Любовницы ширвиндта
В молодости Шура бегал в «трипперный городок» к Нине Дорошиной и Вере Карповой. Руководитель Театра сатиры изменял супруге с замужней артисткой Лилией Шараповой и со стюардессой по имени Аня.
– Женскую грудь я впервые увидел в родильном доме. Мама рассказывала, что, когда она стала меня кормить, я смотрел на грудь как настоящий бабник, – невозмутимо писал в мемуарах Александр Ширвиндт. При этом о дамах сердца 85-летнего шутника и острослова, обворожительного красавца с томными глазами известно крайне мало.
В Щукинском училище Ширвиндт считался звездой курса. Самые красивые и талантливые однокашницы гроздьями висли у него на шее. Несмотря на то что во время учебы он уже состоял в романических отношениях с будущей женой Натальей Белоусовой, сопротивляться повышенному женскому вниманию Шура был не в силах.
– В училище мы поступили, аж страшно вспомнить, в 1952 году, – делился Александр Анатольевич. – У нас был, как показало время, мощный курс. Помимо Веры Карповой, удивительной актрисы петербургского Театра комедии им. Акимова, это всенародная любимица Инна Ульянова. И удивительная Раиса Куркина, очень много снимавшаяся в кино. И до сих пор – с окончания училища – служащая в Театре имени Моссовета Мария Кнушевицкая. Это и Нина Дорошина, великая актриса…
Народный артист с женой, внучкой Сашей и правнучкой Эллой в доме на Истре, в поселке «НИЛ». Фото: Instagram.com
Именно Дорошина и Вера Карпова стали лучшими подружками Ширвиндта.
– Шура говорил своей Наташе, что пойдет подрабатывать – разгружать вагоны на Рижский вокзал, а сам вместе с такой же москвичкой, как и он, Дорошиной, отправлялся кутить в студенческую общагу на Трифоновку – к ленинградке Карповой, – вспоминали однокурсники. И с улыбкой добавляли, что объединенное общежитие театральных вузов тогда иначе как «трипперный городок» никто и не называл.
– На мой вкус, женщина должна быть обязательно с длинными ногами, с длинными пальцами. И чтобы курносая. Лучше блондинка. От женщины должно пахнуть чистотой, – обозначал свои сексуальные предпочтения Александр Анатольевич в книге «Проходные дворы биографии» и тут же рассказал историю знакомства с женой.
С Наташей, или как он называл ее Татой, Шура познакомился летом 1951 года, когда ему едва стукнуло 17, а ей – 16 лет. Их встреча произошла в подмосковном дачном поселке НИЛ («Наука, искусство, литература»), который основал дед девушки в бытность работы главным архитектором Москвы.
Фото Руслана Вороного/«Экспресс газета»
Семья Белоусовой была аборигенами НИЛа, а Ширвиндт с родителями приехали погостить у знаменитого театрального артиста Дмитрия Журавлева. Папа Шуры – скрипач оркестра МХАТа Теодор Гдальевич (его все звали Анатолием Густавовичем) и мама – редактор Московской филармонии Раиса Самойловна Кобыливкер выбор сына моментально одобрили. Будущий народный артист был поздним ребенком, над которым родители бесконечно тряслись (Сашу они завели в возрасте под сорок, после того как погибла их 9-летняя дочка).
Пролетело лето. Казалось бы, подростковая симпатия быстро отступит. Но Саша и Наташа продолжили встречаться уже в Москве.
– Накануне того дня, когда объявили о смерти Сталина, мы с ней долго гуляли, и наутро она опоздала в школу, – вспоминал Ширвиндт. – Пришла радостная, а все плакали. Все подумали, что она радуется смерти Сталина, а она про это даже не знала.
– Предложение спустя несколько лет Александр Анатольевич сделал очень лаконично: «Пошли в загс», – говорит Наталья Николаевна. – Накануне свадьбы я сказала маме, что пойду к Шуре и останусь у него ночевать. Родители и бабушка с дедушкой долго совещались, но все-таки меня отпустили. Я захватила полотенце и ночную сорочку. Ширвиндты жили в большой коммунальной квартире, где у них было восемнадцать соседей. Демонстрируя на кухне перед ними сорочку и полотенце, Шура объяснил: «Взял себе жену, а вот и все ее приданое».
