Актриса нина орлова

“Гением поступка” назвал Пастернак Сталина в стихах, опубликованных 1 января 1936 года, незадолго до начала расстрелов его недавних соратников. Спустя год, когда аресты и казни стали в Москве и стране бытом, написал великолепную оду Мандельштам в честь вождя, вскоре отдавшего поэта карателям.

И налетит пламенных лет стая,

Прошелестит спелой грозой Ленин,

И на земле, что избежит тленья,

Будет будить разум и жизнь Сталин.

В годы “пламенных лет” войны, занимая четыре должности — Генерального секретаря партии, Верховного Главнокомандующего, премьера правительства и министра обороны, Сталин совершил много гениальных поступков, начиная с парада 7 ноября 1941 года на Красной площади и разгрома немцев под Москвой. Но и стратегических промахов натворил немало, что позволило армиям Гитлера захватить Минск и Киев, блокировать Ленинград, дойти до Волги и водрузить флаг над Эльбрусом. Три миллиона бойцов и командиров “непобедимой и легендарной” Красной Армии томились в германском плену. В их числе оказался старший сын Сталина артиллерист Яков, в молодости пытавшийся застрелиться на кухне квартиры Потешного дворца. Младший сын Василий служил инспектором в тылу, на Большой Пироговской улице. Командование ВВС по понятной причине долго не отправляло военного летчика на фронт.

Его линия два года проходила на дальних подступах к Москве. К тому времени в Кремле саперы построили под землей комфортабельный кабинет, напоминавший кабинет в здании правительства. Подземный бункер заимела Ближняя дача, куда однажды попала фугасная бомба, начиненная вместо взрывчатки листовкой с лозунгом “Рот фронт!”. Что очень порадовало вождя мирового пролетариата.

Возникает вопрос, где находилась легендарная Ставка, на которую постоянно ссылаются в литературе о войне. В разное время — в разных местах. Она была и в особняке на улице Кирова, 37, и в подземном вестибюле станции метро “Кировская”, и на Ближней даче, и в бункере Кремля, и в кабинете в углу здания правительства, бывшего Сената, который называли “Уголком”. Ставка была там, где принимал доклады и решения Сталин.

Не раз, убедившись в его хорошем настроении, полководцы и наркомы выручали друзей и знакомых, томившихся в застенках. Получив из лагеря письмо друга, маршал Василевский попросил Сталина отправить его на фронт командовать корпусом. Освобожденный генерал отлично воевал. Заместитель наркома авиационной промышленности Яковлев попросил за московского журналиста, поплатившегося за любовь к авиации. И ему вернули свободу. То был Евгений Иванович Рябчиков, добрейшей души человек, мой благодетель. Но сколько таких невинных душ, как они, не нашли заступников!

Многие, побывавшие в “Уголке”, оставили его описания. В годы войны в кабинете с портретом Ленина появились образы Суворова и Кутузова в золоченых рамах. Прежде они не были в чести у советских историков как “царские генералы”. Изменилось отношение к Русской православной церкви, в самые тяжкие дни поддержавшей государство, так жестоко поступившее со священнослужителями и храмами. В Кремле спустя много лет после захвата власти коммунистами появились попы, которых пригласили в кабинет вождя. Он очаровал иерархов своим обхождением, разрешил мгновенно их давние проблемы. По его команде летчики доставили в столицу из самых дальних епархий всех оставшихся на свободе епископов. Им разрешили избрать патриарха, открыть духовную академию и семинарии. Тогда вернули страдавших в лагерях пастырей, открыли многие храмы, но далеко не все.

В Кремле после победы на Волге показали статных мужчин, одетых в мундиры с погонами и эполетами. Сталин после той демонстрации военной формы вернул армии золотые погоны со звездами, заменившие петлицы с геометрической формы значками — треугольниками, кубиками, ромбами и шпалами. Командиры стали офицерами. В том самом кабинете, где вождь принимал “подлеца Риббентропа” и пил за здоровье фюрера, частыми посетителями стали посланцы президента США. Побывал в гостях Черчилль, в молодости возглавлявший поход на коммунистическую Россию. Сталин не без гордости представил ему Светлану, знавшую английский и понимавшую, о чем говорили, осушая бокалы, ее отец и премьер Англии.

