Умер бывший муж как об этом сказать детям

—  Чем детское горе и подростковое отличается от взрослого? Как ребенок в разном возрасте переживает утрату родителя?

– Это индивидуально, но не думаю, что четко делится по возрастам, скорее по темпераментам.

Например, холерику нужно действовать: у него процессы возбуждения преобладают над процессами торможения. Горе ему нужно выплеснуть: плакать, бежать куда-то, что-то делать. Если ему говорят, что по этому поводу существуют обряды, холерику будет большим облегчением принять участие в них. Ему будет легче пережить горе, если это будет структурировано, если взрослые ему говорят, что теперь надо предпринять и сделать.

У флегматика, наоборот, процессы торможения преобладают: ему для всего нужно будет и время, и место, это очень важно. Время, чтобы подумать, принять, усвоить то, что случилось. Такому ребенку нужно будет куда-то уйти, условно говоря, посидеть на иве над водой. Холерику ни в каком возрасте этот эпизод будет не нужен. Гнать его под иву повспоминать маму или папу так же бессмысленно, как и пытаться расшевелить и отвлечь флегматика. У них разные задачи: они переживают горе в соответствии со своим темпераментом и строением нервной системы.

– В 3 года, в 7 лет и в 12 лет дети по-разному переживают смерть?

– Да. В три года ребенок вообще смерть не переживает, он ее не понимает и не осознает. Дело в том, что только года в четыре-шесть, в зависимости от обстоятельств, проходит первый мировоззренческий кризис, который маркируется жутко пугающим родителей вопросом: «Мама, ты умрешь?» А от него к следующим важным вопросам: «А я тоже умру?», «А как это будет?», «А где человек теперь?»

Во время этого кризиса родители должны сообщить ребенку свою мировоззренческую модель. Врать при этом не нужно. Если родители – атеисты, они сообщают свое мировоззрение, если мусульмане – свое, если православные – свое.

В три года ребенок смерти не видит, для него это – исчезновение. Он будет ходить и спрашивать, где папа. Ему будут 10 раз говорить, что папа умер, вот его похоронили, вот могила. Дальше ребенок будет знать, что раньше папа был здесь, теперь он в могиле. Он будет горевать, но об отсутствии, не о смерти. А позже, через этот кризис мировоззрения, он будет осознавать, что папа, лежащий в могиле, оказывается, умер.

Семилетний ребенок осознает смерть и осознает всеобщую смертность. И оценивать, и проживать горе ребенок будет как раз в соответствии с выданным ему мировоззрением. Если ему сказали, что папа умер и теперь на небе, он так и будет это визуализировать. Если ему сказали, что после смерти человек остается только в своих делах и потомках, он будет осознавать это так. И горевать он, конечно, будет сильнее.

– Как это проживают новорожденные?

– У новорожденного должен остаться значимый взрослый, который поможет формировать базовое доверие к миру и к жизни. Например, мама умерла в родах, важно, чтобы ребенка тут же подхватили папа, бабушка, тетя – кровное родство в данном случае не так важно. Они не будут ничего помнить, если кто-то их тут же взял заботиться, просто им кто-то скажет позже, что произошло. Разумеется, когда ребенку об этом скажут, он будет фантазировать на эту тему, представит себе другую жизнь, но это будет зависеть уже от его характера, темпераментных характеристик, но не от самого факта потери.

Самое главное – не врать

– Как помочь ребенку в горе?

– Не врать. Это самое главное. Это не зависит ни от возраста, ни от других обстоятельств. Бывает, что ко мне приходят родители и спрашивают, как сказать ребенку, что папа умер. А папа умер уже, оказывается, месяц назад. Мать пережила горевание, не разделяя его с ребенком. Ребенок это точно знает. Более того, он знает, что с ним это не разделили. Если это горе семейное, его обязательно нужно разделить с ребенком, быть рядом.

– Получается, в утрате важно, чтобы ребенок не только сам пережил горе, но и знал, что оставшиеся взрослые разделяют его с ним?

– Конечно! Ребенок понимает, что ходили к отцу в больницу, потом перестали ходить, он понимает, что все делают вид: мать плачет по ночам, душит рыдания в подушку, а с ребенком разговаривает с крокодильской улыбкой, он все это понимает.

Сядьте и разделите с ним все то, что происходит. Если вы живете обрядовым образом, то разделите с ним обряды. Если вы живете светским образом, значит, поговорите с ним. У него нет такого опыта, но он ему очень нужен. И этот опыт с ним останется на всю жизнь, он будет знать, как это проживать. Это его первая потеря, но, скорее всего, далеко не последняя.

– И маме можно плакать рядом с ребенком? Не уходить куда-то, чтобы он не видел, как ей больно?

– Ребенок должен знать, что мать горюет, это вне всякого сомнения. Но все хорошо в меру, особенно если это совсем маленький ребенок. Если мать очень убивается и совсем забросила ребенка, это тоже неверно.

– Про детей, потерявших родителя в 3-5 лет, часто говорят, что они очень спокойно перенесли смерть мамы или папы: не плакали, не скучали. Может ли такое быть? Действительно в маленьком возрасте смерть дается проще?