Впервые изменил он Наташе довольно скоро – на съемках фильма «Она вас любит» переспал с Инной Кмит (дочкой Леонида Кмита, сыгравшего Петьку в «Чапаеве»).
Это постановочное фото сделано за два года до рождения сына Миши. В коляске у супругов Ширвиндтов бутылка горилки, которую в люльку положил приколист Павел Луспекаев. Фото из личного архива
Эротическая нервозность
В 1958-м, через год после того, как Ширвиндта приняли в труппу театра «Ленком» и зачислили в штат киностудии «Мосфильм», у молодоженов родился сын Миша. Когда мальчик пошел в первый класс, стремительно набирающий популярность папа перевез семью из коммуналки в отдельную квартиру в знаменитой высотке на Котельнической набережной. А в 1970 году, успев поработать в Театре на Малой Бронной, пришел в «Сатиру» и сразу же вызвал среди артисток труппы переполох. Экс-коллега Александра Анатольевича Татьяна Егорова в своей книге «Андрей Миронов и я» так вспоминала этот волнительный момент:
– Он – копия Давида Микеланджело. У всех наших сучек поднялись ушки и хвосты, и пронесся визг восторга. Все жмутся, трутся возле него, бегут в буфет – посидеть за столиком, полазить глазами по видимым и невидимым частям тела, бессознательно елозя зубами по нижней и верхней губе, выдавая эротическую нервозность.
Служебные романы у Ширвиндта, если верить Егоровой, случались постоянно. Правда, были они краткосрочными и, как правило, без взаимных претензий. Такая «любовь на один раз», по свидетельству коллеги, у Александра Анатольевича случилась даже с Зинаидой Плучек, супругой многолетнего худрука Валентина Плучека. Но это не повредило карьере, а напротив – помогло!
– Первый спектакль Шурика «Фигаро» обернулся грандиозным провалом, – вспоминает Татьяна Егорова. – Ширвиндту грозило позорное увольнение. Но тут вмешалась Зинаида Плучек <…> Зинка <…> ощутила себя желаемой, да так, что лопнула резинка в трусах, и на следующий день в театре прозвучало: «Ввод Шармера (так Татьяна Николаевна называет в книге Александра Ширвиндта. – И. С.) на роль графа великолепен!» Ему даже дали денежную премию. <…> Так, с помощью Зинкиных трусов и грудей он вписался в роль ведущего артиста.
Стюардесса Анна Хельквист отношения с мэтром не комментирует. Фото Олега Гончарова
Перед сексом снимал часы
А в одном из интервью Егорова рассекретила роман с Ширвиндта с коллегой по театру – замужней Лилией Шараповой. Татьяна Николаевна припомнила, как на гастролях в Риге парочка занималась любовью в ее гостиничном номере, не заметив, что она спит на соседней койке.
– Мы с моей подругой Раей Этуш, дочкой Владимира Этуша, жили вместе, – рассказывала Егорова. – Она ушла на тусовку, а я легла пораньше. Рая попросила, что если ей позвонят из Москвы, попросить перезвонить завтра. Сплю. Вдруг раздается звонок. Смотрю на Раину кровать, а там кто-то копошится. Понимаю, что это не Рая. Поворачиваюсь, вглядываюсь, а это Ширвиндт и Лилька Шарапова. «Вы что здесь делаете?» – строго спрашиваю. «Мы решили тебя разыграть», – отвечают с заминкой. Я их быстро вытолкала. А на следующее утро нашла на тумбочке Сашины часы. Когда мужчина часы снимает, мы понимаем, что он собирается делать с дамой. Я эти часы спрятала. А он буквально через полчаса пришел и начал их искать. На меня этот блуд произвел страшное впечатление. И я решила, что мне надо уйти из театра.
Биограф Ширвиндта Федор Раззаков писал, что тот спустя годы сознался супруге в измене.
