Нелли константинова биография личная жизнь
В гостях у Нелли Константиновой
Популярный блогер и журналист, специалистка по еде и путешествиям Нелли Константинова рассказала нам о своем ярком и веселом доме под Москвой.
17 Августа 2015, обновлено 23 Октября 2018
https://www.admagazine.ruAD Magazine
Нелли Константинова с одним из котов (их в доме много) липецкого художника Юрия Татьянина.
Дом мы строили под люстры. За пару лет до того мне перепали шесть хрустальных каскадов по 54 лампочки весом 250 кг каждый из взорванной гостиницы “Спорт”, так что строителям было сказано укрепить перекрытия и подвести мегаватты электричества. Сначала мы заказали проект “Обледенению архитекторов” и даже заплатили аванс, но нас не вдохновил эскиз. Я нарисовала дом сама; гениальные строители, которых мне подкинула подруга и автор Vogue Настя Лыкова, принялись строить. Цвет рам подбирали под мою помаду, серые доски возникли из воспоминаний о Финляндии. Узкие окна – аллюзия на американский Кембридж. Муж там учился на юридическом факультете Гарварда, а я слушала лекции по архитектуре Европы и Америки, сидела на семинарах по функционализму и посещала лекции великих архитекторов, съезжавшихся со всего света.
Чтобы спасти все деревья, мы прорубили в террасе отверстие под одну из берез. Горшок из антикварного магазина в Ельце. Супница — с лиссабонского “Рынка воров”.
Дом получился двухэтажным, очень лаконичным внутри, как холст под картину. Белые стены, белая кухня и белый тяжелый, как кожа, лен штор. Следующей после люстр задачей было расположить его по солнцу, и я полгода приезжала смотреть, как оно встает и садится.
Гостиная. Лампы из магазинов Oldich и Bjornkvist; диван, Natuzzi; на столах японские ткани 1970-х, подушка из DОМ4DОМ; шторы из ткани Scardigli & Ghini, стеклянные шарики с развала в Палермо, ковер слева из сибирского Ишима.
Первый этаж я старалась удержать в рамках природных цветов: разное дерево, коровьи шкуры диванов, тусклый восточный ковер, крашенный природными красителями, прозрачный хрусталь. (Приунывшие от долгого хранения на складе люстры восстанавливал лучший в Москве реставратор советской техники Дима Телков.)
Столовая. Люстра из гостиницы “Спорт”, стол из дубовых досок с разборки старых домов в Бельгии. Дулевский сервиз “Рубин”. Картины работы Нелли Басистовой.
Второй же этаж сознательно выстраивался с избытком и преувеличениями: подушки – так сотня (горничная Адель обожает раскладывать их симметрично), ковры – так с анилиновыми розами, цвета – так вырвиглаз.
Курительная. Диван, Baxter; люстра украшена деревянной резной работой художника Сергея Горшкова “Боевой тюльпан”, картина Евгении Буравлевой, настольная лампа из Палермо.
Как водится, цвет в рамках не удержался. В шкаф на первом этаже приехали дулевские чашки, в кухню – стайка термосов, у дивана лег молдавский черный ковер с розами. Я часто покупаю ткани в комиссионных, и когда работаю с ними, вокруг настоящий цыганский табор. Еще из яркого на первом этаже живут мамины картины и иногда забредает какой-нибудь жостовский поднос.
Гостевая спальня. Торшер и зеркало, Byblos Casa; шторы, Bassetti; подушки Адель разложила в безупречном порядке. На полу плюшевые коврики с оленями.
На самом деле все не так просто, как выглядит, но в этом и была цель: хотелось, чтобы дом выглядел радостной хохотушкой. А то, что торшер сделала в штучном объеме легендарная студия Byblos или что коврам сто лет, так это распознают специалисты, если будет охота.
Зеркала из ванных комнат гостиницы “Россия”; лавка-шезлонг, которую выбросили строители; работа Юрия Татьянина “Ласточка”.
