Бориса моисеева подтанцовка

«Лента.ру» продолжает цикл материалов о летописи российской поп-музыки девяностых — десятилетия, которое, что бы ни происходило вокруг, кажется, еще долго обречено быть самым влиятельным и судьбоносным в истории современной России. В новой серии — 1993 год, когда отечественный шоу-бизнес, кроме шальных денег, наконец обрел и чувство прекрасного. Когда артисты и продюсеры поняли, что для того, чтобы расширять аудиторию, нужно устраивать шоу и снимать клипы — и стараться делать это как можно лучше, потому что таковы правила честной рыночной конкуренции. Проще говоря, именно в 1993 году, пока в стране был конституционный кризис, а по Белому дому стреляли танки, русский шоу-бизнес по-настоящему стал индустрией.

Представьте себе: вы студент режиссерского или операторского курса ВГИКа. На дворе начало 1990-х. Кругом разруха, ад и нищета. Старухи у метро продают яблоки и полное собрание сочинений Чехова. Многие россияне натурально голодают. Что делать? Снимать кино? Его в стране нет. Поэтому кинематографисты взялись снимать то, за что платили, — а значит, рекламу и музыкальные видео.

«Что бы сейчас ни говорили высоколобые пассажиры, мы просто зарабатывали деньги. И мы замечательно играли на тщеславии артистов, которые хотели “как у них”. Но и мы хотели посоревноваться — а мы можем “как у них”? Как индустрию это никто не воспринимал — потому что какая может быть индустрия, если исполнитель сначала платит деньги за запись песни, потом платит деньги за съемки клипа, а потом еще и платит деньги за то, чтобы канал “2×2” его показал?» — рассказывает режиссер Тигран Кеосаян, в начале 1990-х, наверное, даже не представлявший, что спустя почти три десятилетия снимет такое эпохальное кино, как «Крымский мост: История любви».

А вот так объясняет контекст, пожалуй, самый востребованный клипмейкер страны по состоянию на 1993 год — человек, который к 2020-му превратится в олицетворение нового российского коммерческого кино. Говорит Федор Бондарчук: «Во-первых никаких каналов не было, MTV не было, ничего не было. MTV смотрели на лонгплеях большими кассетами. Я помню, по-моему, Чарли Чаплина спросили: «Что сейчас смотрите?» — и он ответил: «Клипы». Там было все. Это другой монтаж, это другая форма, это маленькие фильмы. Никто не понимал, как это сделано. Никто не понимал форму, они только-только появились. Ты занимался чем-то новым, и тебе это жутко нравилось. Я в принципе меломан — мне нравится музыка, у меня много друзей ею занимаются, я без музыки жить не могу. Конечно, для молодого кинематографиста это была территория свободы, и в том числе кинематографического эксперимента. Это было самое интересное, самое свежее, самая новая, самая экспериментальная территория. Кто там должен быть? Конечно, я! Мы туда и нырнули все».

Обычная история для тех лет: у клипмейкера спрашивают, сколько стоит клип. Он говорит: 30 тысяч долларов. А заказчик отвечает: «Вот тебе 40 тысяч. Сделай по красоте, братан. Чтоб круто было». Пусть человек с кинокамерой не мог поехать в Канны, зато в новой России у него появилась возможность зарабатывать. Так и жили.

Время расцвета видеоклипов (видеоролик с тайм-кодом):

Бывший танцор Аллы Пугачевой Борис Моисеев в начале 1990-х изменил свою жизнь раз и навсегда. Всего-то и стоило — произнести в интервью главреду «Аргументов и фактов» Константину Старкову сакральные слова: «Я — гомосексуал». Давайте оценим смелость этого человека — ведь даже сегодня не каждый готов публично говорить о своей сексуальной ориентации. А Борис Моисеев пошел еще дальше — на долгие годы застолбил за собой статус единственного гомосексуала на эстраде в стране, которая не только славится своей гомофобией, но и гордится ею.