– Наталья Николаевна заметила: «Если бы я знала об этом, ушла бы в тот же день. Не понимаю, как можно все знать и продолжать жить вместе», – писал Раззаков. – Кстати, сам Ширвиндт жену жутко всегда ревновал и даже мысли не мог допустить, чтобы у нее с кем-то что-то было. В этом он, как и все мужчины, был собственником. Однажды произошел такой случай. Они с супругой отдыхали в Суханово и играли в теннис. Партнером Натальи оказался ее бывший однокурсник, с которым в институте у нее был легкий роман. В конце игры парень забылся и игриво шлепнул Наталью ракеткой пониже спины. Ширвиндт, сидевший на трибуне, этот жест заметил. И, вернувшись домой, закатил супруге бурную сцену ревности.
В разные годы красавица Инна Кмит была замужем за актером Борисом Быстровым и Виктором Суходревом, личным переводчиком Хрущева и Брежнева
Мужчина есть мужчина
В свое время «Экспресс газета» писала, что в середине 80-х годов у Ширвиндта вспыхнул бурный роман со стюардессой Анной Хельквист. Тогда ей еще не исполнилось и 20, а нашему герою было около 50. Ситуация классическая – она пришла на его спектакль. Затем заглянула в гримерку, чтобы выразить респект, и он предложил поужинать. Потом стал брать Аню на гастроли, преподносил дорогие подарки. Причем, как уверяли знающие люди, эти отношения продолжались чуть ли не 20 лет, вплоть до середины 2000-х.
– Сколько этих поклонниц бегало в гримерку к Ширвиндту! – вздыхала тогда, в 2005-м, всезнающая Татьяна Егорова. – Но если про стюардессу Анну правда, то вряд ли у них до сих пор интимные отношения. Во-первых, у Шуры уже не тот возраст. Во-вторых, я слышала, что некоторое время назад он перенес тяжелую операцию по удалению то ли простаты, то ли аденомы. И в-третьих, на его плечах лежит огромный груз – Театр сатиры. Думаю, Ширвиндта хватает лишь на то, чтобы под конец дня дойти до постели и лечь спать.
Валентина Шарыкина – пани Зося из «Кабачка «13 стульев» и звезда Театра сатиры – считает, что семья худрука-донжуана сохранилась исключительно из-за мудрости его супруги Натальи Николаевны.
– Специалисты считают, что мужчина может физически любить одну женщину, я имею в виду в сексуальном плане, не дольше семи лет, – пожимает плечами Шарыкина . – Потом ему требуется разнообразие. Что уж о таком красавце, как Ширвиндт, говорить. Мужчина есть мужчина. Александру Анатольевичу явно есть что вспомнить. Но он больше 60 лет женат на своей Наталье Николаевне, потому что она – молодец, все понимает и сохраняет их семью.
Постоянство — редкое качество для актера. Только не для Александра Ширвиндта. С 1957 года — преподает в Щукинском училище. С 1970-го — актер, а с 2000-го — худрук Московского театра Сатиры. Но главное — в 1951 году он познакомился с будущей женой Натальей Белоусовой. И больше уже с ней не расставался…
Даже странно, что на экране он бывал «бабником». Что прославившаяся книгой об Андрее Миронове актриса Татьяна Егорова «прошлась» и по Александру Ширвиндту, вытащив на свет белый его увлечения. Наверное, по нему сохли поклонницы. Скорее всего, встречали у театра, провожали до дома. Он же всегда утверждал, что испортил жизнь только одной женщине. «К сожалению, однолюб», — иронизирует Ширвиндт. «К моему счастью», — парирует супруга.
