Бывшая жена покончила жизнь самоубийством

Бывшая жена покончила жизнь самоубийством thumbnail

Ежегодно 10 сентября во всем мире отмечают День предотвращения самоубийств. Вчера в блоге педиатра Сергея Бутрия, нашего постоянного эксперта, вышла заметка о том, что часто педиатры в своей работе сталкиваются с послеродовой депрессией. По данным ВОЗ, ей подвержены около 13 % недавно родивших женщин. При отсутствии адекватной психологической и медикаментозной помощи это состояние заметно увеличивает риск суицида. После публикации Сергею написал отец одной из его маленьких пациенток — его жена покончила с собой, когда малышке было около трех месяцев. С разрешения доктора и автора письма The Village публикует эту историю.

Как и многие, я думал, что самоубийства и депрессия — это не про мою семью. Я был уверен, что, когда нет финансовых проблем, когда в семье друг друга любят, не пьют, не ругаются и в целом живут очень счастливо, ничего не должно произойти. Я считал, что путь от депрессии к самоубийству занимает месяцы или годы. Оказалось, это может случиться практически мгновенно и больше похоже на вирус или сердечный приступ — болезнь может прогрессировать буквально за несколько часов.

Моя жена всегда была очень ответственным человеком, сильно переживала, если что-то не получалось. Мы долго готовились к появлению ребенка, но сначала решили встать на ноги: сменили несколько городов, наконец обосновались в Москве и обзавелись собственным жильем. В целом мы были образцовой семьей, никогда не ругались (соседи даже посмеивались, что мы не живем дома — слишком тихо мы себя вели), старались всего добиться сами, а не просить помощи у родителей или знакомых. Все было прекрасно: поездки по России и за границу, отпуска в теплых краях, горные лыжи зимой — в общем, любящая, счастливая семья.

С беременностью все получилось не сразу: жене пришлось принимать гормональные препараты (вообще, из-за гормональных проблем жене пришлось перенести несколько операций). Долгожданная беременность проходила на фоне постоянных переживаний жены: лишь бы чего не случилось. Она была под постоянным контролем врачей, несколько раз лежала на сохранении и всю беременность принимала гормоны. Еще с начала беременности я старался снять с жены все домашние обязанности: робот-пылесос, всю готовку я взял на себя, максимально оградил от труда и постоянной рутины. Роды через кесарево прошли успешно, малышка родилась вполне здоровой. Нашему счастью не было предела, проблемой было только грудное вскармливание: дочка неохотно сосала грудь, приходилось докармливать ее сцеженным молоком.

Я считал, что путь от депрессии к самоубийству занимает месяцы или годы. Оказалось, это может случиться практически мгновенно

Когда малышке было два месяца, ее с женой забрали в инфекционную больницу по скорой — с рвотой на фоне аденовируса. Слава богу, дочка довольно быстро выздоровела, но стресс в больнице и новые рекомендации врачей по питанию вынудили жену отказаться от грудного вскармливания. Это только усилило ее переживания — она очень боялась осложнений после больницы. Мы сдали на всякий случай кучу анализов (сделали даже ЭЭГ), показали ребенка нескольким специалистам — все анализы были прекрасными, как и заключения врачей.

Несмотря на уверения, что все в пределах нормы, жена сильно переживала, что дочка слишком много спит и плохо ест (и может, например, не просыпаться на кормление). На фоне этого она сама стала меньше есть, у нее появились признаки тревожного поведения — в основном жестикуляция, перебирание пальцами. По этим и другим признакам я понял, что это уже не обычная ее гиперответственность, а проявления послеродовой депрессии.

Прочитав кучу статей в интернете о материнском выгорании и депрессивных состояниях, я решил, что для начала жене надо срочно сменить обстановку. Я взял отпуск, и мы поехали в подмосковный отель, в который она давно хотела съездить с ребенком. Я надеялся, что отдых в спа, бассейны, полное отсутствие рутины и необходимости что-то делать помогут жене перезагрузиться и немного прийти в себя. Но отдых не помог: ее состояние если и изменилось, то совсем немного — есть она, конечно, стала лучше, но без особого желания. В последний день отдыха, когда дочка в очередной раз, по мнению жены, слишком долго спала, она опять разнервничалась и упала в обморок от высокого давления.

Моя жена всегда была очень ответственным человеком, сильно переживала, если что-то не получалось

Я понял, что не справляюсь и нужна помощь. Написал подруге жены, которая для нее всегда была авторитетом — хотел, чтобы жена если не со мной, то с другими делилась переживаниями, не замыкалась в себе. Она записалась к психоаналитику на выходные. Вернувшись в Москву, мы в очередной раз показали дочку знакомому педиатру, который снова подтвердил, что с малышкой все прекрасно. Но, даже несмотря на все это, жена не могла успокоиться. Мы вместе решили, что без специалистов и помощи дома не справимся — она согласилась на приезд моей матери и визит психиатра.

