В плену у бывшего мужа

Мою жизнь с Виктором можно сравнить разве что с тюрьмой или пленом. Почему же я не вырвалась на свободу? Вначале он сделал всё, чтобы подавить мою волю, а потом — троих детей…

Как только я вошла в пору взросления, сразу начала замечать, что нравлюсь мальчикам. Вначале меня смущало, а потом поняла: именно кто-то из них сможет дать мне то, чего я недополучила в своей семье — любовь. Ведь так грустно и неуютно жить, если тебя в упор не видят, а свою необходимость чувствуешь лишь в качестве уборщицы и посудомойки.

Так уж случилось, что мама родила меня первой, а следом пошли братья и сестры. Практически без перерыва. Все внимание в итоге доставалась младшеньким, а мне — только тычки и понукания: «Верка, подай, принесла быстро!», «Чего рот раззявила? Пол вытирай!», «Ты опять, зараза, картошку забыла купить? Верка, куда опять поперлась, 6елье не глажено!». Именно в такой форме ко мне обращались, и ни разу дома я не была Верочкой или, к примеру, Верунькой, а все только Веркой…

Для меня стало поистине избавлением, когда в старших классах мне пришлось жить в интернате — в нашем поселке была только школа-восьмилетка, поэтому доучивались дети в соседнем городе, а домой приезжали лишь на выходные и каникулы. И я наконец-то смогла отдохнуть от бесконечных обязанностей по дому, от криков и рева малышни. А главное, вырвалась из тягостной атмосферы нашей семьи. Ведь у нас не приняты были проявления нежности — и мать, и отец, оба суровые, почему-то всегда раздражались и гневались. Сейчас думаю, что они просто не любили друг другу, не были счастливы рядом, и нелюбовь эта переносилась на детей. Жили по привычке и нас всех рожали тоже, видимо, по привычке.

Внешне я была прехорошенькой: темноглазая, кудрявая, гибкая. И в новой школе представилась сразу Вероникой, не захотелось мне больше быть Веркой. Отношения в школе сложились прекрасные, подружилась и с девчонками в интернате. Мне это было легко: привыкла не обижаться, охотно всем помогала. К тому же так радовалась своему новому положению, что радость эта буквально выплескивалась через край. Я щедро делилась ею с окружающими, и рядом со мной им было хорошо.

Почти сразу же закрутила роман с Вовкой, своим одноклассником. С упоением бросилась в новые ощущения — мне на весь мир хотелось кричать о своей любви, такое это было счастье! Меня мама родная по голове никогда не гладила, а Володька заплетал и расплетал мне косы, целовал глаза, щеки, и каждое его прикосновение было полно ласки и нежного трепета. Я наконец-то поняла, что это такое, когда ты любима и желанна, когда интересна не только себе, но и другому человеку. И он беспокоится, не замерзла ли ты, успела ли пообедать, не обидел ли кто тебя…

После школы Вовка поступил в военное училище, и уже через год, летом, мы поженились. Я за этот год тоже времени не теряла: окончила курсы машинописи — поэтому, когда мы прибыли по месту его учебы, он смог устроить меня на работу в свое училище И комнату мы сняли, чтобы муж мог жить не в казарме, а дома. И так нам было славно, что лучше, кажется и быть не могло.

Надо ли говорить, что в военном училище женщины наперечет. А вот мужчин, самого разного возраста, здесь было огромное количество: солдаты, курсанты, офицеры, преподаватели. Девчонки, которые поступали сюда работать, очень быстро выходили замуж. Даже внешность особого значения не имела, так востребован был здесь женский пол. А ведь я, как уже упоминалось, красотка. И, несмотря на то, что всем было известно о моем несвободном положении, а также о том, что мой муж курсант, возле моего рабочего стола частенько кружили воздыхатели. Но я не давала мужу ни малейшего повода для ревности — разговаривала со всеми ровно, доброжелательно, намеки и заигрывания игнорировала…

Чаше всего моего общества искал Павел, он учился на последнем курсе. Высокий, красивый — глаз не оторвать. Но самым примечательным в этом парне было то, что он обладал способностью рассмешить любого. Если где-то раздаются громкие взрывы смеха, можно быть уверенным — в этой компании присутствует Пашка. Разумеется, свой дар он в полной мере испытывал и на мне. У меня от смеха болели мышцы щек и живота, текли слезы, а он все не унимался.

И однажды, когда он заболел и загремел в лазарет, я поймала себя на мысли, что соскучилась по нему. Даже сходила его проведать, чему он несказанно обрадовался. А дальше — я уже ничего не могла с собой поделать, влюбилась по уши. Мы стали тайно встречаться с Павликом, но, конечно же, шила в мешке не утаишь, Вовка вскоре обо всем узнал. Разразился скандал, и я подала на развод. Из училища мне пришлось уйти, но я нашла новую работу — в местной спортивной школе.