Привязанность Сталина к дочери длилась до тех пор, пока она в 16 лет не влюбилась. Примерная ученица, круглая отличница, гордость школы. И вдруг — увлеклась 38-летним литератором, удостоенным Сталинской премии первой степени за сценарий фильмов о Ленине. Как могло такое случиться? На даче в Зубалове, где пролетело детство Василия и Светланы, поселился в зиму 1942 и 1943 года, по ее словам, “дух пьяного разгула”. Томившийся в тылу брат загулял. К нему постоянно приезжали друзья, летчики, известные писатели и артистки. Всю ночь на даче гремела музыка, всего на столе было вдоволь, хотя Москва жила по карточкам и голодала. К двадцатилетнему полковнику тянулись звездные пары: Константин Симонов и Валентина Серова, Роман Кармен и Нина Орлова, Борис Войтехов и Людмила Целиковская. О таких людях, как они, сказано было не мною: “Все они красавцы, все они поэты”. Однажды пьяный Василий, не успев толком познакомиться с новыми гостями, потащил в пустую комнату на глазах мужа его жену, в чем покаялся, узнав, кто есть кто. Но другая подобная попытка закончилась успешно. Красавица Нина Орлова осталась на даче. Узнав из жалобы оскорбленного мужа, куда попала его законная жена, Сталин приказал Генеральному прокурору провести расследование. И когда выяснилось, что все случилось по доброй воле, приказал: “1. Эту дуру вернуть Кармену. 2. Полковника В.Сталина посадить на 15 суток строгого режима”.

Так вот, на одной из вечеринок одинокую Светлану пригласил танцевать под радиолу моложавый военный корреспондент “Правды”, которого друзья звали Люсей. В жизни Светланы повторилась история матери, когда она, гимназисткой, очаровалась сорокалетним мужчиной. На глазах ходившего по пятам охранника разыгрался платонический роман с хождениями в театры, на выставки, по улицам Москвы. И прощальным свиданием с поцелуями при открытой двери, за которой сидел дядька из госбезопасности.

Тот роман с поцелуем стоил лауреату Сталинской премии десяти лет ссылки и каторги. А дочь получила две пощечины и услышала от родного отца ругательство, хорошо ему известное после давних контактов с уголовниками. Себе Иосиф Сталин позволил увлечь невинную девушку. Но Алексею Каплеру повторить коллизию не дал, сломал ему жизнь, обвинив в шпионаже. Но не казнил. Разъяренный отец прочел все подслушанные телефонные разговоры влюбленных, а потом — письма к дочери, которые она берегла. Пришлось “Сетанке” и “Хозяйке” испытать чудовищную “грубость” отца, о которой помянул в завещании Ленин. Так “грубость” развела Сталина не только с соратниками, но и с единственным на земле любимым существом — родной дочерью.

“Отец рвал и бросал в корзину мои письма и фотографии. “Писатель! — бормотал он. — Не умеет толком писать по-русски! Уж не могла себе русского найти!” То, что Каплер — еврей, раздражало его, кажется, больше всего”, — вспоминала Светлана спустя много лет после драмы.

В отличие от однолюбов, обожавших жен до последнего вздоха, таких, как Ворошилов и Молотов, от “крепких семьянинов”, таких, как Микоян и Хрущев, Сталин не создал семейных отношений ни с женой, покончившей самоубийством, ни с детьми. Старший сын Яков стрелялся после выходок отца. Попав в плен, вел себя геройски, но знал, отец его не простит. “Мне стыдно перед отцом, что я остался жив”, — признался он на допросе. Яков вынудил охрану лагеря стрелять в себя, фактически совершил самоубийство. Не раз приходилось Верховному Главнокомандующему наказывать младшего сына, мучившего в детстве учителей, а в годы службы — командиров, не знавших, как наказать сына вождя, плевавшего на приказы. После одного такого плевка, когда Василий самовольно посадил полк вместо подмосковного аэродрома на полевой аэродром и устроил рыбалку, произошла трагедия. Летчики забрасывали реку гранатами и реактивными снарядами. В результате взрыва один рыбак погиб, а два других, в том числе Василий, командир полка, — были ранены. Тогда нарком обороны И.В.Сталин приказал “снять с должности командира авиационного полка Сталина В.И. и не давать ему каких-либо командных постов впредь до моего распоряжения”…

Дочь и сын с внуками не жили с отцом. Они двое были единственными в громадной стране, кто беспрекословно не подчинялся воле диктатора. Спустя год после романа с Люсей Светлана нашла мужа, и снова им оказался еврей, с которым тесть не пожелал видеться.