Я срочно купил своей маме билеты, на следующий день она уже была у нас. В обед к нам домой приехал психиатр из частной клиники. После осмотра и беседы он предложил жене лечь на обследование в реабилитационный центр (для назначения препаратов сначала необходимы дополнительные анализы крови и ЭЭГ) либо пройти обследование у них в клинике — правда, это произошло бы только через два дня, так как была пятница, а в выходные клиника не работала. Во время визита врача жена стала раскрываться, проплакалась, после нашла в себе силы наконец-то рассказать о переживаниях своей матери и отцу, поплакать с ними. От госпитализации она отказалась — не хотела расставаться с дочкой. Ну и с ее аргументацией «я же не больная, зачем мне стационар» я согласился — думал, что ребенок рядом необходим.

После общения с психиатром жена прекратила закрываться в себе, стала говорить. Плюс после приезда моей мамы в доме стало немного спокойнее. Жена даже стала планировать возможную поездку к моим родителям — чтобы сменить обстановку и иметь рядом людей постоянно. Это же она и рассказала на приеме у психоаналитика в субботу. В целом мне казалось, что ей становится лучше. В воскресенье у нас был прекрасный день: мы долго гуляли в парке, фотографировались с дочкой, жена уже стала с аппетитом есть, планировала дополнительно сходить на прием к другому психиатру и после консультации, через неделю, поехать к моим родителям. Вечером мы сходили вместе в магазин, потом с удовольствием поужинали дома — жена улыбалась, решила нагладить мне рубашек на работу, как-то стала сближаться, а не просто сидеть и переживать. С отличным настроением мы легли спать.

Читайте также:  Александра головкина бывшая жена

Я надеялся, что отдых, полное отсутствие рутины и необходимости что-то делать помогут жене перезагрузиться и немного прийти в себя

Утром я проснулся от непонятного шума. Дочка еще спала, а жены не было рядом. Я понял, что у нас открыта дверь и что шум доносится из подъезда. Встал, увидел, что жены нет нигде в квартире, хотел выйти на лестничную клетку, но на пороге меня встретил полицейский. «Вы знаете где ваша жена?» — «Нет. С ней все в порядке?» — «Нет». — «Она жива?» — «Нет…»

Дальше я плохо помню происходящее: я упал и какое-то время был без сознания… Моя жена проснулась рано утром, не одеваясь, в ночнушке, вышла в подъезд, отправила мне прощальное сообщение и вышла из окна 16-го этажа.

Я тысячу раз пытался понять, когда, что и как я мог сделать. Я никогда не смогу перестать винить себя. Я предполагаю, что в нашей истории есть большая вероятность влияния гормонов, так как у жены и раньше были с этим проблемы, а послеродовая перестройка организма и переживания из-за ребенка в больнице стали спусковым крючком. Все мы люди разные, и кажется, что наше поведение абсолютно нормально. Кажется, что чья-то гиперответственность, если она с рождения была, — это обычное дело, никогда не подумаешь, что это привести к серьезным состояниям. Моя жена была психологом по образованию, но из этой сферы ушла в HR — поняла, что ей будет слишком тяжело с ее характером работать психологом. Ее однокурсница, практикующий психолог, говорила, что она была бы на последнем месте из всех знакомых, кто по психотипу, по ее мнению, мог бы пойти на такой шаг.

Утром я проснулся от непонятного шума. Дочка еще спала, а жены не было рядом

Я пытаюсь справляться. Но, как показал мой визит к психологу, у меня это не очень хорошо получается. Я только в самом начале этого пути — на следующей неделе будет 40 дней, как все это случилось, поэтому сейчас у меня стадия глубокого отрицания. Я стараюсь об этом не думать, плюс ко всему у меня дочка, к которой я абсолютно всем запрещаю подходить со слезами на глазах — с ней только улыбки, только позитив. И это довольно тяжело. У меня дома сейчас моя мама, ее мама — я понимаю, что если я буду поддаваться своим эмоциям, то весь дом будет в таких же эмоциях, а не с этого нужно начинать. Мне очень помогли мои друзья, которые каждый вечер приезжали и разговорами, общением выводили меня из этого состояния и из этих мыслей, потому что если я оставался один, то, как только дочка засыпала вечером, погружался во все это.

