Лариса леонова актриса личная жизнь

Хотите про искренность и честность?
Про любовь и преданность? Про возраст – не сетуя и без тени кокетства?
Про удивительную способность отдавать.
Про нетрепетность к себе и уважение ко всему, что окружает.
Про мудрость и смирение. А еще про СЛУЖЕНИЕ театру…

Интервью  Ирина Малёнкина
Записки театрального зрителя  Мария Вернер

Мария Вернер            

Поймала себя на том, что захожу в зрительный зал неуверенно и даже с некоторой опаской. Я не была в театре лет десять. Мой папа говорил, что театр – храм обмана. Всю юность я с ним спорила, а, повзрослев, пожалуй, согласилась. Тогда, давным­давно, контраргументы были весомы – ТЮЗ Корогодского и БДТ Товстоногова. Нынче я не знала бы, как и чем возразить. С уходом/исходом этих двух очень важных для меня театров поблекли восторженность и вера в происходящее на сцене. Верить не получалось. Любить тоже. Тогда зачем? Театр ушел из моей жизни, но я все еще сопротивлялась. Редкие вылазки в театральный свет приносили разочарования. Какой обман … один обман… Папа, а ты был прав, похоже…

О спектакле «Баба Шанель» Антрепризы Миронова в постановке Юрия Цуркану мне рассказали несколько весьма уважаемых людей. И настойчиво рекомендовали посмотреть. Идти не хотелось, но и огорчать уважаемых людей не следовало. Пообещав себе не мучиться и непременно удрать в антракте, обреченно опустилась в кресло. В антракте я не ушла. В антракте я побежала по лужам, на высоких каблуках, к метро, за цветами.

На сцене был АНСАМБЛЬ! Любимая с тюзовского детства Ирина Соколова и знакомая по «Разным судьбам» красотка Татьяна Пилецкая, невозможно милая Вера Карпова и бойкая Татьяна Захарова, и настоящее потрясение – Лариса Леонова.

Машина времени отыграла назад и вернула меня в родной БДТ, где на сцене – плетение тонких кружев, где боишься вдохом спугнуть чудо и веришь безраздельно, где больно и радостно на самом деле, взаправду, по­настоящему. Этот театр чувств оказался всего через три ряда от меня. Он ко мне вернулся.

Незатейливая пьеса, «настоящая комедия», в весьма солидной «редакции» режиссера, с потрясающе умной и точной сценографией Владимира Фирера, превратилась в очень серьезный, пронзительный, тонкий и смешной спектакль. Пять пожилых женщин, поющих русские песни в ансамбле и нашедших в этом некое отдохновение, осознание своей индивидуальности и необходимости, пусть и иллюзорной, сталкиваются в этом маленьком и очень дорогом каждому мирке под названием «Наитие» с тем, что повсеместно окружает их в большом мире, – они больше не нужны. И здесь тоже не нужны. Каждая реагирует по­своему: кто по­детски искренне, кто озлобленно, кто истерично. И за каждым характером целая жизнь: война, любовь, дети, внуки… Время отмерено, и оно заканчивается. Мириться с этим или сражаться? Остаться или уже пора..? Не знаю, задумывал ли Николай Коляда в своей пьесе «Баба Шанель» такую глубину, или ее сотворили создатели спектакля? Получилась настоящая трагикомедия. Баба Капа Ларисы Леоновой, по старшинству подошедшая ближе всего к «выходу», одновременно отрицает и осознает неизбежность всего, что происходит.  Ни на секунду не «уходит» Капа из глаз актрисы. А молчание порой сильнее и больнее слов. 90­летнее сердце сопротивляется из последних сил, а потом не выдерживает.
Такая игра – хотя слово «игра» здесь как­то и не уместно – вызывает мощную ответную реакцию зала. И смотрит зритель, затаив дыхание, на старую и никому особо не нужную Капитолину Петровну, сражающуюся со всеми и всем, а, по большому счету, – со своей старостью и одиночеством, и так примеряет, до смеха и слез, всю эту ЖИЗНЬ на себя, и так верит!

Абсолютная честность и искренность этой актрисы, глубинное понимание и проживание каждой фразы, каждой секунды, такая высота эмоций (без криков и соплей), что зритель ловит себя на том, что вроде как подглядывает за чьей­то жизнью, а не сидит в зрительном зале театра, удивительно легкое партнерство, лишенное желания позиционировать свое «Я», и, наоборот, помогающее коллегам по сцене; именно это тонкое и кружевное, пронзительное и честное, – явилось той самой машиной времени, вернувшей мне Театр.