После этого Моисеев, опытный танцор и хореограф, начал ставить для себя одно за другим концертные шоу все более и более откровенного содержания. «Дитя порока», «Памяти Фредди Меркьюри», «Каприз Бориса Моисеева» — в каждом из них он, в неизменном сопровождении кордебалета, менял десятки вызывающих нарядов. Выражение «шок-контент» было для россиян в новинку — Моисеев же успешно на производстве шок-контента раскручивался. Чулки-сеточки, боа, женские платья с глубоким декольте — зрители часто не знали, как перестать краснеть на его концертах, но оторваться не могли. Говорят, во время выступлений в ночных клубах Моисеев выходил в зал и присаживался на колени солидным мужчинам. Мужчины, конечно, заливались краской.

Спустя всего несколько лет артист, впрочем, решит, что перебрал с жестью, и вместе с продюсером попытается смягчить свой сценический образ, а заодно сделать ставку уже не на шоу, а на репертуар. Так свет увидят довольно приличные (и по содержанию, и, что важнее, по качеству) песни: «Голубая луна», «Черный лебедь», «Звездочка». Коррекцию имиджа можно считать вполне успешной: сегодня уже почти никто не воспринимает Моисеева как воплощение скандальности — тем более что на сцене сменилось уже не одно поколение скандалистов.

Борис Моисеев — главная ягодка на поле треша (видеоролик с тайм-кодом):

Бывший клавишник популярных еще в советские времена «Веселых ребят» Александр Буйнов, подобно многим своим коллегам по вокально-инструментальным ансамблям, с распадом СССР начал сольную карьеру. На 1993 год пришлась его первая настоящая музыкальная победа — альбом с парадоксальным названием «Гостиница Разгульная». Главным хитом альбома был незабвенный «Капитан Каталкин». Песня отсылала к итальянскому сериалу «Спрут», который шел по отечественному телевидению в годы перестройки и произвел на зрителей эффект разорвавшейся бомбы: история о борьбе брутального комиссара полиции Каттани с сицилийской мафией драйвом и реалистичным изображением тотальной коррупции выгодно отличалась от десятков однотипных похождений следаков в советском кино.

Буйнов догадался перенести героя «Спрута» в реалии бандитской России 1990-х — немного игры слов, и на свет появился капитан Каталкин. Песня о нем стала первой полноценной малявой российской эстраде от шансона, Буйнов же стал если и не первопроходцем жанра, то точно пионером в деле скрещивания блатняка и попсы. Тем более что в те же годы в его репертуар входила и песня «Пацаны», в которой певец напутствовал молодым бандитам биться, «но только не до смерти», а потом обязательно мириться. Но котом Леопольдом от русского шансона Буйнов так и не стал — по одной простой причине: на сцену он выходил в настолько причудливых костюмах, что всерьез его обращение к криминалу никто не принимал.

Ретроспективным взглядом кажется, что именно из-за неоднозначности сценического образа певцу не удалось стать суперзвездой. До сих пор не очень понятно, для какой аудитории поет Александр Буйнов: для суровых мужчин, для женщин за 40 или и вовсе для пенсионеров.

Александр Буйнов ищет себя (видеоролик с тайм-кодом):

Группа «Браво» начинала как коллектив московских модников, который в начале 1990-х, после расставания с Жанной Агузаровой, всерьез пустился в реконструкцию феномена советских стиляг. Евгений Хавтан и его интеллигентная группа с Валерием Сюткиным в качестве вокалиста перевоплотились в банду чуваков с чубами и в клешах, которые в своих песнях шастают по воображаемому Бродвею — так на сленге в 1950-х называли улицу Горького, ныне ставшую Тверской. Парадокс в том, что эскапистская лирика этих фанатов ретро неожиданно точно подошла под настроение эпохи первичного накопления капитала. Группа «Браво» со сцены призывала девушек «бросать домашних мальчиков», которым не стоит дарить свою любовь — и девушки действительно, в полном соответствии с текстом песни, выбирали романтиков. Вот только в лице не летчиков или моряков, как надеялся Хавтан, а бандитов.

Самым же расхожим хитом этого периода в исполнении «Браво» стал «Вася». Говорят, он родился случайно — во время импровизации на первой репетиции нового состава «Браво» с Сюткиным: новый вокалист, распеваясь, адаптировал на русский нетленку Чака Берри про девочку шестнадцати лет — Sweet Little Sixteen. Правда, изначально стиляга Вася не только повзрослел и сменил пол, но и носил другое имя. «Конечно, Эдик! Ну кто его не знает?» — пел Сюткин. Эдик… На слух как-то не очень. В Москве еще бы прокатило, ведь стилягой должен быть человек со звучным именем — Иннокентий или, например, Оскар. В Питере тоже бы, наверное, приняли. Но впереди группу ждал тур по всей стране. И тут стало понятно, что на невинный слух большинства россиян песня звучит абсолютно безжалостно. На каком основании жители Нижневартовска должны были узнавать, что Эдик — самый модный москвич, отличный танцор и король вечеринок, которому дают все телочки? Не по-людски как-то. В Уренгое за Эдика можно было и вовсе в табло огрести. Выход был очевиден: конечно, Вася.