Единственное, что я сейчас понимаю: нужно отвлекаться. Психолог мне объяснила, что нужно дальше делать: со своим психотипом я могу остаться в этом состоянии отрицания и буду где-то внутри себя хранить. Но это ведь тоже ни к чему хорошему не приведет, а позже может очень плохо сказаться на отношениях с дочкой, поэтому мне обязательно нужно пройти все стадии, не скрывать эмоции. Я стараюсь заниматься организационными делами: похороны, заочное отпевание. Я не знал, что такое существует, но, оказывается, у православных есть каноническая комиссия, в которой можно просить прощения — они могут разрешить заочное отпевание сделать. Для меня это стало каким-то утешением, для ее родителей — тем более.

Сейчас ощущения какой-то безысходности внутри нет, есть пустота, страх, понимание того, что нашей семьи в привычной форме больше нет и не будет. Я понимаю, что в таких пограничных ситуациях нельзя до конца разобраться, что внутри у человека, что им движет и как именно все происходит. Многие говорят, что не факт, что мою жену можно было спасти, я бы очень хотел испробовать все шансы. Я очень ее люблю, она всегда будет самой лучшей. Наша дочь очень на нее похожа, я сделаю все, чтобы она была счастливой. Главное, что я хочу сказать тем, кто находится в подобной ситуации: не все, что пишут в интернете, вам подойдет — нужно обязательно идти к специалистам как можно раньше, до появления каких-то критических симптомов. Берегите себя и своих близких.

врач-психиатр, психотерапевт, кандидат медицинских наук

Беременность и роды — это не совсем стандартная ситуация для организма. Часто послеродовая депрессия возникает у женщин, у которых и до беременности наблюдались расстройства настроения или другие фазные расстройства — беременность может просто спровоцировать более тяжелое состояние. Стоит различать послеродовую депрессию и так называемую депрессию декретного отпуска. Если для первой спусковым крючком служат роды и гормональная перестройка организма, то декретная депрессия накапливается в течение первого года жизни ребенка: триггерами служат однообразный ритм жизни, высокая нагрузка и относительная изоляция мамы с ребенком.

На что обращать внимание? На особенности поведения, вялость, пассивность, слезливость, перепады или какую-то неправильную цикличность настроения (например, женщина в первой половине дня чувствует себя тяжелой и разбитой, а к вечеру ей вроде легчает) — важно, когда в таких перепадах прослеживается определенная закономерность. Нарушения сна тоже могут быть симптомом, правда, в случае с новорожденным нарушение сна трудно обсуждать, но в целом нужно обращать внимание на недостаточный, поверхностный сон, не приносящий отдыха. Также депрессивные состояния проявляются нестабильностью давления, более частыми жалобами на головную боль, психосоматикой. В тяжелых фазах депрессия сопровождается жесткими запорами (естественно, не единичными случаями).

Читайте также:  Бывшая жена моего мужа во сне

Тяжелую апатию с суицидальными мыслями ни в коем случае нельзя оставлять без контроля: в такой ситуации нужна медикаментозная поддержка — лучше, если она будет проводиться в стационаре, где врачи смогут подобрать необходимые препараты для лечения депрессии. Часть антидепрессантов и нейролептиков несовместима с грудным вскармливанием, поэтому врачи назначают их только в тех случаях, когда возможные риски для состояния мамы и ребенка превышают вред от приема лекарств.

Источник

Тогда я еще не был психологом. Я даже не представлял, что когда-нибудь начну помогать таким, как я или моя жена Марина. Это сейчас, спустя годы, я могу объяснить, что со мной происходило. Я переживал пресловутые «пять этапов горевания» по классификации Элизабет Кюблер-Росс. Я прошел все — в моем собственном порядке. Какие-то стадии были ярче, какие-то слабее: шок и отрицание, торг, злость и гнев, депрессия, примирение. По моему психотерапевтическому опыту, люди, которые приходят ко мне после утраты, часто застревают на одном из этапов. Мне удалось дойти до финала — принятия — и круто изменить свою жизнь. Вернее, обрести ее смысл. Как у меня это получилось? Чтобы объяснить, стоит начать с предыстории.

Так получилось, что из-за многолетней школьной травли я закончил 11 класс экстерном: заключил «пакт» со школой, чтобы как можно скорее ее покинуть, и в 9 классе сдал ЕГЭ. Что-то я изучил сам, по каким-то предметам занимался с репетитором. Пошел в военное училище, но через полгода его бросил: социального опыта у меня как такового не было (кроме травматического), и я быстро дошел до нервного срыва. Я увлекся философией и психологией. Благодаря книгам я начал стараться «перезапустить» себя. На моей книжной полке «жили» Карл Роджерс, Вирджиния Сатир, Абрахам Маслоу, Ирвин Ялом. Особенно сильное впечатление на меня произвел Джеймс Бьюдженталь — основоположник экзистенциально-гуманистического направления в психологии.

