Сколько было любовниц у пушкина

Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, известный своей слабостью к прекрасному полу, пережил множество любовных увлечений. В 1829 году он обобщил их в так называемом “донжуанском списке”, занеся в альбом своей знакомой 37 женских имён без фамилий. За прошедшие без малого 200 лет пушкиноведы бросили все силы на разгадку тех, кто скрывается за этими именами. Однако полностью разобраться в хитросплетениях личной жизни поэта не удалось до сих пор.

“Умный журнал” рассказывает о женщинах, состоявших в интимных отношениях с самым влиятельным человеком русской литературы, в порядке убывания достоверности этих романов.

Ольга Калашникова. Барыня-крестьянка

Одна из самых неоспоримых любовных связей Пушкина – интрижка с крепостной девушкой Ольгой Калашниковой, чья семья находилась во владении предков поэта ещё со времён его легендарного прадеда Абрама Ганнибала.

25-летний барин обратил внимание на очаровательную горничную, когда вернулся из южной ссылки в родовое имение Михайловское в августе 1824 года. Ольге в это время было 19. Дождавшись наступления зимы, когда остальные члены его семьи покинули Михайловское, Пушкин вступил с девушкой в связь, продолжавшуюся целых полтора года.

Ни изображений Ольги, ни даже описаний её внешности не осталось, но, по всей видимости, она была довольно миловидна. Помимо самоочевидности этого предположения, мы можем опереться на свидетельство лицейского друга Пушкина Ивана Пущина, приезжавшего в Михайловское погостить. О своём визите он писал следующее (предположительно, именно о Калашниковой): «Вошли в нянину комнату, где собрались уже швеи. Я тотчас заметил между ними одну фигурку, резко отличавшуюся от других, не сообщая, однако Пушкину моих заключений. … Впрочем, он тотчас прозрел шаловливую мою мысль, улыбнулся значительно. Мне ничего больше не нужно было, я, в свою очередь, моргнул ему, и всё было понято без всяких слов».

Весной 1826-го, после полуторагодичного сожительства, Ольга объявила Пушкину о своей беременности. В это время она вместе с семьёй готовилась ехать в Петербург, где её отец должен был получить инструкции по управлению имением в Болдино, куда его решили направить главы пушкинского семейства. Дорога в имение затем пролегала через Москву, и великий поэт решил спихнуть с себя ответственность и попросил своего тамошнего друга Петра Вяземского позаботиться о Калашниковой и её будущем ребёнке. Тот, однако, отказал, в письме Пушкину резонно заявив, что сначала следовало бы уладить дело с отцом Ольги, чего Александр Сергеевич сделать не удосужился.

В итоге внебрачный сын поэта Павел родился летом того же года в Болдино. Отцом был записан некий “дьяк Яков Иванов”, а родная мать по документам стала крёстной. Правда, мальчик прожил всего два месяца, что в те времена являлось печальным, но обыденным делом. Он так и остался единственным известным ребёнком Пушкина, рождённым вне брака.

Поэт снова увиделся со своей крепостной любовью во время знаменитой “болдинской осени” 1830 года, когда из-за вспышки холеры в Нижегородской губернии оказался заперт в имении на три месяца. Подробности их проживания там не сохранились, однако известно, что за это время Пушкин успел написать для Ольги вольную.

Впоследствии Калашникова даже стала дворянкой, выйдя замуж за титулярного советника. Женщиной она оказалась весьма практичной, при каждом удобном случае добиваясь от Пушкина денег и покровительства. А тот, в свою очередь, внёс её в “донжуанский список” – правда, во вторую его часть, которая считается менее значимой для поэта.

Анна Керн. “Я помню чудное мгновенье”

Жена знатного генерала, который был старше её на 35 лет и этим сильно испортил ей жизнь, известна прежде всего как адресат одного из главных пушкинских любовных “хитов” – “Я помню чудное мгновенье”. Поэт впервые встретил Керн, когда ей было 19, но это знакомство получилось мимолётным. А вот вторая их встреча, пришедшаяся на период ссылки в Михайловском (той самой, в которой Пушкин “коротал вечера” с Калашниковой), вышла более продолжительной и плодовитой на ощущения.