Тем временем срок Пашиной учебы подошел к концу и он уехал по месту распределения. Мы писали друг другу длинные письма, постоянно созванивались. В отпуск я рванула к нему, и поначалу все вроде было хорошо. А потом заметила, что мой возлюбленный охладел ко мне: с предложением руки и сердца явно не торопится, проводил меня домой, как мне показалось, чуть ли не с облегчением. Звонки и письма от него прекратились, я тщетно пыталась выяснить отношения — мои страстные мольбы он попросту игнорировал. Так и закончилась наша любовь, не выдержав, видимо, долгой разлуки и большого расстояния.

В спортивной школе за мной начал ухаживать Виктор, тренер по легкой атлетике. Он был гораздо старше меня, не так давно развелся с женой. Вел здоровый образ жизни, много знал и умел. Я воспринимала его как мудрого учителя, наставника по жизни. Но дело кончилось тем, что он перевез меня в свою квартиру.

Виктор называл меня Вероничкой, Ничкой, хвастался мною перед знакомыми, был ласков и предупредителен. Мягко, но настойчиво «лепил» меня под себя, очень скоро я заметила, что уже думаю обо всем, как он, делаю так, как нравится ему, в общем, все мои чувства и желания строго контролировались. А потом, друг за другом, у нас родилось трое детей. Витя занимался с младенцами по какой-то особой спортивной системе, к примеру, бросал грудничков в ванну, заполненную водой, потом резко вытаскивал — и снова бросал. У меня сжималось сердце. Я пыталась робко протестовать, но он и слышать ничего не хотел. Запрещал подходить к их кроваткам, если дети капризничали, придерживался странной системы питания для малышей. Я, помня свое безрадостное детство, все норовила лишний раз обнять их, поцеловать, но мне не позволяли даже колыбельные им на ночь петь. Нечего, дескать, сюсюкать с детьми, это только их портит — вырастут еще слабаками!
А в итоге они росли зажатыми, нелюдимыми, а папу своего вообще боялись.

Виктор с годами становился все более нетерпимым к нам, постоянно предъявлял кучу претензий. И постоянно ворчал, устраивал мне и детям показательные разборки. Мы должны были слушаться его беспрекословно, потакать всем его капризам.

Муж был категорически против детского сада, поэтому я не работала, до школы занималась с детьми сама. Но наше время строго делилось на две половины. Счастливое — до вечера, пока папа не вернется, и вторая часть дня — когда он дома, тут настроение у нас резко падало. Дети тихонько играли по углам, чтобы не мешать папе, я занималась чем-то по хозяйству, а Виктор смотрел телевизор, ехидно комментируя почти каждую фразу диктора, или читал газеты, а потом пересказывал мне содержание статей, громко возмущаясь, сколько негодяев вокруг развелось. Впрочем, у него всегда находилась причина выразить свое негодование.

По выходным муж с утра устраивал семейную пробежку по парку, а потом мы проводили время в зависимости от сезона: или на лыжную прогулку выбирались, или выезжали к реке, или в лес за грибами. Казалось бы, не семья, а идиллия, но я замечала, как неохотно дети каждый раз собираются с папой на пикник — он и там доставал их нравоучениями и замечаниями.

Я практически нигде не бывала (посиделки с престарелыми приятелями мужа не в счет — кроме скуки и раздражения, они ничего не вызывали), даже когда дети пошли в школу, могла позволить себе лишь сходить в магазин. А мне уже настолько тошно было в своем плену, что купила как-то бутылку коньяку, спрятала, и каждый день потом понемногу отпивала, пока никто не видит. А перед приходом мужа жевала кофейные зерна или петрушку.

Когда коньяк закончился, купила вторую бутылку, потом — еще. Легкое опьянение хоть немного отвлекало меня, скрашивало существование рядом с постылым мужем. И вскоре без допинга уже не могла обходиться. Осознав это, испугалась. Не за себя, за детей. Громадным усилием воли подавила свою привычку и все пошло, как и прежде…

Сейчас дети уже взрослые, разлетелись кто куда. Виктор совсем постарел, стал еще более брюзглив и несносен. Но я уже мало обращаю на это внимание, привыкла за долгие годы. Так хотелось раньше бросить его, убежать без оглядки… Но куда? А сейчас что уж говорить, не могу же я оставить старика — он часто болеет, нуждается в помощи. Так что мой, теперь уже добровольный плен продолжается.

А любовь? Детей всю жизнь любила, а теперь вот уже и внуков. Жаль только вижу их нечасто. Меня к ним муж отпускает редко и ненадолго, а сами они неохотно приезжают в родительский дом — больше двух часов кряду общество отца не выносят. Он ведь по- прежнему пытается контролировать их жизнь, придирается по мелочам. А мне все чаще хочется опять завести в тайном месте заветную бутылочку. Сдерживаюсь изо всех сил…

Вероника, 52 года

Вам может понравится:

Монолог одного «мечтателя» и его жизнь  «на свободе»! Неделя без жены!

Страсть к загадочной женщине…

Миллион алых роз для стоматолога