Сквозь чудовищное внутреннее сопротивление я начал учиться высказывать свою позицию: там, где раньше молчал и принимал, я пробовал спорить и отстаивать себя. У меня была книга по юморотерапии, и я решил применить некоторые инструменты на практике. Например, разрешил себе смеяться над собой, над какими-то слишком серьезными поступками и словами.

Мне удалось что-то изменить, и в следующую «социальную группу» — в институте — я влился прекрасно. Одновременно с учебой на программиста я начал работать в мастерской по ремонту мобильных телефонов. Потом мне предложили поучаствовать в экспериментальном проекте: тестовой программе обучения государственному и муниципальному управлению. Я снова стал студентом. В этот период жизни я и познакомился с будущей женой.

Мы оба увлекались аниме, ходили на тусовки, обменивались сначала кассетами, потом дисками, «спойлерили» друг другу концовки разных анимешных сериалов. И довольно быстро «спелись». Когда я получил диплом программиста, мы решили пожениться. Обоим не хотелось помпезности и ненужной пышности, только узкий круг: по паре друзей с каждой стороны и самые близкие родственники — мои родители и Маринина бабушка, которая ее вырастила и воспитала. Как сейчас помню: на Марине было красивое кремовое платье, а свадьба получилась очень душевной.

Марина как будто навсегда поселилась в моей жизни, при этом решив физически в ней не присутствовать

К этому моменту Марина, которая училась на журналиста, уже начала работать, часто ездила по работе в Москву, писала статьи для разных изданий. В ее послужном списке была детская газета, которой я восхищался: все номера были разного цвета, по спектру радуги. И все было хорошо, спокойно и стабильно: я получал второе высшее и чинил мобильные телефоны, она заканчивала учебу и подрабатывала в столице. Мы даже никогда серьезно не ругались, а после незначительных мелких ссор быстро мирились. А потом произошел ее срыв.

Я был дома, а Марина уехала на очередную подработку в Москву. Мне позвонили с ее номера, а потом с московского, который оказался больничным… Ей было 22 года. Это были таблетки. Марину нашла соседка по комнате в отеле, вызвала скорую, но спасти ее не успели.

Самое яркое воспоминание: мне надо было добраться до ее бабушки, чтобы сказать о случившемся. И я почему-то пошел пешком через весь город. Шел часа полтора, по дороге заходил в каждое кафе и зачем-то ел там салат. Не было никаких мыслей, я был в прострации. Говорят, я встречал знакомых по дороге и даже с кем-то разговаривал, но о чем и с кем — не помню. А у бабушки меня прорвало. Мы просто сидели и молча плакали.

Такие события очень сильно бьют по чему-то самому главному, базовому. Я спрашивал себя: «Как я недоглядел? Почему не почувствовал? Как мог не догадаться?» Пытался найти объяснение, из-за чего это произошло. Даже сейчас я не знаю ответа. У нас с бабушкой родились три версии. Первая: был гормональный сбой — Марина принимала таблетки. Вторая: что-то произошло по работе, ее как-то подставили. Но это было маловероятно. Третья: у нее была депрессия, а мы просто не замечали.

Сейчас, будучи психологом, я «откручиваю» назад. Если это была депрессия — мог ли я ее увидеть? Нет, если что-то и было, то тщательно скрывалось. Она оставила записку, в которой ничего не объяснялось. Там было лишь две фразы: «Прости. И моя удача теперь всегда с тобой». У нас была такая игра: провожая друг друга, мы желали удачи. Не саркастично, а совершенно серьезно: «Я даю тебе свою удачу, чтобы она тебе помогала».

Читайте также:  Разговоры жены о бывшему

Эта фраза про удачу долго преследовала меня. Сейчас я воспринимаю те слова как доброе послание, но тогда я очень злился. Марина как будто навсегда поселилась в моей жизни, при этом решив физически в ней не присутствовать. Она как будто повесила на меня тяжелый груз, не спросив, нужно ли мне это. Она вроде бы извинилась, но при этом сообщила, что теперь некая ее часть всегда будет напоминать о том, что она с собой сделала.

На стадии отрицания я надеялся, что это злая шутка, что меня разыграли. Что завтра я проснусь — и все будет как раньше. Я торговался с судьбой: наверное, мне позвонили ошибочно, и это совсем не моя Марина. На стадии злости я орал вслух и про себя: «Зачем ты так поступила со мной?! Ведь мы могли во всем разобраться, как разбирались всегда со всеми сложностями!»