Группа «Браво» — новые стиляги (видеоролик с тайм-кодом):

В 1993-м Анжелике Варум было 24 года — и вышедший в этом году альбом «Ля-ля-фа» сделал молодую артистку известной на всю Россию. «Городок», «Художник, что рисует дождь», «Ля-ля-фа» не покидали эфир телеканалов и радиостанций, а образ изящной, умной, хрупкой девушки с характером, но без вульгарности стал на нашей эстраде по-своему уникальным. Критики, впрочем, характеризовали Варум иначе — исключительно папиной дочкой: певица исполняла только песни, которые сочинял ее отец, известный композитор-хитмейкер Юрий Варум. Родственную связь с автором своих хитов артистка не только не скрывала, но и подчеркивала: стоило, например, открыть коробку с альбомом «Осенний джаз», на обложке которого фигурировала сама Анжелика — а на развороте буклета компанию ей уже составлял родитель.

В этой эксплуатации семейных ценностей было что-то трогательное и даже логичное. Вот и в своем главном хите Варум пела: «Ах, как хочется вернуться в городок!» — и каждый слушатель представлял что-то свое, родное, что-то из детства. Одна из самых пронзительных песен русской поп-музыки надолго стала и джинглом для одноименной, тоже невероятно популярной юмористической телепередачи — причем Стоянов и Олейников сначала даже пользовались ею без спроса: закон об авторском праве в России еще не действовал. За душераздирающую лирику же стоило благодарить поэта Кирилла Крастошевского, который написал текст во время гастролей по США, где ощущал острую ностальгию по своему дому в Кратово.

Что до Варум, то во второй половине 1990-х они с папой продолжали регулярно выдавать хиты: «Осенний джаз», «Зимняя вишня», «Другая женщина». Ну, а в 1997-м на ее горизонте появился Леонид Агутин, за которого Анжелика вышла замуж, — с тех пор основным автором песен для нее выступает уже он.

Анжелика Варум — интеллигентная папина секси-девочка (видеоролик с тайм-кодом):

Советского слушателя было не удивить песней-вокализом — когда исполнитель выдает ритмический набор ничего не значащих звуков, условное «ла-ла-ла». Наступили 90-е, и эта славная традиция, которая спустя десятилетия неожиданно сделает мировой звездой Эдуарда Хиля, получила достойное продолжение — в виде песни «Хару Мамбуру» группы «Ногу свело!».

Фронтмен группы Макс Покровский рассказывал, что однажды он сидел на кухне, бренчал на гитаре и бормотал под свое бренчание бессвязный текст: «Это все та же неинтересная история, у которой нет никакой предыстории. Сидел я, сидел на кухне дома у мамочки. Опирался подбородком на свою бас-гитару, потому что, когда она не подключена, только так можно более-менее услышать звук. Вот я услышал, что-то там стал… и набормотал. Вот так появилась песня “Хару Мамбуру”».

Прилипчивая и бойкая песня ни о чем стала не просто хитом, но и символом времени: не было другой такой остроумной и точной сатиры на гибель русского рока, другого доказательства тому, что глубокий смысл в текстах песен больше не нужен. Важнее высказывания оказался жест, важнее выстраданных стихов — прилипчивый, эффектный набор звуков. Мычала, топчась на месте и запинаясь, эпоха — ее-то голосом в «Хару Мамбуру» и заговорил Покровский.