Александру Анатольевичу и Наталье Николаевне повезло родиться в интеллигентных семьях. Его родители были связаны с театром и музыкой. Она — внучка главного архитектора Москвы Семенова, который спроектировал поселок НИЛ для творческих людей. Там, на подмосковной даче, Саша и Наташа и познакомились. Несколько лет дружили. Писали друг другу письма, скучали, переживали. Пока однажды Кис не принес Татке бумажный сверток в десять слоев. Она развернула. А там — белоснежная сирень! 1957 год. Январь! Откуда? Оказалось, начинающий актер уломал сотрудниц Ботанического сада — они приняли близко к сердцу ситуацию жениха. И была свадьба, и жизнь в большой коммуналке Ширвиндтов, и рождение сына…
Александр Ширвиндт. Кадр youtube.com
Он стал известным актером, она — успешным архитектором. Дальше — все так или иначе известно. О себе и близких актер написал несколько книг. В названии и содержании каждой — ирония, юмор, шутки. Без них это был бы уже не Ширвиндт.
А вот как рассказывал Александр Анатольевич о любви и семье много лет назад, когда не было еще сумасшедшей моды на книжные мемуары. Мы встретились с ним тогда в его гримерке Театра Сатиры, которую он всю жизнь делил с другом Михаилом Державиным…
— Любовь — это привычка. Он нужна. Латиняне говорили: «Консуетудо эст альтера натура». Я в школе учил латынь. Это была образцово-показательная школа, где на нас пробовали все, в том числе и латынь. «Привычка есть вторая натура». Любовь — это привычка, которая становится натурой.
Любимая женщина должна уметь готовить фаршированную рыбу, гречневую кашу и вареный лук. Больше ничего не должна. Хотелось бы, чтобы она была не очень черная. Беленькая такая. Шатенка. Но не жгучая брюнетка.
Я влюбился впервые не в девушку, а в корову. У моей будущей жены на даче была корова. И я обожаю молоко до сих пор. А женился потому, что меня этим молоком угощали. Я влюбился в корову и попутно в будущую жену. Как только я женился, корову отняли. Советская власть. И вот я остался с женой, без коровы. И до сих пор мы живем без коровы. Сейчас вот появилась какая-то маленькая надежда… Если б было чем кормить, я бы купил корову. Чтобы замкнуть круг своей влюбленности. В кино я был влюблен в Лидию Смирнову. Когда я учился в 8 или 9 классе и жил рядом с Михал Михалычем Державиным у Никитских ворот, в старой Москве, то всегда ходил после школы в Театр киноактера на улице Воровского. Часами стоял и ждал, когда появится Смирнова, давал ей какие-нибудь полцветочка. А сэкономленные от завтрака деньги тратил на ее фотокарточки и просил подписывать.
А с женой… Это было так давно. Она училась в восьмом классе, а я в девятом. Учился очень плохо. Больше делал вид… А она обращалась ко мне за помощью — задача какая-то вечная была. И я был в полной панике. Искал всегда отличников, которые практически за нее «заканчивали» школу. Потом она случайно где-то… Не она, а мой сын наткнулся на плохо спрятанный мой дневник, и понял, что все, что мы ему говорим, как надо учиться и т.д., — туфта. Этот дневник сыграл плохую роль в воспитании моего сына.
Александр Ширвиндт с супругой. Кадр youtube.com
Мы тогда ухаживали как-то по-другому. Катались на катке, например. Но это был атрибут, необходимость: «Догони, догони…» На лодке плавали по прудам. Танцевали под патефон на даче. Один раз в месяц были какие-нибудь бальные вечера, девочки танцевали с… девочками. Стеснялись и боялись. А я не очень стеснялся. Это были падеграс, падепатинер…
Я не понимаю слова «счастье». Довольство — это не счастье. Счастье — это все-таки какой-то атрибут глупости. Человек, который более или менее что-то думает и переживает, счастлив не бывает. Он бывает доволен, ему кажется, что он счастлив. Тут начинают подключаться другие органы чувств типа мозга и т.п. И счастье тут же рушится.
У нас профессия такая, что мы нос в нос не сидим. Гастроли, кочевая жизнь. Приезжаешь — вдруг что-то новое? Обрадуешься… А потом успокаиваешься: все то же самое.
“Сыграли «Фигаро». После спектакля Чек собрал всех участников в комнате отдыха, он был чем-то раздражен, наверное гормональное, и заявил громко, во всеуслышание оскорбительным тоном:
– Гафт, я к вам обращаюсь, я не могу видеть, когда вы появляетесь на сцене! Вы не граф, а какая-то Урка!
