Амина ахмадова жена рамзана кадырова

Голландский режиссер российского происхождения Маша Новикова сняла фильм о знаменитом детском ансамбле народного танца из Чечни “Даймохк”, созданном Рамзаном и Айзой Ахмадовыми. Как пишет Радио Свобода, их дочь Амина, солистка ансамбля, стала третьей женой главы Рамзана Кадырова.

Фильм “Даймохк” удостоился специального упоминания жюри на завершившемся в конце сентября XIII Фестивале независимого документального кино “Артдокфест” в Риге. Автор решила не показывать его в России из соображений безопасности героев.

– История эта началась для меня в 2002 году, когда я туда приехала, – рассказывает режиссер Маша Новикова. – Это был фильм другого режиссера. С голландской съемочной группой тогда в Чечню ехать было нельзя, поэтому я, как россиянка, поехала туда просто так, с маленькой камерой, чтобы снять, в каких условиях там живут и репетируют дети. Улицы, полуразрушенные залы, дворы. В то время там не было никаких гостиниц, и я жила в семье Рамзана и Айзы Ахмадовых, подружилась с ними. Под окнами у них тогда произошел террористический акт, погибли 18 военных, были облавы. Это была сложная ситуация, и мы друг друга очень поддерживали. Очень боялись, что найдут мою маленькую камеру, спрятали ее в пылесос. Потом я вывозила оттуда пленки, небольшие кассетки MiniDV: в аэропорту в Назрани проводили обыски, искали кого-то с камерой, потому что, когда происходит террористический акт, снайпера снимают на камеру.

С этой семьей мы долго дружили. Я приезжала и позже, когда снимала другие фильмы. А когда они приезжали в Европу – я с ними встречалась. Иногда звонили. Потом я стала замечать, что они стали меньше говорить по телефону, перестали приезжать в Европу. В 2011 году я приехала в Чечню с другим фильмом. Была со съемочной группой в гостинице, и меня Рамзан забрал на машине. У него была огромнейшая машина, хотя раньше он ездил на стареньких “Жигулях” и их постоянно чинил. Привез он меня в какой-то особняк. Я поняла, что их жизнь кардинально изменилась. Тогда я узнала, что все они стали замминистра, и сын Рамзана Хасан, и он сам. А дочь Аминат теперь близка к главе республики. С ней мы увиделись. Снять фильм была ее инициатива, она сказала: прошло 15 лет, давайте вы снимете продолжение о том, как мы живем сейчас. Меня это воодушевило, потому что мне было интересно, что с ней стало. Когда мы начали общаться, она была романтической 15-летней девочкой, а сейчас стала леди. Не первая, но третья леди в стране: у нее свои дома, положение, она директор того, сего. Я рассказала об этом в Голландии, мне дали деньги, приняли сценарий. А потом получилось, что нельзя идти к ней домой и снимать, нельзя то, нельзя это. Мы каждый раз писали письма, что просимся приехать, приезжали, что-то снимали, но часто просто сидели день-два и чего-то ждали. Эти поездки очень дорогие, дорога занимает два дня, с ночевкой в Москве. Это была такая морока… Тогда мы придумали, что мы им в любом случае сделаем клип. Они хотели, чтобы у них был хороший рекламный клип, очень хотели восстановить связи с Европой.

– Почему эти связи были прерваны?

– Когда я в Европе, в Бельгии, во Франции разговаривала с людьми, мне говорили: “Ой, нет, это приближенные Кадырова, мы их не хотим”. Люди, которые организовывали фестивали, уже тогда все знали. Я тоже об этом знала, но не представляла, насколько все серьезно. Они все время выступали только в республике или ездили в Россию на конкурсы. Часто выступали на открытиях, закрытиях, в перерывах между мероприятиями. Например, как в фильме, между поединками на боях без правил. Причем в этих выступлениях участвовали дети. Мне было очень тяжело снимать эти сцены: маленького хрупкого десятилетнего мальчика за 14 секунд отправили в нокаут. А наши ребята танцевали в перерыве: кровь подтерли, они оттанцевали, и опять бьют друг друга.

В какой-то момент я осознала, что они не совсем понимают, почему с ними прервали связи. Они думали: вот если бы был хороший клип, его поставят на сайт, и все изменится. В этом я их поддержала, мы выделили на это отдельные средства и вместе придумывали. У Рамзана появилась идея: дети находят в древней башне старинное оружие. В Чечне существовала такая традиция, что когда люди ссорились – выходила женщина, срывала с себя белый платок и бросала между ними. Женщина же не может снять платок, а тут она жертвовала всем ради того, чтобы остановить войну.