«Хару-Мамбуру» группы «Ногу свело!» — ничего не понятно, но так даже лучше (видеоролик с тайм-кодом):

Певица, которая позже станет известна под именем Линда, в 1993-м сделала свои первые шаги на эстраде. Мало кто помнит, но первым сценическим поступком Линды — 16-летней дочери банкира Светланы Гейман — было более-менее дословное копирование Мадонны. Девочка-подросток под руководством известного продюсера Юрия Айзеншписа пыталась перевоплотиться в сексуальную диву русского разлива: воплощением этой метаморфозы стала песня «Игра с огнем». Клип на нее снял сам Федор Бондарчук — с очевидной оглядкой на западные образцы. Вот в кадре шелестят страницами The Wall Street Journal и The New York Times солидные люди в костюмах, а вот в окружении качков-метросексуалов обнаруживается и сама юная певица — с нарисованными усиками, прямо как у Мадонны на одном из самых известных ее фото.

Аранжировку «Игры с огнем» делал тогда еще неизвестный музыкант из Свердловска Максим Фадеев, который позже признавался, что такая работа приводила его в ужас. Именно Фадеев и задался вопросом, зачем миру нужна еще одна Мадонна — поп-музыка будущего виделась ему совсем другой. Спустя еще пару лет сила убеждения Максима Фадеева сыграет свою роль — и проект отдадут ему. Именно Фадеев и сделает из Линды сенсацию русской музыки второй половины 1990-х. Но это уже другая история.

Линда делает первые шаги (видеоролик с тайм-кодом):

А вот певица Алена Свиридова продюсерским проектом не была — и, можно сказать, сделала себя звездой сама. Карьера Свиридовой началась в Минске, где она работала в театре и иногда пела песни в местных барах, пытаясь косить под Энни Леннокс из Eurythmics. Однажды Алена чудом смогла выступить на разогреве у Богдана Титомира — так ее заметил директор Юрий Рипях, надоумивший артистку переехать в Москву, где песни, которые Свиридова писала себе сама, и принесли ей славу. По-настоящему знаменитой Свиридова проснулась, когда в телеэфиры попал клип на ее песню «Розовый фламинго», снятый всего за 23 тысячи долларов еще одним молодым режиссером с кинематографической выучкой Михаилом Хлебородовым.

«Не надо забывать, что в начале 1990-х “Мосфильм” был полумертвым. И все, что сейчас стоит реальных денег, можно было сделать за копейки. С нами тогда работали лучшие художники того времени. Они построили бассейн, эти деревья, все было вполне приемлемо по деньгам. Практически никто не снимал на “Мосфильме”, и некоторые павильоны держались только за счет съемки роликов», — рассказал режиссер «Ленте.ру».

Механизм придумывания клипа Хлебородов, будущий автор двухчастного кино-сайфая «Параграф 78», тоже описал: «Бралась песня. Записывалась на кассету или на диск, и потом я долго ездил под нее на машине. И приходила идея. Либо сразу — либо приходилось очень долго ездить». Сама же Свиридова утверждала, что клип «Розовый фламинго» был, в сущности, подарком — бизнесмен, который дал на него деньги, очень хорошо к артистке относился. Таких, как он — забытых, безымянных меценатов русской попсы, — было в те годы много.

Алена Свиридова — новая стильная селф-мейд-вумен (видеоролик с тайм-кодом):

В 1993 году возле ГКЦЗ «Россия» открывают Площадь звезд эстрады. Почему в Голливуде есть аллея славы, а в Москве нет? Очевидно, логика была именно такой. К делу подошли с типичным русским размахом, решив открыть не аллею, а целую площадь. Прямо у Кремля. Чтобы всем на зависть. Чтобы на века. По идее организаторов, имена лучших певцов страны — Юрия Антонова, Ирины Аллегровой и группы «На-На» — должны были и сто лет спустя топтать праправнуки современных россиян.

На церемонию позвали журналистов, чиновников и целую толпу обычных людей. Валерий Леонтьев был первой явившейся звездой — приехал на лимузине, выслушал тосты в свою честь и торжественно разбил бокал шампанского о бетон. «Не забудете меня?» — игриво спросил лауреат у народа. Народ что-то ответил, вот только разносившаяся по площади музыка оказалась громче. Леонтьев дал пару автографов, попозировал видеокамерам, потом запрыгнул на крышу лимузина и уехал в холодную московскую ночь. Он был уверен, что его запомнят.

Всего через 13 лет Площадь звезд снесут вместе с гостиницей «Россия», у подножия которой она располагалась. Трудно не заметить здесь определенного символизма — ничего долговечного в российском шоу-бизнесе не нашлось.