Жить в доме легко и радостно. Я очень люблю круглые зеркала из гостиницы “Россия”: они висят снаружи на заборе, отражают солнце и живут полной жизнью. А раньше они висели в ванных комнатах и отражали понятно что. Я купила их случайно – увидела, когда пришла накануне сноса в гостиницу за панно. (Панно были фаянсовыми, метр на метр. Рачительные хозяйственники вынули их из стены холла тринадцатого этажа; на одном – Моссовет, на втором пляшут девки в лаптях среди березок. Как только найду хорошего реставратора, повешу их в доме.)
Но больше всего в нашем жилье я люблю деревья вокруг: мы не срубили ни одного, и у нас их целая роща, поэтому дом расположился непривычно близко к улице. Муж утешает меня: говорит, нормальные дома должны быть близко к шоссе – чтобы сидеть, привалясь к стене, на лавке и разглядывать проезжающие машины, как в кино про Дикий Запад.
Фото: Массимо Листри
17 Августа 2015, Обновлено 23 Октября 2018
С удовольствием публикую здесь статью, которую я написала для журнала HELLO
Мужчины всерьез заняты своей красотой и здоровьем и не очень-то жалуют женщин. Впрочем, других мужчин они тоже не жалуют — они думают о себе. Журналист Нелли Константинова — о том, что такое Huel и манорексия и при чем тут барбершопы.
Их волнует в себе многое, например аппетит и метаболизм. К подобным штукам от девушек мир уже привык — это когда мы смотрим в меню и говорим:
К сожалению, мне ничего из этого нельзя.
Но впервые я уточняю, что едят все мои гости, не только женщины. Один не ест глютен. Другой — сахар. Третий на кетодиете. Четвертый не пьет вина. Пятый недавно перешел на питание субстанцией Huel (human + fuel, с англ. — “топливо для человека”).
Топливный сбор
Huel — не очень-то радостная еда: это порошок из овса, гороха, льна и риса. Есть также Soylent — еще один заменитель еды, он тоже разлетается с прилавков.
Протеиновые добавки, которые раньше потребляли только бодибилдеры, теперь основной продукт в пищевой корзине среднего англичанина,
— жалуется Лара Прендергаст в статье The Spectator “Почему современные мужчины помешаны на самосовершенствовании”. И пусть берлинский Институт питания Vivantes (я недавно задавала им вопросы о еде XXI века) обреченно твердит, что в мясных продуктах содержатся уникальные аминокислоты, которых нет больше ни в чем, но ведь это так красиво — быть веганом и есть только цветы и листья. Или питаться из космического тюбика.
Современные реалии таковы: мужское тело должно быть очищено диетой и усовершенствовано спортом
Опасная близость
Человечество всегда изобретало суперъеду, не требующую охоты и птицеферм. Некоторые становились миллионерами, как программист Роб Райнхарт, создатель Soylent. Но только сейчас такие изобретения стали пугающе популярными среди мужчин. Мужское тело должно быть очищено диетой и усовершенствовано спортом. Телефонные приложения позволяют любоваться, насколько хорошо все идет. В Instagram полно картинок красавцев с кубиками пресса и белыми зубами. Барбершопы растут как грибы. Но так же стремительно растет число дисморфиков и анорексиков среди мужчин. Появился термин “манорексия”.
А все потому, что мужская мужественность стала проблемой для мира, а мужское стремление к удовольствиям сделалось прямой и явной угрозой для женщин. Смиряйте себя, говорит мир мужчинам. И выталкивает на авансцену парочку пугал коллективного мужского самосознания — Трампа и Вайнштейна. Оба нехудые, неприятно алчные, похотливые злодеи, похожие на людоедов из сказок. Пьют газводу, едят бутеры, щиплют девушек, таких нежных. Какой сознательный мужчина хотел бы быть похожим на них? Никакой. Словосочетание “токсичная маскулинность” стало модным.