Гафт молча встал, вышел из комнаты отдыха, написал заявление об уходе и больше никогда не переступал порог театра. Для спектакля это была огромная потеря, так как Андрей и Гафт своими руками в неистовстве создавали спектакль, и Гафт был фантазером и блестящим исполнителем Графа. С его уходом спектакль потеряет остроту смысла и действия. Андрей срочно стал искать по Москве, в театрах – замену. За последние два года он сформировал почти новую труппу в театре, и теперь его взгляд остановился… назовем его Шармёр. Шармёру сделали предложение от имени дирекции, и он, не мешкая, унюхав в этой ситуации что-то для себя выгодное, оказался в стенах театра Сатиры.
Изобразительный Музей имени Пушкина на Волхонке. На первом этаже стоит гипсовая копия Давида Микеланджело. Гипсовые кудри, спускающиеся на капризный лоб, прямой точеный нос, под ним красиво очерченный изгиб эротического рта… Тело подробно рассматривать не будем, потому что оно уже в движении – ноги вдеты в серые брюки, на торсе белая рубашка с галстуком, сверху синий блейзер с золотыми пуговицами. Гипсовое лицо приобретает человеческую окраску: умные бархатные глаза цвета шоколада с большими веками, нежный румянец на щеках, волнистые черные волосы, обрамляющие всю эту красоту… Он выходит из музея, оказывается в московской квартире в центре застолья, открываются эротичные, красивой формы губы, и «Давид» произносит:
– *****, ****, поставь бутылку на место, я сказал… Родные, сейчас все быстро выпьем по анпёшечке! За др-р-р-р-ррррружбу! – Это образ Шармёра, который влился, именно влился вместе с бесконечным потоком алкоголя и мата, в наш и без того замусоренный этими пороками коллектив.
Со второго, женского, этажа летели вопли:
– Красавец! А какой добрый! Да еще умница! Ошибаетесь, это маска, там все очень вялое – противоречила опытная одалиска. Нет! Нет! Он такой остроумный, представляете: «Песня нам помогает жить, а юмор выжить!» Потрясающий мужик!
У всех сучек поднялись ушки и хвосты, и пронесся визг восторга. Все жмутся, трутся возле него, бегут в буфет – посидеть за столиком, полазить глазами по видимым и невидимым частям тела, бессознательно елозя зубами по нижней и верхней губе, выдавая эротическую нервозность. У нас кто новый – тот и молодец! Но новый человек несет с собой, даже не зная того, радость или горе, раздор или дружбу, цветение или растление. Помимо его внешних черт проглядывались и внутренние. Как говорила Кукушкина в «Доходном месте», «он почтителен и есть в нем этакое какое-то приятное искательство к начальству. Значит, он пойдет далеко». Он далеко пойдет в своем искательстве к начальству и будет «блаженствовать», как Молчалин. Ну что же делать, если нет других, более открытых и эффективных способов существования?
Почти что одновременно с Шармёром, который влился в наш театр, влился в страну фильм Феллини с безумным названием «Восемь с половиной». Под управлением Феллини в лице Марчелло Мастроянни мы получили почти что военный приказ – каждый достойный и уважающий себя мужчина обязан иметь несколько любовниц одновременно и хотя бы одну левую семью. Этот «приказ» воссоединился с образом Хема в свитере с бородой, который еще до появления Феллини втянул нас в дремучую пьянку. Самым невинным и прекрасным в этом экстремально-аморальном западном натиске был композитор Нино Рота. Его неземная музыка, тоскующая по нормальному, здоровому человеку, заставляла отставлять рюмки, баб, левую семью, становиться в круг, браться за ручки и цепочкой (как у Феллини), наступая на пятки впереди идущему, ходить друг за другом под та-та-та-тара, та-ри-ра-ри-ра-ра и чувствовать себя счастливыми детьми – без прошлого и будущего.
Наконец, после множества репетиций для Шармёра наступил экзамен – спектакль «Фигаро».
