Александра ровенских биография личная жизнь

Актрису Театра им. Маяковского Александру Равенских, дочь некогда знаменитого режиссера Бориса Равенских, знает лишь узкий круг театралов Москвы. Тем не менее коллеги порекомендовали нам обязательно с ней поговорить, ведь она – кладезь интересных закулисных историй. Да и повод для встречи подвернулся отличный – в конце декабря Александре Борисовне исполнилось 60 лет.

– Как-то знакомый подарил мне деревянную доску с выжженной надписью «Зачем все упрощать, если можно все усложнить!». В чем-то это мой девиз по жизни. Например, книгу о папе Борисе Равенских (он был главным режиссером театров Пушкина, Малого и сатиры) я писала десять лет, – начала рассказ Александра Борисовна. – Когда в 70-е годы я, юная девушка, пыталась попасть на поезд, а билетов в кассе не оказывалось, говорила, что мой отец снял фильм «Свадьба с приданым» с Верой Васильевой в главной роли. И меня обязательно сажали, а всю дорогу проводники расспрашивали об отце и его фильме.

– Правда, что у вашего папы в свое время случился пылкий роман с Верой Васильевой?

– Да, их отношения длились шесть лет. Я очень нежно люблю Веру Кузьминичну, ведь она восхищалась и всю жизнь любила моего отца. Ей было 24, когда он как режиссер пришел, в Театр сатиры. Вот она и потеряла голову. Не могу сказать, что я ревновала или обижалась за мою маму, актрису Малого театра Галину Кирюшину, ведь Васильева влюбилась в Мастера! Потом спектакль «Свадьба с приданым» с ее участием перерос в кинофильм. А позже она вышла замуж за коллегу по фильму и театру Владимира Ушакова. На съемках Васильева его сторонилась, говорила, что даже обниматься с ним, как того требовал сценарий, плохо получалось. Ведь она любила другого человека. Ушаков ее всю жизнь боготворил… В 2020 году Вере Кузьминичне исполнится 95 лет. Она обласкана зрителями, званиями, у нее хороший, спокойный характер.

Вера Васильева и Владимир Ушаков сыграли главные роли в фильме Бориса Равенских (в круге – фото: © «ИТАР-ТАСС») «Свадьба с приданым»

– Вы с ней общались?

– Да, в свое время познакомились на радио, когда ее пригласили в радиосериал «Дом 7, подъезд 4», на роль соседки. Я там исполняла главную роль. И она по фамилии догадалась, кто я. Но все-таки спросила: «Вы дочка Бориса Ивановича»? Я кивнула. Она замолчала, стала рассматривать меня, а потом сказала: «У вас с ним одни глаза». Я бывала и у нее дома, и Вера Кузьминична говорила: «Шурочка, никто не верит, что я не помню голоса вашего папы, не помню, какой у него был нос. Но помню, что была ошеломлена его талантом». Низкий поклон ей за то, что она пронесла это чувство через всю долгую жизнь… Я недавно придумала фестиваль в честь папы в его родном Старом Осколе. Там есть Молодежный театр имени Бориса Равенских. Он, кстати, умер в тот день, в 1980 году, когда ему дали право открыть в Москве Молодежный театр. Удивительное совпадение.

– Почему вы решили продолжить театральную династию?

– Я росла за кулисами, я и не представляла себя никем, кроме актрисы. И вот почти 40 лет играю на сцене давно ставшего родным театра имени Маяковского. Мне был 21 год, когда папа ушел из жизни, да и поступить в ГИТИС он мне совсем не помогал. Лишь накануне первого тура разбудил ночью и заставил прочитать всю программу, а потом позвонил знакомому студенту и велел: «Моя Сашка отлично танцует, если на экзамене все будет совсем плохо, заваливайся в аудиторию и подыграй ей на рояле!» Я испугалась, что какой-то «студень» войдет и будет играть, чтобы я танцевала. Но все получилось… На лестничной площадке с нами жил Андрей Гончаров, главный режиссер Театра имени Маяковского. И после ухода из жизни отца он сам подошел ко мне и пригласил попробоваться к нему в труппу. На кастинге станцевала цыганочку, и меня взяли.