Борцы с этой тенденцией есть, но их голоса слабы, да и сами они не вполне определились. Например, канадский психолог Джордан Петерсон. Он в открытую говорит мужчинам, что они могут и должны быть более мужественными и гордиться своим полом. Но даже он питается одной зеленью и мясом, оправдываясь, что диета помогла ему справиться с депрессией и аутоиммунными заболеваниями, употребляет слова “углеводное отравление”, а подробно про его пищевые привычки пишет его дочь в своем сетевом дневнике.
Клубный взнос
Ну а барбершоп-то зачем?
— спросим мы уязвленно.
А зачем женщинам спа-салоны? — отзываются мужчины из облака пены для бритья. – Это ваш клуб, куда чужим нет входа.
Раньше мужскими клубами были пабы и рюмочные. Теперь им на смену пришли спортивные клубы, фитнес. И барбершопы. К тому же Нарцисс, напомню, был мужчиной. И не надо роптать, ведь еще 100 лет назад было очевидно: раз нам можно брюки, значит, мужчинам можно платья.
И вообще, чем мы, женщины, недовольны? Мужчины перестали курить, выпивать, есть вредную еду и начали ходить в спортзалы. Да, сексом они теперь не очень увлекаются. Секс — не нарциссическое действо, там приходится иногда думать о партнере, но и мы не шаловливые куртизанки, чтобы бесперечь требовать соблазнений и флиртов.
Словосочетание “токсичная маскулинность” стало модным
Обратная концепция — женщины как похотливые распутницы — тоже существовала, между прочим, на исторической сцене, в давние века. Ничто не ново под луною: вчера мы — сегодня они. Мужчины пока не разворачивают знамена собственных вариантов #MeToo, но только потому, что их базис уязвимей женского. Чтобы производить потомство, женщинам нужна одна мужская клетка, а мужчинам нужна вся женщина целиком. Как только наука одолеет этот рубеж, нам многое припомнят.
Внутренний туризм
А пока что мужчины развлекают себя как могут. Подруга учится на антропологическом отделении Гарварда. В прошлом году университет получил запрос от китайского правительства: там в одной местности вдруг возникла волна бытовой мужской преступности, ходили село на село. Можно, конечно, всех посадить в тюрьму, но руководство решило сначала потратить немного денег на ученых и спросить, с чем это связано. Ученые собрались в экспедицию, приехали в провинцию на полевые исследования.
Мы с ними разговаривали, и примерно через неделю все стало ясно,
— рассказывала Ирочка. Оказалось, что в местности издавна практиковалось многомужество. Выходя замуж, девушка становилась одновременно женой всех братьев жениха. Дети считались общими. Жених без братьев был бесприданником, потому что всю работу делали братья и муж. Мужская тяжелая работа была залогом выживания.
И тут в Китае начался внутренний туризм. Женщины выяснили, что могут зарабатывать, продавая сувениры, выпекая булочки, давая уроки вышивания. Мужчины из добытчиков тут же превратились в прихоть и роскошь. И они заскучали. Половина принялась сбиваться в группировки и мутузить друг друга. Другие сделались мужчинами для развлечений.
Пойдешь за меня?
— приставал один к Ирочке. На нем был плюшевый розовый спортивный костюм, а в руках – самая большая модель телефона в золотом корпусе.
Ты что, у меня трое детей!
— отбивалась отважная исследовательница.
Да у меня у самого таких куча,
— отмахивался розовый костюм.
В отсутствие женщин, писал Дмитрий Быков, например в глухих гарнизонах, в мужской среде неизбежно неосознанное расслоение, и это не о сексе, а о поведении. Адъютанты и денщики обо всем говорят с уменьшительными суффиксами: “Кофейку не желаете?” и “Фуражечку позвольте поправить”, угодливо напоминают, что “погончики пора подшить”. Аккуратисты и педанты с поджатой губой, они приходят в себя, стоит появиться медсестре или буфетчице на шпильках и с укладкой.
Сейчас женщин у мужчин осталось довольно мало, и мужской мир начал делиться на суровых схимников и посетителей барбершопов. Одни себя истязают, другие холят. С барбершопами понятно — их посетители тянут на топливе самолюбования. Как говорила после страшного разрыва с любовью своей жизни героиня фильма “Дорогая Луиза”, садясь в парикмахерское кресло, “покрасить, помыть, уложить”.