Ирина Малёнкина

– Итак, знакомьтесь! Настоящая ленинградка, петербурженка, замечательная актриса Театра имени Ленсовета Лариса Владимировна Леонова.

– Я родилась за шесть месяцев и два дня до начала войны, маме тогда было всего 18. Отец, ещё совсем юный погиб на Синявинских болотах в 42­м. Практически всю блокаду я с мамой и бабушкой и прожили в Ленинграде.

Дело в том, что мой дедушка один из организаторов эвакуации ленинградцев. И поскольку был коммунистом, то считал, что не имеет права отправлять свою семью в первых эшелонах. Поэтому мы поехали в числе последних. Мама рассказывала, что мы тогда опоздали на автобус, на котором должны были переехать Ладогу, и нас посадили в какую­то машину; я с бабушкой ехала в кабине, а мама в кузове. Позже стало известно, что автобус, на который мы не успели, ушел под лед. Эвакуировали нас в город Данилов Ярославской области.

Послевоенное детство… Семь классов школы, стихи и участие в художественной самодеятельности. Техникум пищевой промышленности. Мама сказала: «По крайней мере, сыта будешь»… Работа в три смены на кондитерской фабрике… Кстати, я совсем недавно начала есть сладкое… Тайком от семьи поступление в вечернюю школу – взяли сразу в 9­й, засчитав год техникума. Все это приближало меня к осуществлению главной мечты – поступлению в Театральный институт! Не закончив 10­й класс и не получив аттестат, тем не менее я была допущена на все три тура вступительных экзаменов и все их прошла успешно. В учебной части, обнаружив оплошность, не зачислили недоучившуюся школьницу; велели приходить на следующий год. Я поплакала, поплакала, да и пошла. На следующий год первые два тура зачли автоматически.
В ожидании третьего показалась московским театральным педагогам, была отмечена и по результатам экзаменов поступила в московский вуз.

Вся моя жизнь подчинена театру. Более того, даже мое материнство было больше подчинено театру, чем дочерям. И если вы спросите меня, как получилось так, что я пошла в артистки, я не смогу этого объяснить – что-то повело, а что именно – не могу сказать. Но с первого класса я знала, что буду на сцене.

На зимние каникулы вернулась домой. Бабушка ахнула, открыв дверь: «Лешенька (это мое домашнее имя), такие худые у нас в блокаду по Ленинграду ходили». Помогать деньгами никто не мог, жить на стипендию было очень непросто. Я потом много лет не могла даже смотреть на макароны с сыром. Это было единственное, чем я питалась почти что полгода. В Москву больше не вернулась, променяв без сожаления столичный театральный институт на студию при БДТ имени Горького, студию, которую набирал сам Товстоногов!

Это была настоящая театральная школа. А какие у нас были педагоги! Р.С. Агамирзян, М.А. Призван­Соколова, А.А. Пурцеладзе, Л.И. Гительман, К.В. Куракина, И.И. Шнейдерман, Н.С. Стурова. Таких сейчас нет…

Мария Вернер            

Посмотрев «Бабу Шанель», я несказанно приободрилась и бросилась на поиски! Неужели где­то еще есть мой театр?! Тонкий, чувственный… Пусть с «авторской кухней», но оправданной, для меня. Пусть «по мотивам», но чтобы не без мотивов. Результаты поисков были так себе, но в анамнезе, как говорят медики, была «Баба Шанель», а, значит, не все потеряно.

Следующая моя встреча с Ларисой Леоновой состоялась в спектакле «Рюи Блаз», где ей досталась малюсенькая роль герцогини Альбукерской. Баба Капа, сыгранная так честно и искренне, ничем о себе не напомнила. Герцогиня – чопорная, величественная и суровая. Но в этом было столько иронии и жизни, это опять она играла так честно, что в антракте мы с друзьями неожиданно для себя даже заспорили, а какой же была эта герцогиня в молодости. Осуждает она королеву или, наоборот, сочувствует?

Обучаясь в студии при БДТ под руководством великого Георгия Александровича Товстоногова, будущие актеры с первого курса были на сцене. Мы бегали в «Божественной комедии» ангелами, казаками и казачками в «Поднятой целине».

На втором курсе я получила целый эпизод в спектакле «Палата» по пьесе Самуила Иосифовича Алешина. Вскоре, организуя свой творческий вечер, Товстоногов включил эту самую сцену в концерт. Но прийти на мероприятие полагалось только в концертных костюмах, – таково было условие организатора.