Наша собеседница с сыном Димой и мужем Дмитрием Полонским. Фото: Facebook.com

Слезы, болото и ватное одеяло

– На вас сразу же посыпались интересные роли?

– Примой у нас была Наталья Гундарева, блестящая актриса. Однажды после отпуска в Грузии я вернулась отдохнувшая и красивая. Увидев меня, Гончаров стал жутко кричать: «Вы что собираетесь с таким холеным лицом играть жительницу поселка времен Гражданской войны?!» Я стала рыдать, но ситуацию спасла Наташа. Она растерла мои слезы по лицу, сама меня загримировала, и через 15 минут, все было так, как хотел главреж. А когда Гундаревой понадобилась партнерша для очередного спектакля, она выбрала меня. Но у меня уходила из жизни мама, и в этот момент я не могла играть… Потом к нам в театр пришел режиссер Петр Фоменко и выбрал меня в свою постановку «Плоды просвещения», я работала в ней 20 лет. Сейчас играю маленькую роль в «Пигмалионе». Когда слышу, что кто-то из актеров заламывает руки со словами: «Я без театра сойду с ума», мне очень странно это слышать. И хочется спросить: назовите фамилии режиссеров, актеров, драматургов, названия пьес, без которых ты сойдешь с ума? Это бред для меня.

– Дочка Марка Захарова – ваша тезка, вы с ней практически ровесницы. Почему она сделала блестящую карьеру, а вам так не посчастливилось?

– Девочки в гримерной однажды обсуждали при мне Шурочку Захарову: «Папа ей поможет, конечно». А потом кто-то, посмотрев на меня, заметил: «А есть и другие Шурочки!» Да, я все понимаю. Жив был бы мой отец, моя творческая судьба совсем по-другому бы сложилась. Но лично я не схожу с ума от небольшой востребованности. Просто очень люблю жизнь с ее возможностями. У меня, например, дружная семья и отличная дача и лучше я проведу время там с близкими.

Авторитет Натальи Гундаревой в родном Театре им. Маяковского зашкаливал. Фото: © «ИТАР-ТАСС»

– Купили готовый дом или сами строили?

– Сами. Однажды папа спросил: «Сашка, в Вороново, по Калужской дороге Малый театр затеял строительство дачного поселка. Мы будем там участвовать?» Я сказала: «Конечно!» Мы тянули кепки, чтобы разыграть – кому какой участок достанется. Вытянула очень хороший вариант, но, приехав на место, поняла, что мне нравится соседний, где росли два дуба. И хотя все говорили, что он болотистый и плохой, я поменялась. Увы, папа так и не увидел нашу дачу. Хотя Малый театр начал резво строить коттеджи на четырех хозяев с отдельными входами, но в 90-е работы заморозили. И кто захотел, уже на собственные деньги достраивал. Мы с мужем Димой Полонским все деньги, что на радио тогда зарабатывали, вкладывали в дачу. Наш сын, тоже Дима, там рос. Купили ему манеж, ватные одеяла, и, пока малыш спал, мы с супругом вкалывали.

– Чем сейчас занимается ваш супруг?