К сожалению, нам не удалось снять того, чего я ожидала. Аминат много раз обещала, что будет встреча с Кадыровым, но она все время откладывалась. Я просмотрела очень много его интервью и готовилась, потому что мне сказали, мол, вас могут ночью разбудить, и поедете, потому что у нас глава республики не спит, работает круглые сутки. А потом я поняла, что, по сути, он ничего нового не скажет. И смысла в его интервью нет, можно и так какие-то телевизионные передачи записать, потому что не задавать же ему провокационные вопросы, чтобы меня сразу бросили на съедение крокодилам. В замок к Аминат мы так и не попали. Каждый раз она говорила, что вот-вот будет, но он не разрешал.

– Она хотела показать, как она живет с Кадыровым?

– Нет, не с Кадыровым, у нее свой собственный замок. У всех приближенных свои замки. Мы хотели прийти к ней и посмотреть, как она там живет с ребенком, няней. Даже это не было разрешено, хотя ее замок рядом с замком отца, там стоит охрана. То есть нам было разрешено снимать, но при этом мы не могли приблизиться. Было странное ощущение: нам, с одной стороны, все разрешали, а с другой – какие-то у них очень сложные правила. Даже я, зная уже практически 20 лет Чечню, попадала впросак. В клипе у девочки выбилась из-под платка прядка волос. Когда они увидели этот клип, который стоил нам и денег, и времени, и монтажа, и мы его им подарили, они сказали: “Все хорошо, только у нее выбилась прядка волос”. Я говорю: “Слушайте, девочке 12 лет!” Даже во время войны девочки были такие же, как в России. Ходили в нормальных юбках, косынки не надевали. Взрослые женщины носили что-то вроде косынки, но полного закрытия не было.

– Айза вспоминает, как она в конце 70-х носила мини-юбку. Этот момент никак ее не смутил?

– Это мои съемки 2002 года. Бомбежки, дома не было иногда ни воды, ни света. Но при этом мы могли говорить обо всем, ни на кого не озираясь. Была нормальная постсоветская республика. Теперь адат приобрел огромное значение. Я знаю, что в последнее время людей наказывают за то, что они, к примеру, себя как-то не так повели на свадьбе. Отец обнял дочь – какие-то страшнейшие наказания с извинениями перед главой республики. Для меня дикость, что в какой-то части России людей могут наказывать за неправильное ношение косынки или юбки.

– Какие последствия для ваших героев может иметь показ фильма? Почему вы отказались от дистрибуции в России?

– Я знаю, что в России есть много чеченцев, которые могут прийти на показ и потом что-то перескажут в Чечне. Они, наверное, более безразлично относятся к тому, что его показывают в Европе, я не знаю… Вот то-то и оно: мне казалось, что я знаю правила, – оказывается, я не все знаю.

– То есть на всякий случай? Или были какие-то претензии к отснятому материалу?

– Когда я показала первый монтаж, была претензия к словам Хасана: “Мы не только террористы”. Вот это “не только” надо было убрать. В Европе, в Америке знают, что за последние 5–10 лет огромное количество террористических актов было совершено чеченцами. Конечно, это не значит, что они приехали прямо из Чечни, и они находились под влиянием запрещенных в России организаций. Пусть от них отмежевываются, Кадыров называет их шайтанами, но я живу в Европе и знаю, что слово “чеченец” у европейца вызывает настороженное отношение. Поэтому я считаю его слова совершенно правильными и корректными: “Нам отец говорил: мы должны доказать миру, что мы не только террористы, но и люди с вековой культурой”. Потом, в Чечне каждый знает, что Аминат – третья жена Кадырова. А когда я это проговорила в закадровом тексте, оказалось, что об этом нельзя было говорить. Я думаю, что в России это может иметь последствия.

– В России это прямое свидетельство преступления, ведь многоженство запрещено.

– Один брак заключается в ЗАГСе, остальные заключает имам. В Чечне каждый знает, что у главы республики, и не только у него, есть не одна жена. Поэтому с какой стати я должна была молчать? Это была бы самоцензура: мне никто не сказал, а я бы сама так подумала.

– Они, судя по всему, тоже постоянно занимаются самоцензурой, и степень их напряженности даже не позволяет представить себе, что они могли бы раскрыться в кадре.

– Их самоцензура огромна! Они настолько боятся сказать или намекнуть на что-то, что мне пришлось передавать атмосферу страха какими-то другими способами: музыкой, пустотами. Потому что они ни словом, ни духом не намекнули, по крайней мере перед камерой, на свои страхи и сомнения. Если Айза говорит, что раньше она могла убежать, а сейчас не может, потому что у нее огромная семья, то я это понимаю двояко, а на самом деле она подразумевает: если снова будет война. Но она говорит: “Если что-то случится”. И под этим “что-то” мы уже сами можем надумать что угодно. Но мне-то казалось, наоборот, что если я сниму фильм о том, как им хорошо, какие они счастливые, как раз этим я их подставлю больше.​

– Почему?