Giorgio Armani, весна-лето-2019. Собственная внешность все больше занимает мужчин. Это легко заметить и по настроению последних модных показов
Ludovic de Saint Sernin, осень-зима-2019/20
Versace, весна-лето-2019
У схимников нет такого утешения. Зато есть задача, поглощающая все время и деньги лучших из них, — бессмертие. Им не интересно стать красивыми и юными на краткий миг, им интересно стать вечными. Билл Марис создал компанию Google Calico (California Life Company), исследующую генетическую основу старения, и принимает ежедневно 62 биодобавки, чтобы дожить до времени, когда найдут главную таблетку — для вечной энергичной жизни. Питер Тиль, один из изобретателей PayPal, несет сообщение миру о смертельной опасности сахара и исповедует палеодиету. Нобелевскую премию пару лет назад получили ученые, доказавшие взаимосвязь между голоданием и оздоровлением организма. Кого предпочтет женщина, ответил Ингмар Бергман в фильме “Фанни и Александр”: аскетизму будет отказано и восторжествует жизнь. Правда, в фильме ясно говорится: для этого потребуется чудо.
Но будет ли к тому времени мужчинам дело до ее выбора — вот о чем я волнуюсь. Поэтому напоминаю цитату большого знатока мужчин и женщин — Оскара Уайльда:
Не дай совратить себя с пути неправедного! Добродетельный, ты будешь невыносимо скучен. Это-то и злит меня в женщинах. Обязательно им подавай хорошего мужчину. Причем если он хорош с самого начала, они его ни за что не полюбят. Им нужно полюбить его дурным, а бросить — до противности хорошим.
На Дмитровке закрылся бар и магазин винтажной одежды Oldich Dress & Drink. По просьбе «Города» шеф-редактор журнала Condé Nast Traveller Нелли Константинова, чья жизнь с конца 1980-х связана с Большой Дмитровкой, сочинила эпитафию погибшему Oldich. А вместе с ним — и всей улице.
В разное время дня Большая Дмитровка выглядит так, будто это разные улицы. В 8–9 утра в ярком солнце на работу спешат прокурорские: крепко сбитые женщины с кокетливыми сумочками в стразах и мужчины в невыносимых костюмах. Большая Дмитровка уже сбилась с ног в борьбе за их внешний вид государевых мужей: вместо очередного ювелирного только что открылось ателье мужской одежды, — но прокурорские и Совет Федерации все равно безошибочно распознаются в толпе. Я чую иной социум кожей, наверное, потому, что меня когда-то не пустили в прокуратуру в брюках. Дело было в советское время, я была лаборанткой: привезла бумаги из лаборатории экспертизы документов и вынуждена была ждать на проходной; ко мне вышла девушка с некрасивыми ногами и в юбке, забрала бумаги, а я кинулась прочь, радуясь, что никогда не буду здесь работать. Оказалось, что я всю жизнь буду трудиться поблизости.
Сначала это был дом №9 по улице Пушкинской — Президиум коллегии адвокатов Москвы, и на обед мы ходили в таксистское кафе «Зеленый огонек» или в еще несетевую изначальную «Шоколадницу», вечно полную гостей города. Потом моим местом работы стал журнал Vogue в доме №11. Улице уже вернули имя Большая Дмитровка, уже провалился посреди нее в недра и навечно застыл в бетоне «лендкрузер», уже закрылась булочная, и еще не открылся на ее месте магазин Louis Vuitton. Но в арке напротив нас еще каждое утро веселые продавщицы выносили свежеиспеченные эклеры на деревянных поддонах из расположенного тут кондитерского цеха, а на Столешниковом еще работал самый знаменитый магазин «Торты», где был отдел восточных сладостей и кафетерий со столами на длинных ногах.