А потом началась депрессия. Представьте глубокое озеро или море. Ты пытаешься доплыть до берега, но в какой-то момент понимаешь: все, устал бороться. Особенно раздражали советы, которые любят давать из лучших побуждений: «Все пройдет, все наладится». Ничего не наладится, ничего не пройдет — именно так я чувствовал в тот момент. И эти напутствия казались мне издевательством, фальшью.

Что бы мне помогло тогда? Как моим близким стоило бы себя вести? Не заваливать вопросами, не советовать, не выяснять. Некоторые считают своим долгом тормошить: вставай, действуй и вообще — соберись, тряпка! Я понимаю, что это от бессилия и отчаяния: очень больно видеть, как близкий человек «умирает» от нестерпимого горя. Но в тот момент не было сил на борьбу и хотелось от такой «заботы» отодвинуться. Нужно просто дать время: у каждого человека однажды просыпается отклик, когда он начинает нуждаться в помощи и поддержке близких. Важно, чтобы именно в этот момент они оказались рядом. Когда человек начинает осознавать, что с ним произошло, смиряется с ситуацией, ему хочется с кем-то поделиться. Как выглядит поддержка? Обнять, ничего не говорить, налить горячего чаю, помолчать или поплакать вместе.

Любая рана должна проболеть и зажить, и человек будет сам готов сорвать пластырь. Но тогда я закрылся от людей на несколько месяцев. Меня не трогали, фоном шла учеба. Декан была в курсе ситуации и помогла: меня не отчислили и позволили сдать хвосты. С виду все было хорошо, я как будто оживился. Но на самом деле я пошел по пути саморазрушения.

Я осознал, что оказался на самом дне, когда мне самому стали приходить в голову суицидальные мысли

Но желание жить перевесило. Я сказал себе: мы живем в среднем 80 лет, если я все это время буду заниматься самобичеванием и жалеть себя, то к старости буду кусать локти, что упустил собственную жизнь. Я собрал последние деньги и пошел к психологу.

Первый специалист, к которому я попал, оказался шарлатаном — к счастью, я понял это сразу. С помощью знакомого врача-психиатра я лег в больницу. В самую настоящую «психушку». Было страшно, ведь об этих заведениях ходит столько слухов и стереотипов. К моему удивлению, меня ничем не кололи, не давали таблеток, не проводили процедур. Я просто оказался в изоляции от внешнего мира на целый месяц. Познакомился с врачами, санитарами. Больные существовали отдельно, а я отдельно — с медперсоналом.

Среди «постояльцев» было много интересных людей. Поначалу я их пугался, ведь они делали довольно странные вещи. Потом я привык, стал их понимать, находил с ними общий язык, интересовался их делами, мыслями, чувствами. И в какой-то момент меня осенило: мне нравится помогать людям. Я тут на своем месте.

Я вышел из больницы и решил, что больше не хочу оставаться в родном городе, который причинил мне столько боли. Я поехал в Москву — без денег, просто в никуда. Я верил, что большой город примет меня, что в нем обязательно найдется «мое место». Неделю я жил на вокзале, потом устроился в колл-центр IT-компании, быстро «вырос» от рядового оператора до начальника отдела. Параллельно поступил на факультет психологии. С четвертого курса стал понемногу практиковать.

Ко мне приходили клиенты с депрессиями, суицидальными попытками. Первое время я боялся, что они «попадут» в мою травму. Но оказалось, личная терапия не прошла зря — я отлично справился со своими тараканами и был готов помогать другим. А когда понял, что быть просто психологом-консультантом мне уже не так интересно, стал учиться на экзистенциально-гуманистического психотерапевта. И я точно знаю и верю: со всеми сложностями в жизни можно справиться. Нужно только не бояться идти за помощью, к близким и специалистам. Главное — не молчать.

Об авторе

Станислав Маланин — клинический психолог, экзистенциально-гуманистический психотерапевт.

Читайте также

Мы редко говорим о тех, кто совершил самоубийство, и почти никогда — об их близких. Тех, кто остался в этом мире и вынужден жить наедине со своим горем, чувством вины и стыда. Синди Ламот в детстве потеряла брата. О том, каково это — остаться наедине со своим горем, в ее колонке.

Какой бы выбор мы ни делали в жизни, всегда найдется тот, кто посчитает себя вправе осудить нас или указать, как было бы «правильнее». Пора перестать обращать на это внимание и избавиться от чувства вины за то, как мы устраиваем свою жизнь. Об этом колонка лайф-коуча Дебры Смуз.

Источник