Моцарт: «Мне день и ночь покоя не дает мой черный человек».
Под музыку Моцарта черноволосый Граф – Шармёр облачился в парчовый сюртук, белые чулки обтягивали его тонкие ноги, на голове – белый парик с бантиком в хвосте. Конечно, подведены глазки, намазаны реснички, подведен ротик, припудрен носик. Он на сцене. Через три часа, в конце действия, все поняли: Шармёр – Граф в спектакле «Фигаро» с треском провалился.
– Провал! Провал! Он же бездарен! Разве можно сравнить с Гафтом? Это какая-то сопля на плетне! – кричали все те, кто недавно, доходя до степени сумасшествия, восторгался им и терся боком об его, приодетый в синий блейзер, торс.
На сцене он был ленив, вял, произносил текст как будто делал кому-то одолжение, в отличие от стремительного, дерзкого, умного Гафта. Да что сравнивать! Худсовет во главе с Чеком молчал. Чек звенел ключами, и решение снять Шармёра с этой роли висело в воздухе. Но если Шармёр не очень умно выглядел на сцене – в жизни, вне сцены, он взял реванш. После спектакля он немедленно пригласил к себе домой в высотный сталинский дом (стиль «вампир») на Котельнической набережной избранных из театра на банкет. Закатил банкет, прижал Зинку (он ко всем обращался на ты – видать, какие-то комплексушки, – и жена главного режиссера, зеленоглазая Зина, с первой минуты превратилась для него в Зинку) в темном углу, закатил ей юбку, одной рукой держась за грудь, другой стал стаскивать с нее трусы. Зинка была польщена, обескуражена, хихикала, как дурочка, то и дело поднимала трусы обратно, пока кто-то не вошел и не пригласил их к столу. Оба, довольные таким ходом дела, поправляли свои трусы и прически, и воодушевленная Зина Плучек, приступая к десерту, невзначай подумала: «Зачем мне этот десерт? Я готова поменять все, все, даже этот десерт на Шармёра и устроиться прямо на этом столе на глазах у всех вместе с ним в виде бутерброда».
Ее желание могло немедленно материализоваться, так как в ней таились темперамент и хулиганство: однажды в набитом людьми троллейбусе, будучи еще молодой, она опрокинула бидон со сметаной, которую только что приобрела, на голову предполагаемой сопернице.
Но Шармёру, к великому сожалению, надо было только подретушировать свой провал, и снятие и поднятие нижнего белья с Зинки служили ему только средством реабилитации. Какие циничные мужчины, однако!
Вечером все обожрались до отвала, наслушались его мата, Зинка еще два раза ощутила себя желаемой, да так, что лопнула резинка в трусах, и на следующий день в театре прозвучало: «Ввод Шармёра в роль Графа великолепен! Он настоящий Граф – и в жизни, и на сцене». Ему даже дали денежную премию. Прошло время, Шармёр обнаглел на сцене в роли Графа, и эта наглость в сочетании с микеланджеловской красотой стала приниматься зрителем. Так, с помощью Зинкиных трусов и грудей он вписался в роль ведущего артиста театра.
Вписаться-то он вписался… но в нем стало происходить что-то странное, то, чего он не ждал. Ему никогда не отказывала ни одна женщина, он всегда был первым, лучшим и самым красивым. Но это в другом театре. А тут на сцене рядом с ним порхал в самоупоении, срывая аплодисменты почти на каждой фразе, не такой красивый, белобрысый, с крепкими крестьянскими руками и ногами, с длинным носом и выпученными глазами Андрей Миронов. Шармёр чувствовал, как чувствует женщина, что он не любим, не так любим, как этот белобрысый Андрюшка.
У бедного Шармёра разболелась грудь на нервной почве, и в кулисах души, в вечернем платье, в золотых перчатках, родилась и сразу заявила о себе Зависть. В вечернем, потому что родителю во тьме ее не видно и можно сделать вид, что ее нет! А золотые перчатки, чтобы в приступе зависти цветом золота удушить соперника, не оставив следов.”
Из книги “Андрей Миронов и я”