Сотрудников издательского дома Condé Nast, обосновавшихся в здании мехового холодильника больше 15 лет назад, на Большой Дмитровке видно за версту благодаря повадкам, одежкам и космополитичному налету. Благодаря им улица изумительно преображается в дневное время. А вечером Большая Дмитровка на короткое время становится очень нарядной и буржуазной: театры принимают и отпускают зрителей, а возле Nobu на местах, где запрещена любая парковка, выстраиваются машины типа «мечта».
Все эти волны разного вида и назначения людей почти не смешивались во времени. И вдруг открылся «Олдич», и стройные ряды улицы немного вздрогнули и смешались, их потоки будто завертелись в водоворотах. Центром притяжения оказалось удивительное место. То ли магазин, то ли кафе, то ли музыкальный клуб. С одной стороны, там на вешалках рядами висели пахнущие старой пудрой тонкие шелковые наряды с ручной работы кружевами. С другой стороны, в первый же новый, 2013 год туда приехал петь Марк Алмонд. С третьей стороны — повар, переманенный, говорили, из «Марриотта» (повар Федор Тардатьян на самом деле начинал карьеру в ресторане отеля «Метрополь». — Прим. ред.), готовил яичницу лучше, чем в «Симачеве», а на простых блюдах места для еды проверяются как мало на чемВсю жизнь в Condé Nast мне хотелось, чтобы рядом с редакциями было уютное кафе с хорошим меню. Фантазия исполнилась с пугающей точностью: номер дома у открывшегося в 2012 году «Олдича» был вообще тот же, что и у Condé Nast. Я с замиранием сердца первый раз вошла туда: вдруг в исполнение мечты вкралась какая-нибудь ошибка. Например, наглый официантик, который забудет принести сдачу. Или плохая пенка в капучино. Но ничего такого не случилось. Меню было короткое и убедительное, сервис был светским, стулья и столы были правильной высоты по отношению друг к другу (и да, я умею придираться). Бонусом шел невероятный, невиданный, роскошный, викторианский интерьер на двух этажах. Через полгода кафе неизбежно выплеснулось из подвала на первый этаж с шелестящими платьями, и в огромной витрине вместо инсталляций с сухими деревьями встали старинные столы, вокруг расселись люди с серебристыми компьютерами, в шандалах зажглись свечи. Живой этот театр в окне был лучшей рекламой месту. Но «Олдич» уже в ней не нуждался: он сразу стал местом силы всей Большой Дмитровки и не только.
Маша (Мария Хейвард – бывшая жена Максима Ноготкова, владельца компании «Связной», основателя парка «Никола-Ленивец». – Прим. ред.), владелица этого магазина-кафе, всегда оказывалась неподалеку от своего детища. Она привозила с европейских и американских аукционов шелестящие наряды, занималась вместе с британским декоратором пространствами и счастьем нашей жизни — летней террасой Oldich прямо во дворе мехового холодильника и Сondé Nast. Мы перестали выходить на Дмитровку в обеденный перерыв, все лето прошлого года мы назначали встречи только «на террасе, в арку и направо». Там собиралась самая красивая дневная толпа. Безумная, расточительная, декадентская роскошь царила там: висел багряный атласный занавес с золотыми, кажется мне сейчас, кистями, охапки полевых цветов стояли на столах, свечи в виде женских головок подпирали стопки пожелтевших книг прямо под открытым небом, виноград, привезенный прямиком из Германии, с невиданной в наших краях жизненной силой увивал стены и тянулся к прокурорским окнам.Да-да, к прокурорским, ибо с того момента, когда девушкам запрещали появляться в прокуратуре в брюках, она, что твой виноград, разрослась, разветвилась и цепко оплела всю улицу Большая Дмитровка. Погас свет московских негасимых окон или сменился на холодный дневной, исчезли мансарды художников, которые так любили фотографировать из редакционного пентхауса журналисты, закрылся цех веселых пирожниц напротив — там встал деловой центр, полностью заняв собой двор со старыми деревьями.