– Он актер, а сейчас в первую очередь работает как диктор: озвучивает программы, художественные и документальные фильмы, рекламу. Его многие по голосу узнают, так что Дима намного известней, чем я. Мы почти 30 лет женаты, познакомились, когда учились в ГИТИСе, правда, на разных курсах. Тогда у него случилась любовь с моей однокурсницей. Он стал первым мужем актрисы Жени Симоновой. Евгения, с которой я, кстати, работаю в одном театре, с ним на съемках фильма «Карантин» познакомилась. Вспыхнул роман. Женя со мной тогда советовалась: «Саш, не знаю, что и делать. То ли замуж за Димку выходить, он же так безумно красиво поет, то ли нет». И с моей легкой руки вышла. Но прожили они всего год и разбежались. Вскоре Симонова встретила режиссера Андрея Эшпая, с которым живет уже больше 35 лет. И когда забеременела от него дочкой Машей и ушла в декрет, я вместо нее играла в спектакле «Молва». Ну а до меня вот таким долгим путем дошел мой Дима. Самый близкий и родной человек. В свои чуть за 60 он отлично выглядит, играет в футбол и большой теннис, гуляет с нашей большой собакой.

Евгения Симонова в молодости была очень влюбчивой. Фото: legion-media.ru

Беды и радости – пополам

– Вы были богатой невестой?

– Никогда себя такой не считала. Дима, впрочем, и сам москвич, из очень хорошей, интеллигентной семьи. Его папа – режиссер-документалист, друг итальянского писателя и сценариста Тонино Гуэрра. Я жила с родителями на Малой Бронной, а когда разъехались, даже не думала, что когда-то удастся снова поселиться в центре Москвы. Но однажды Дима увидел в газете объявление, что на Арбате продается маленькая, совсем убитая «трешка». У нас была нужная сумма, и мы ее сразу купили. Я так обрадовалась! Потому что в детстве часто бывала в гостях у бабушки на Арбате и потом не могла нарадоваться, что из наших окон видна та самая колокольня Ивана Великого.

– Чем ваш сын занимается?

– Он окончил продюсерский факультет Школы-студии МХАТ, но стал тренером экстремального вождения. Плюс участвует в соревнованиях. Конечно, мне, как маме, страшно за него, но я пытаюсь не думать об этом. Жду, когда женится и сделает меня бабушкой.

– В театре у вас есть близкие подруги?

– 30 лет делю одну гримерку с Олей Прокофьевой. Гримерочников, как и родственников не выбирают. Мы подружились. Наши сыновья почти ровесники, да и мы беды и радости делим пополам. Рада, что у нее в карьере выпал успех в кино. Новый год вместе несколько раз встречали, потому что рядом живем и иногда выбираемся погулять по арбатским переулкам.

– Может быть, общение еще с какими-то коллегами оставило след в вашей душе?

– Я была хорошо знакома с Иннокентием Смоктуновским, он у папы в Малом театре в «Царе Борисе» играл на пару с моей мамой. Легендарная актриса Елена Гоголева тогда была недовольна его игрой и вздыхала, что Смоктуновский – явно не школа Малого. В результате он ушел из этого спектакля и перешел во МХАТ. А потом я случайно его встретила на улице. Опаздывала на репетицию к себе, а он – к себе. «Шура, рад вас видеть, давайте поболтаем», – предложил Смоктуновский. – «Посмотрите на время, Иннокентий Михайлович! Репетиции вот-вот начнутся». Но он остановился и стал вспоминать репетиции с моим папой. Говорил, что очень переживал, что умничал и спорил с Равенских, и добавлял, что надо было верить режиссеру, как собака, и беспрекословно слушаться. «Я потом стал лучше играть, но он уже не видел!» – вздохнул народный артист. – «Вы просто не знаете, папа тайком приходил и смотрел спектакли с верхнего яруса, он был пристрастный человек к своим постановкам», – призналась я и добавила, что отец не раз замечал: «Иннокентий стал так хорошо играть!» – «Шура, если вы не обманываете, вы подарили мне счастье!» – сказал Смоктуновский и убежал на репетицию. А когда мама тяжело болела, он об этом узнал и каждый день звонил и спрашивал о ее состоянии. Но за неделю до ее ухода он и сам внезапно умер. Находясь в доме отдыха, ужасно простудился… Мама тогда лежала без сознания, но вдруг ненадолго пришла в себя и услышала, что скончался Смоктуновский. «Иннокентий умер?» – переспросила она. Я подтвердила. Она закрыла глаза и больше в себя не приходила.