Поэт стал часто наведываться в расположенное неподалёку Тригорское, хозяйкой которого была 44-летняя Прасковья Осипова. Вместе с ней в имении жила целая группа молодых дам: её дочери Анна и Евпраксия, падчерица Александра и ещё одна Анна, племянница. Все четверо в итоге оказались в “донжуанском списке”. Учитывая распространённое мнение, что и с Осиповой Пушкина связывали отношения не только дружеские, можно представить, какая искрящаяся атмосфера царила в Тригорском. Мало того, там же оказалась и Керн, которая также приходилась хозяйке племянницей.

Подробностей этого безумного любовного многоугольника мы не знаем. Известно лишь, что именно в Тригорском Пушкин написал для Керн своё великое стихотворение. А вот об их следующей встрече, случившейся спустя два года в Петербурге, поэт оставил куда более прозаичное свидетельство. В письме к своему другу Сергею Соболевскому Пушкин сообщил, что “с помощию божией” вступил со своей музой в интимную связь, причём употребил для этого нецензурное слово. Вообще, он не раз отзывался о Керн довольно грубо – например, в ещё одном частном послании назвав её “вавилонской блудницей”. По одной из версий, это было вызвано банальной ревностью, так как любовников у окончательно забывшей про мужа красотки действительно хватало.

Впрочем, несмотря на фривольность поведения и соответствующую репутацию в свете, как только Керн овдовела, она тут же вышла замуж по любви и прожила со своим избранником до самой смерти. Любопытно, что второй муж был младше её на 20 лет, но умер на четыре месяца раньше.

Одесские романы. Елизавета Воронцова, Амалия Ризнич, Каролина Собаньская

В период пребывания в Одессе во время так называемой южной ссылки Пушкину удалось закрутить романы с самыми заметными женщинами в городе. Одной из них была жена новороссийского генерал-губернатора Елизавета Воронцова – собственно, одесская женщина №1 по статусу. Другой – молоденькая прелестная жена богатого купца-серба Ивана Ризнича Амалия. Третьей – польская авантюристка и гражданская жена могущественного генерала Ивана Витта Каролина Собаньская.

Подробностей обо всех этих запутанных отношениях известно немного, но отпечаток на судьбе поэта они оставили заметный. Например, именно предполагаемая связь с Воронцовой стала причиной того, что её разгневанный муж выхлопотал изменение места ссылки Пушкина с юга на север, в результате чего тот отправился в Михайловское. Поэт также считается вероятным отцом дочери одесской генерал-губернаторши – Софьи. Правда, по другой версии, ребёнок родился от связи Воронцовой с её любовником Александром Раевским, который сумел хитроумно использовать Пушкина для отвлечения гнева князя-мужа.

Молодая Амалия Ризнич слыла одной из первейших красавиц Одессы, и её муж сам говорил, что русский поэт увивался за ней “как котёнок”. Сербский купец даже приставил к жене старого слугу, чтобы тот следил за её супружеской верностью, но, как утверждали городские слухи, это не помогло. Вскоре Ризнич уехала в Европу – как сообщал её муж, для лечения чахотки. Показательно, что за ней последовали ещё два одесских ухажёра, продолжавших добиваться её внимания. К несчастью, информация о болезни подтвердилась самым трагическим образом: добравшись до родной Италии, Ризнич умерла, прожив лишь немногим более 20 лет. Её кончине Пушкин посвятил стихотворение “Под небом голубым страны своей родной она томилась, увядала…”.