– В таком возрасте дети практически как животные: если рядом с животным умер детеныш, оно может беспокоиться, но оно не понимает, что случилось. Для детей, не прошедших кризис мировоззрения, смерть – это просто отсутствие родителя. Здесь нет принципиальной разницы между «папа умер» и «папа уехал в Америку и больше с нами не живет».

– Получается, не нужно в этом возрасте даже стараться объяснить, что случилось? Достаточно просто быть рядом?

– Можно проговорить, что папа умер. Но педалировать, пытаться донести саму идею смерти насильно не надо.

– Считается, что взрослому человеку требуется, в среднем, год, чтобы оправиться от потери. У детей и подростков такие же сроки?

– Нет, меньше. Дети все быстрее проживают. Чем меньше ребенок, тем меньше ему нужно времени пережить горе. Они быстрее восстанавливаются, иногда это вопрос нескольких месяцев. У подростков зависит от темперамента: холерик и сангвиник всегда быстрее переживают горе, флегматики, меланхолики часто закрываются и переживают, переживают, переживают. Те, кто по структуре личности склонен «жевать сопли», так и будут «жевать сопли».

– Нужно ли с ними разговаривать о том, что случилось?

– Да, но только если они идут на разговор с вами. Вы можете предложить этот разговор от себя: «Каждый раз, когда я вижу эти котлеты, я вспоминаю, как Володя их любил». Если ребенок молчит, как будто он вообще ничего не услышал, это значит, он не хочет разговора. Если же он говорит: «Да, да, да, я каждый день вспоминаю, что папа приходил и ел их», значит, вы поговорите. Неправильно спрашивать его, ничего не говоря про ваши собственные чувства или мысли: «А ты, вообще, Федя, папу-то вспоминаешь?» Так делать нельзя.

«Приготовься, зайчик мой, папа скоро умрет»

– Какие еще ошибки взрослые могут совершать?

– Самая главная ошибка – вранье. Если вы этого не сделали, все остальное поправимо. Вранье не только фактическое, вранье – это, в том числе, когда испытывают одно, демонстрируют другое. Это единственная непоправимая ошибка, со всем остальным можно работать.

Ребенок, которому месяц не говорили, что папа умер, всю жизнь будет к этому возвращаться. Он будет помнить, что первая реакция была с матерью не разделена.

И на каждом остром повороте в жизни он будет возвращаться к этой ситуации и придумывать себе новые и новые штуки. Если бы ему сказали: «Все плохо, мне позвонили, отец умер», он бы так это и помнил. А теперь он может придумывать, что папа хотел что-то сказать, что можно было что-то сделать по-другому. Это уже никак не проработать, это та травма, которая останется с ним до конца. И сколько раз она еще вылезет, мы не знаем.

– Если это не внезапная смерть, а длительная болезнь, онкология, например, – как вести себя с ребенком? Когда его начать подготавливать?

– Я – материалист, но здесь у меня позиция, перекликающаяся с православием: мы не знаем, как будет. Если все сказали, что человеку осталось жить месяц, а за этот месяц изобретут экспериментальное лекарство и введут ему, или соберут денег и отправят в Израиль, а там что-нибудь сделают, и он еще десять лет проживет? Ребенок вырасти успеет, а ему уже сказали: «Приготовься, зайчик мой, папа скоро умрет». Знаете, это не нам судить.

– Если врачи сказали, что это терминальная стадия, и осталось несколько дней?

– Если мать считает нужным и если ребенок большой, у него можно спросить: «Папе совсем плохо, хочешь ли ты увидеться?» Но не говорить «попрощаться». На это есть право только у умирающего человека. Если он сочтет нужным сказать: «Сын мой, мне совсем плохо, хочу сказать тебе, помни, никогда не предавай своих друзей», – он имеет на это право. А вот вы не имеете. Вы не знаете, какая встреча будет последней, не надо заранее говорить это.

– А если ребенок потом вырастет и скажет: «Вы знали, что он умрет, но не дали мне с ним попрощаться»?

– Вы как раз это и скажете: нам говорили, что это возможно и очень вероятно, но мы не боги. Это если больной человек находится в больнице, вот дома – другой вариант. Ребенок живет с этим, он видит, что происходит, он видит, как все изменяется. И, соответственно, он спрашивает: «Папа умрет?» И вы говорите ему: «Возможно. Мы пытаемся его спасти, и он очень старается поправиться, но это возможно».

– В фильмах говорят: «Дети, попрощайтесь с отцом!»

– Да, есть такая традиция. Но помните, там, как правило, сам человек и говорит: «Приведите ко мне моих детей попрощаться». Не вы – судья, он сам, умирающий, что-то может, или Бог, если Он есть.

– Брать ли ребенка на похороны?

– Это зависит от традиций семьи: если вы считаете нужным взять ребенка на прощание, но не брать его на кладбище, делаете так. Если считаете нужным оставить его с няней, а самой пойти на похороны, значит, делаете так.

– А если мама, сама только что потерявшая мужа, никак не может сообразить, как лучше поступить? Она и хочет дать возможность попро