Александра Равенских

Фото: из архива А. Равенских

У режиссера и его актрисы начался роман. Вера даже познакомила Бориса Ивановича со своей мамой. Равенских той понравился. «Я тебя понимаю, в такого можно влюбиться», — сказала она дочери.

Ночью двадцать седьмого декабря 1959 года Равенских, как обычно, написал записку: «Лег поздно. Не будить! Репетиция в одиннадцать». А перед рассветом у его жены и моей будущей мамы актрисы Галины Кирюшиной начались схватки. Она стоически терпела, но в девять не выдержала: «Боренька, больше не могу, больно очень…» Борис Иванович от испуга за жену выдал тираду, которую привести здесь не представляется возможным. Подхватив Галю, он выскочил из дома и, широко расставив руки, встал посередине улицы Горького. Перед ним тут же затормозила машина. Борис Иванович скомандовал:

— В роддом Грауэрмана!

— Нет, — возразила жена, — сначала на Арбат.

«Почему на Арбат?» — спросите вы. А потому что там жила ее мама. Она была дворником и не умела писать, но на вопрос «Что такое интеллигентность?» Равенских всегда отвечал: «Это Прасковья Павловна Кирюшина». Узнав, в чем дело, Прасковья Павловна резво сунула ноги в валенки, и они уже втроем отправились в роддом. Оттуда Равенских поехал на репетицию. Едва успел войти в Малый театр, как ему сообщили: «Борис Иванович, у вас родилась дочь!»

…Бабушка Паша называла меня ласково Шуриком. Она жила в уютном дворике. Представьте: апрель, земля только-только оттаивает после зимы. Я перебираю разноцветные стеклышки, заворачиваю их в блестящие фантики от конфет и закапываю в тайных местах. Это называлось «секретики». Выходит бабушка в сером шерстяном платке, кричит: «Дочка, дочка, иди сюда!» У нее в руках огромный кусок хлеба с маслом и черносмородиновым повидлом. Мы садимся с ней на лавочку возле старинного особнячка, разбитого на коммунальные квартиры, я ем эту немыслимую вкусноту и вдыхаю весенний воздух арбатских переулков, которые круглый год она убирала…

Всю войну бабушка Паша сбрасывала осколки с крыш и ждала без вести пропавшего в 1943-м мужа. Только раз она оставила дом — когда под Москвой были немцы. Потеплее одела четырех дочек, посадила младшую (это была моя мама) на санки, и они отправились пешком в деревню под Рязанью, откуда Прасковья Павловна была родом. Ночью на лесной дороге их окружили волки. Бабушка стала жечь вещи, санки. Огонь отпугнул зверей или просто случилось чудо, но волки ушли. Так выжила моя мама…

А назвали меня в честь другой бабушки, папиной мамы Александры Епифановны, она была графского происхождения. Равенских это не афишировал: он десять лет возглавлял Театр имени Пушкина, затем еще десять главный правительственный театр страны — Малый, был членом горкома партии и не мог при советской власти рассказывать о своих корнях. Отец его пел в хоре Александро-Невской лавры в Петербурге и обладал голосом такой силы, что мог своим пением погасить свечи. Однажды в храм привели воспитанниц Смольного института благородных девиц. Мои будущие дедушка и бабушка «глянулись» друг другу, и он увел ее из знатной семьи. Папа был младшим, пятым ребенком, родители обвенчались после его рождения. Александра Епифановна в отличие от неграмотной бабушки Паши была очень начитанной. Однажды, разочаровавшись в творчестве Горького, написала ему письмо: «Дорогой Алексей Максимович, чем вы объясните, что ваши ранние рассказы гораздо талантливее поздних произведений?» Ответа она, естественно, не дождалась…