Что касается Собаньской, которую поэт встретил ещё в Киеве, в начале южной ссылки, то именно её многие исследователи называют главной потаённой любовью его жизни. Сам он называл своё чувство “опьянением любви, самой конвульсивной и самой мучительной”. Роковая женщина, работавшая, как считается, осведомителем Третьего отделения и сыгравшая немалую роль в разоблачении заговора декабристов, продолжала властвовать в его сердце даже в 1830 году, когда он уже сделал первое предложение своей будущей жене Наталье Гончаровой. Тогда Пушкин написал два неотправленных письма к Собаньской, в одном из которых были следующие строки: “я рожден, чтобы любить вас и следовать за вами — всякая другая забота с моей стороны — заблуждение или безрассудство…”.

Если Воронцова и Ризнич прямо названы в “донжуанском списке” (причём в первой его части), то имени Собаньской там нет. Однако многие исследователи полагают, что именно она скрывается за загадочными инициалами NN, вписанными в ту же первую часть.

После свадьбы. Дарья Фикельмон, Александра Гончарова

После женитьбы 31-летнего Пушкина на 18-летней красавице Наталье Гончаровой любовный пыл поэта к другим женщинам вроде бы поутих. Однако, по свидетельствам некоторых современников, супружеской верностью великий муж всё же не отличался.

Одной из светских дам, которых причисляли к его любовницам, стала жена австрийского дипломата Карла фон Фикельмона Дарья – внучка не кого-нибудь, а Михаила Илларионовича Кутузова. Любопытно, что её мать, дочь легендарного фельдмаршала Елизавета Михайловна, всю жизнь была влюблена в поэта, и есть мнение, что любвеобильному Пушкину случалось отвечать ей взаимностью, даже несмотря на 16-летнюю разницу в возрасте.

Историю об интрижке Долли (как называли в обществе Дарью Фикельмон) и поэта рассказал его друг Нащокин, а другой друг, Соболевский, косвенным образом подтвердил. Согласно этому рассказу, после визита в дом Фикельмонов и последующего “романтического свидания” Пушкина и молодую хозяйку, которая пыталась незаметно вывести своего кавалера, застал дворецкий, отчего Дарья Фёдоровна чуть не упала в обморок. Считается, что интерьеры этого дома и сама ситуация послужили вдохновением при написании сцены “Пиковой дамы”, в которой Германн проникает в дом старой графини.

Кроме того, существует версия, что женатый поэт состоял в связи с родной сестрой своей супруги, Александрой Гончаровой. Противники этой теории указывают на слабость доказательств, однако невероятной она, по всей видимости, никому не кажется.

В свете всего этого особенно примечателен тот факт, что поводом к роковой дуэли Пушкина с Дантесом, как принято считать, послужила ревность поэта. Тем более, что его супруга, судя по всему, осталась мужу верна, несмотря на приписываемую ей влюблённость в молодого французского офицера.

“В качестве поэта он считал долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин”

Помимо 37 женских имён, указанных в “донжуанском списке” (16 – в первой части и 21 – во второй), широко известна и фраза из письма Пушкина княгине Вере Вяземской: “Моя женитьба на Натали (это, замечу в скобках, моя сто тринадцатая любовь) решена”. Некоторые списывают точное число возлюбленных на иронию, но в одном сомневаться не приходится – их действительно было много.

Недоброжелатели поэта описывают его как развратника и даже аморальную личность. Например, учившийся с ним в Царскосельском лицее Модест Андреевич Корф, впоследствии чиновник и вообще человек серьёзный, сказал так: “В Лицее он превосходил всех чувственностью, а после, в свете, предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий. Должно дивиться, как и здоровье, и талант его выдержали такой образ жизни, с которым естественно сопрягались и частые гнусные болезни, низводившее его часто на край могилы. Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы”.

Но, наверное, ближе к истине высказывание Екатерины Николаевны Раевской, дочери знаменитого генерала, хорошо знавшей Пушкина (и, кстати, тоже фигурировавшей в его “донжуанском списке”): “В качестве поэта он считал долгом быть влюбленным во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, которых встречал… В сущности, он любил лишь свою музу и облекал в поэзию все, что видел”.