – и отправился в Фиваидскую пустыню.
Внешне это путешествие окончилось плачевно: верстах в двадцати от Каира он чуть не был убит бедуинами, которые ночью приняли его за черта, должен был ночевать на голой земле и на другой день вернулся назад.

М. М. Ковалевский свидетельствует, что Соловьев отправился в Египет в поисках тайного каббалистического общества; де Вогюе пишет о том же; оба ссылаются на слова самого Соловьева. Такова, очевидно, была его официальная версия. Он должен был мотивировать свою «прогулку в пустыню», но не мог и не хотел признаться, Кого он там искал. И только через двадцать лет, и то в полушутливых стихах, поэт рассказал правду.

Похоже на то, что в пустыне Соловьев пережил некий мистический опыт, причем, как показала его последующая жизнь, демонический по своей сути. Соловьев увидел «личную божественную основу мира». Он был очарован, обольщен и прельщен этим ведением. Любой православный человек легко узнает в этом опыте самую обычную прелесть, но в том то и беда, что Соловьев совершенно не был знаком с основами духовной христианской жизни, вследствие чего попался на эту дьявольскую уловку. Тем более к этому его располагали занятия магией и спиритизмом.

Как ему тогда показалось, он пережил ощущение всеединства сущего, некоего космического единства с «душой мира», которая, согласно его последующим описаниям, была не бесформенным смешением всего сущего, а личным образом вечной женственности. Так в последующем творчестве Соловьева родилась идея наличия некоего женского начала в самом Божестве – идея Софии.

Причем, как это можно увидеть из последующего развития русской философии, Соловьев заразил этой идеей и других русских мыслителей конца XIX – начала XX века.
Именно поэтому дальнейшая философская работа автора будет заключаться в том, чтобы перевести эту мистическую интуицию на язык метафизических понятий («положительное всеединство») и раскрыть ее в системе историософии, этики и религиозно-социального строительства. Он делал это, думая, что уже видел мир преображенным («первое сиянье всемирного и творческого дня»), время и смерть побежденными.

Философский этап

Возвращением из заграничной командировки заканчивается первый ученический период жизни Соловьева. Наступает философский этап. В течение пяти лет он строит свою широкую философскую систему, включающую метафизику, гносеологию, этику и историософию. К этому времени относятся его труды: «Философские начала цельного знания» (1877), «Чтения о Богочеловечестве» (1878) и «Критика отвлеченных начал» (1877–1880).

В атмосфере романтической таинственности и космической поэзии выросло учение Соловьева о Софии. По его мнению, именно София есть Богоматерия, или Богочеловечество.
В 1880 году философ знакомится с княгиней Е. Волконской, активной католической проповедницей. После чего, в 80-е годы, порывает со славянофилами и выступает с идеями иудохристианства. Развивая положения «свободной теократии», включающей идею духовного объединения всех христиан под властью папы, Соловьев становится страстным поклонником и апологетом католичества и противником православия и Русской Православной Церкви.

Согласно свидетельствам очевидцев, 18 февраля 1896 года в Москве, в домашней часовне, устроенной в частной квартире о. Толстого, был совершен обряд присоединения Соловьева к Католической Церкви.

Но это был не последний крутой поворот в его судьбе. В конце 1898 года Соловьев вновь, теперь уже в последний раз, переживает глубокий внутренний, мировоззренческий переворот, в результате которого отходит от христианско-языческого синкретизма и возвращается к христианству. Он пишет, наверное, свое лучшее произведение «Три разговора» с «Краткой повестью об антихристе». В нем поэт фактически опровергает, точнее – перечеркивает, всю свою предыдущую религиозно-философскую деятельность. В 1900 году (31 июля) после непродолжительной болезни Соловьев умирает, исповедавшись и причастившись незадолго до смерти у православного священника.

Иеродиакон Иоанн (Курмояров)

Примечание:
В статье использованы материалы из статьи А. Ф. Лосева «Творческий путь Владимира Соловьева» и книги К. Мочульского «Владимир Соловьев. Жизнь и учение».