– Потому что нельзя жить в стране, в которой происходят страшнейшие вещи, убийства, пытки, и при этом делать вид, что ничего не замечаешь. Республика маленькая, там все друг друга знают. Оюба Титиева (чеченский правозащитник, осужденный за хранение наркотиков. – Прим. РС) арестовали, когда мы монтировали фильм. Об этом все знали: тейпы, села. Маленькая территория, мало народа. Семейными узами все очень связаны друг с другом. Конечно, они ничего не говорят против власти, но они понимают, что то же может случиться в любой момент с ними.

– Перед кем вы боялись их подставить, изображая их счастливыми? Перед Европой? А если им понадобится бежать в Европу?

– Они пока никуда не бегут. Но мне не хотелось выставлять их коллаборантами, какими их считают в Европе. Я считаю, что не имею права так говорить.

– То есть они все же коллаборанты, но вы их за это не осуждаете?

– Не могу судить, потому что очень их люблю и уважаю. Я понимаю, в какой ситуации они оказались. Они стали заложниками, ведут себя, как заложники, – аккуратно, осторожно. Наверное, если бы я попала в такую ситуацию, вела бы себя так же. Пропало самое главное, что было присуще чеченской натуре, – гордость. Они цепляются за традиции, танцы, башни: “Наша цель сохранить традиции, культуру”. Мне показалось, что эти слова уже ничего не стоят. Ну, где честь и достоинство, если отец говорит главе республики: “Спасибо, что вы убили моего сына” только потому, что ему пригрозили: если он этого не скажет, то публично убьют второго или третьего.

– Сколько детей у Рамзана и Айзы, какова их судьба?

– У него трое детей. Там все очень рано женятся: у одного сына трое детей, у второго, у Аминат – один сын. Все знают, что это маленький Кадыров. Его дети от первой жены тоже танцуют в ансамбле “Даймохк”. В республике все поименно знают всех дочерей, племянниц, приближенных. И все, кто приезжает… на НТВ все тоже все знают. Но все показывают на центральном телевидении идеальную картинку.

– Я правильно понимаю, что Рамзан Кадыров взял в жены Аминат и после этого на “Даймохк” свалились почести?

– Это все часть культурной политики. Это то, о чем говорил министр по национальной культуре: “Культура – основа идеологии”. Если Рамзан Ахмадов когда-то хотел, чтобы культура, танец были лицом республики, чтобы мир видел, что в стране есть традиции культуры, то тут этим пользуется правительство, которое говорит: “Мы – представители этой культуры”. Аминат пела, когда была девушкой. И она хотела стать певицей, что, в принципе, в Чечне считается для девушки не очень приличным. И хотя Рамзан Кадыров узнал о ней именно по песням, теперь она выступает только на вечерах, на которых присутствует он.

– Не вышло ли так, что ансамбль стал придворной танцевальной труппой, крепостной?

– В моих глазах – абсолютно. Наверное, они бы со мной не согласились. Мы видим: мужчины сидят за столом, дети – танцуют. Какой-то праздник – дети танцуют. Они все время танцуют там, где присутствует глава Чечни.

– Один из солистов, который стал строителем, говорит, что танцевал в Европе, потому что чувствовал миссию, а сейчас не стал бы, потому что это превратилось в развлечение.

– Он прожил там семь лет, и его английский стал лучше, чем его русский. Он считает, что танцы потеряли смысл, какой имели во время войны. Я думаю, он имеет право на это мнение. Честно говоря, когда он это сказал – мы, съемочная группа, за него испугались, говорим: “Слушай, может, не надо так говорить?” Я думаю, его испортили семь лет в Англии, он стал более свободолюбивым. Хасан тоже получил образование в Англии.

– Почему они все вернулись в Чечню?

– Семейные связи там настолько искренне крепкие, там не может быть такого, что человек не разговаривает с братом или племянник не чтит тетю. Там все друг другу помогают. И семьи большие, двоюродные, троюродные тети, дяди. Поэтому невозможно сбежать. Ты никогда не один. У тебя всегда есть родственники, которые остаются заложниками. Год назад был случай с одним уехавшим в Европу спортсменом, которого заставили вернуться, арестовав брата. Всегда найдут слабое место, на которое надавят, и тебе не дадут жить спокойно.