И в это самое время солдаты шли в атаку со словами: “За Родину, за Сталина!” Миллионы людей готовы были отдать жизнь за вождя, который был, как пелось в песне, самый “мудрый, родной и любимый”. Он действительно проявил мудрость, научился побеждать, заменил обанкротившихся “кавалеристов” талантливыми полководцами. Жуков, Рокоссовский, Конев признали его, штатского человека, не обучавшегося в военных академиях, за достойного Верховного Главнокомандующего. (Об этом они оставили нам свидетельства в мемуарах, написанных, когда имя Сталина предавалось забвенью.)

Спустя 1418 дней после начала войны солдаты водрузили знамена над рейхстагом. “Доигрался, подлец!” — прореагировал Сталин, когда ему доложили о самоубийстве Гитлера. Вскоре на Красную площадь рухнули штандарт фюрера и двести поверженных знамен, пронесенных вермахтом по Европе. В Кремле на приеме по случаю Победы Сталин предложил всем выпить за русский народ и повторил слова Екатерины II о его терпении. Никто не судил победителя, не вспоминал о загубленных голодом и казнями заключенных в лагерях и тюрьмах “врагах народа”.

Казалось бы, триумф должен был смягчить сердце, притупить подозрительность. Но она достигла апогея. Повелитель мира страшился войти в туалет без охраны. “Он всюду видел врагов. Это была уже патология, это была мания преследования — от опустошения, от одиночества”, — уверяет Светлана. Даже ей выговаривал: “У тебя тоже бывают антисоветские высказывания”, стало быть, и за ней следили его агенты.

В итоге самому мудрому, родному и любимому не с кем было отвести душу. “Пропащий я человек. Никому не верю. Сам себе не верю”, — признавался в минуты откровения вождь. Чем дальше, тем больше отдалялся он и от соратников, и от оставшихся на свободе родственников. После войны произвел очередную чистку в их кругу. Тогда попала в лагерь Анна, сестра покойной второй жены. Она успела перед арестом издать книгу воспоминаний о Сталине, написанную после расстрела мужа. Сослал жену погибшего брата Надежды Аллилуевой, Женю, обвинив ее в убийстве мужа. И дочь их, Киру. К тому времени Сталин уничтожил всех родственников первой жены — сестру Марико, брата Алешу и его жену, певицу Марию, сохранив в личном архиве ее дневник с записями о себе. Очутился в неволе сын Алеши и Марии.

“У нас во время войны руки не доходили, теперь мы возьмемся за вас как следует, — сказал Сталин после просмотра второй серии “Ивана Грозного”. И сделал вывод: — Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он недорезал пять крупных феодальных семей”. Фильм стерли. Хватку любителя кино на своем горле ощутили самые известные писатели и поэты, режиссеры и артисты: Зощенко и Ахматова, Эйзенштейн и Таиров, Шостакович и Прокофьев. На десять лет посадили гениальную певицу Русланову, на 25 лет — ее мужа, генерала. Всех “недорезанных” уничтожал. Расстрелял бывшего маршала Кулика, генерал-полковника Гордова, командовавшего Сталинградским фронтом, арестовал маршала авиации Новикова.

Начались расправы над членами Политбюро и ЦК, чьи портреты выносили на Красную площадь. В моей школе висел большой портрет Вознесенского, первого заместителя Сталина в правительстве, которого вождь прочил в премьеры. Он погиб, как и Кузнецов, секретарь ЦК, которого сам называл преемником на посту Генерального секретаря ЦК партии. Оба потянули за собой в могилу своих подчиненных, обвиненных в измене и прочих вымышленных преступлениях. Руки Сталина дотягивались до шеи самых верных и давних соратников. Он велел Молотову развестись с любимой женой. Ее отправили в лагерь. Молотова, Ворошилова и Микояна перестал звать на Ближнюю дачу, где в узком кругу предрешались государственные дела.