«Боже, дай «Олдичу» много денег, чтобы он был тут всегда», — просила я регулярно. Забегала выпить кофе, купить свитер или просто ошеломить очередную подругу чучелом зайца и французской линейкой ароматов в черных вампирских флаконах с черными шелковыми грушами-пульверизаторами. Владелица Маша появлялась иногда со своими безупречно воспитанными красавцами-сыновьями, одетыми в костюмы-двойки, иногда заруливала во двор на открытом «порше» темно-зеленого цвета, всегда была одета в неизменные светло-голубые джинсы и желтые ботинки, курила на ступеньках и улыбалась великолепной фирменной улыбкой. Рассказывала, что второй «Олдич» вот-вот откроется в парке Горького. А потом осенью опустела летняя терраса и не заработала больше никогда.
За клочок земли, куда вмещалось 10 столов, попросили цену, как за замок во Франции. Багряный шелк исчез, немецкий веселый виноград больше не вьется, и официантки не приносят больше пледы с вышитой буквой «О». Там встали чужие машины за шлагбаумом. А потом закрылся и сам «Олдич». На двери повесили объявление, что он переезжает в парк Горького, но нам-то, нам-то как жить? Больше не толпятся по вечерам на ступеньках люди, вышедшие покурить в антракте на каком-нибудь концерте, не плещет платьем гипсовая Мэрилин в окне, и официантки не приносят куриный паштет и душистый фруктовый чай. Исчезло место силы, и как будто поставлена точка в моей личной длинной истории с этой улицей.Чего уж там, бывали у меня на этой улице потери и покруче, но не было печальнее. Я пережила тут открытие нового помещения Президиума московской городской коллегии адвокатов, которое разубрал мрамором и дубом легендарный генерал Дима — Дмитрий Якубовский, и пережила его же закрытие — президиум переехал в другую часть Москвы. Я пережила закрытие «Зеленого огонька», «Шоколадницы», сладкого цеха во дворе, закрытие «Тортов» на Столешниковом — лучшего кондитерского магазина Москвы. Я пережила страшный, как война и бомбежка, ремонт лета прошлого года, когда по ночам автоматными очередями стучали отбойные молотки, а из Совета Федерации до утра сбрасывали по жестяному желобу стекло и бетон в гулкие грузовики. Я пережила превращение Дмитровки в гранитный мавзолей со страшными черными урнами для цветов, о которые каждый день в кровь разбивают икры прохожие, — и зачем надо было расширять тротуары втрое, если их наполовину заставили этими каменными колодами? Я пережила даже закрытие «Симачева» и его возвращение, но не возрождение: так по амнистии, притихший, смущенный, потерявший руку, читай — летнюю веранду, появляется домой каторжник.
Я даже смогла вынести залихватские, срубленные на скорую руку коробейниковы избушки, которыми заполонен теперь, что ни праздник, элегантнейший когда-то Столешников переулок (или «Столешниковский», как его называли на объявлениях о ремонте безграмотные чиновники). Я вынесла, что прокурорские забрали под себя сначала правую, а потом и левую — обе — стороны парковки на Глинищевском переулке, где я живу. Оттуда я хожу пешком на работу по улице, где исполнились две мои самые несбыточные мечты — сначала я здесь стала адвокатом, а потом журналистом и редактором. Теперь я иду мимо зияющих черным витрин. Прекратила свое существование на Дмитровке парикмахерская «Сакура». Закрылся Look in Cafe, «Кофе Хауз» вывесил объявление «Сдается»; вопиет о сдаче в наем бывший «Стефано Риччи», вместо соседнего с ним магазина — бюро пропусков, угадайте чье.
Но отсутствие «Олдича» пережить почти невозможно. Будто роскошная женщина отдала чемоданы носильщику и исчезла с перрона, шелестя платьем. Столичный поезд пошел дальше, а мы вдруг увидели, что вокруг пыль, краска облезла, а новые вывески безвкусны, нелепы и провинциальны.
С ВИДЖЕТАМИ, ФОТО И ПРОЧИМИ ПРЕКРАСНЫМИ ССЫЛКАМИ – ТУТ: https://gorod.afisha.ru/changes/mechty-v-arendu-zakrytie-oldich-i-rokovaya-sudba-bolshoy-dmitrovki/