Сталин распорядился “ликвидировать” великого актера Михоэлса, после убийства раздавленного колесами грузовика. Закрыл Еврейский театр и еврейскую газету. Казнил верхушку Еврейского антифашистского комитета, когда ему стало ясно, что новое государство Израиль не поплывет в фарватере сталинской политики. И тут мы подходим к проблеме антисемитизма товарища Сталина. Ему, бывшему наркому по делам национальностей, принадлежат слова, что “активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью”. Их часто вспоминают, когда хотят доказать интернационализм вождя мирового пролетариата. Менее известны другие слова, сказанные в приватной беседе после войны: “А у нас в Центральном комитете евреев больше нет!” По словам Хрущева, у Сталина тогда “развился приступ антисемитизма”.

Узнав о “волынке” рабочих на московском авиационном заводе, Сталин посоветовал дать “здоровым рабочим” дубинки, чтобы они после работы избили зачинщиков, “этих евреев”. Вождь поручил Кагановичу вместе с известными евреями подготовить статью против сионизма и “отмежеваться” от него, что опечалило “железного Лазаря”. Потому что тот всю жизнь в числе прочих дел занимался тем, что “отмежевывался”, и первый предложил распустить Еврейский антифашистский комитет. Микоян и Булганин утверждали, что всем евреям перед смертью Сталина грозила высылка. Но Молотов и Каганович категорически отрицают, что вождь намеревался “добровольно-принудительно” выселить их туда же, где мучились репрессированные народы Кавказа и Крыма.

Сталин и в старости остался злодеем. Страсть к расправам не угасла, разгоралась с прежней силой. Попал в застенок главный телохранитель. Исчез из приемной столь же преданный начальник секретариата. “Большой террор”, процессы и массовые казни снова назревали, когда арестовали врачей Лечебно-санитарного управления Кремля. В их числе оказался профессор Виноградов. Так обремененный недугами пациент на 75-м году жизни остался без лечащего врача, наблюдавшего его много лет. На Ближней даче в штате не числилось даже медсестры, способной сделать экстренный укол.

Кровоизлияние в мозг, как бывает у гипертоников, случилось внезапно вечером. Первыми прибыли глубокой ночью к месту происшествия разбуженные охраной фавориты: Маленков и Берия, Хрущев и Булганин, неразлучные тогда пары. К тому времени больной крепко спал, будучи без сознания. И храпел. Несведущие в медицине пожилые соратники сочли, что все в порядке, и вернулись по домам, отругав охрану за панику. Но Сталин на другой день не очнулся. Врачи оказались у больного спустя тринадцать часов после удара. Ничего сделать они не могли, лишь продлили страдания.

Когда они закончились, Берия крикнул начальнику охраны: “Хрусталев, машину!” — поспешив в Москву. На этом основании его считают убийцей вождя. Но никакого заговора не существовало. Никто не покушался на затворника Ближней дачи. Признаков отравления специалисты не нашли ни тогда, ни теперь, когда пересматривались давние дела, вызывающие вопросы у современных историков. При вскрытии врачи увидели склеротические изменения всех артерий головного мозга. По словам известного терапевта профессора Мясникова, подобный склероз отражается на поведении личности. Происходит потеря ориентации, что хорошо, что дурно, что полезно, а что вредно, кто друг, а кто враг. Склероз обостряет черты характера: сердитый человек становится злым, подозрительный испытывает манию преследования. Склероз объясняет поведение вождя. Но оправдывает ли?

Человек, погубивший миллионы людей всеми известными способами — пулями, ядами, пытками, ледорубом, погибавших у стенок тюрем, во рвах, — умер в своей постели после долгих мук. Сталина похоронили с такими же почестями, как Ленина, в Мавзолее и выставили на обозрение в прозрачном саркофаге. Через несколько лет, срезав золоченые пуговицы и погоны, тело переложили в деревянный гроб и опустили в могилу у стены Кремля. (Никто не сжигал покойника в крематории, как пишут.) Там он лежит среди соратников, которые привели его к власти. Могила всегда в цветах. Многим сегодня хочется жить под пятой тирана. За такие мысли никого не везут на Лубянку.