А поскольку я в одной кофте и в одной юбке вошла в студию, в одной кофте и в этой же юбке из студии вышла, я пришла к Товстоногову, извинилась и сказала, что никак не смогу принять участие в концерте, потому что мне элементарно нечего надеть. А он знал, что у меня бабушка портниха. «Лариса, вот Вам 20 рублей, – сказал Георгий Александрович, – пусть бабушка купит материал и к концерту сошьет Вам платье». Я возразила, что даже не предполагаю, когда смогу вернуть такие большие деньги. «Вот закончите студию, получите звание, тогда и вернете», – успокоил меня Товстоногов. Прошли годы, я закончила студию в 1965 году и поступила на службу в Театр имени Ленсовета. А получив в 1978 году звание заслуженной артистки, пошла к Товстоногову отдавать те самые 20 рублей. Он, конечно, и не вспомнил о долге. Мы поговорили. Георгий Александрович сказал, что следит за моими успехами и рад им. Уходя, перед тем как закрыть за собой дверь, я не удержалась и сказала: «Георгий Александрович, вот если бы Вы мне сейчас одолжили 40 рублей, я бы получила «народную», и ушла. Но поскольку он мне не одолжил 40 рублей, я так «народную» и не получила. Хотя меня это абсолютно не волнует и не задевает. Много раз подавали, да всякий раз возвращали с объяснением – в Театре имени Ленсовета и так слишком много артистов со званиями. Да Бог с ней, с «народной», разве в этом дело. Ведь есть потенциал и творческие планы, поддерживаемые главным режиссером. И есть мечта – чтоб Господь позволил мне еще пожить и что­нибудь приличное сыграть.

Не сложилось остаться в родном БДТ. Слишком много больших и именитых актрис было там в то время, а задействовать такую артистку в массовых сценах и эпизодических ролях Товстоногов считал кощунством. О чем абсолютно честно и заявил мне по окончании студии. Между тем предложил свою протекцию в любой театр Ленинграда и Москвы – «выбирай, какой нравится». Но я отказалась. Решила попробовать сама, без протекции. И оказалась в Театре им. Ленсовета, где и СЛУЖУ по сей день вот уже 52 года!

Мария Вернер   

Втеатре им. Ленсовета есть уникальный спектакль, который появился на свет 6 декабря 1969 года – это «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» в постановке Норы Райхштейн. Спектакль, известный всем без исключения ленинградцам. Когда­то Малышом была Алиса Фрейндлих, а Карлсоном – Анатолий Равикович. За почти 48 лет спектакль повидал много Малышей и Карлсонов, и лишь Фрекен Бок Ларисы Леоновой бессменна. С присущим ей юмором актриса замечает, что домомучительница все эти годы остается неизменно строгой, властной и боящейся привидений дамой. Разница лишь в том, что раньше надо было старательнее гримироваться.

А недавно в театре состоялась премьера спектакля «Земля Эльзы» в постановке того же Юрия Цуркану и с совершенно гениальной сценографией Владимира Фирера, по пьесе молодого драматурга Ярославы Пулинович. Тема не нова. «Ромео и Джульетта 70+» со всеми вытекающими: непониманием, неприятием, осуждением и т.д. Русская немка Эльза, живущая где­то в глуши, только похоронила супруга. В свое время он стал ей мужем по стечению обстоятельств… Жизнь Эльзы, как веревка, на которой сушится застиранное белье: война, эвакуация, теплушки, детский дом, глухая деревня, случайный муж, ребенок… Ожидание ЛЮБВИ… Ожидание того самого ПОТОМ, в котором будет все иначе. И приходят такие разные «потом», но они все, как одно – все то же застиранное белье с той же веревки. И вдруг после смерти мужа появляется ОН. Тоже отринутый жизнью, сброшенный на обочину. ОН, который с ней говорит, которому она интересна. И все это происходит с ней впервые. И вот в ее 76 случается то самое ПОТОМ! И восстает против всё то, что называлось ее жизнью, и все, кто составлял ее. По большому счету, никому нет дела до Эльзы, которой как бы навязана всего одна задача – дожить, никому не досаждая. Она, как старый шкаф или стол, должна оставаться до конца на своем месте, потому что так все привыкли, так удобно. Случившаяся любовь грозит нарушить и жизненные устои, и планы обеих семей. И у каждого своя боль и своя правда. И каждый готов за это сражаться. 

Я ни разу в жизни не играла главную роль. Игорь Петрович Владимиров (художественный руководитель и главный режиссер театра им. Ленсовета (1960­1999 гг)) называл меня высочайшего класса мастером эпизода. А если таковые и случались, то, как правило, срочным вводом. На какие­то я соглашалась легко и бесшабашно, другие давались с большим трудом (именно эмоционально) и доставляли даже физические страдания.

Я очень боялась играть роль Эльзы, боялась, что не смогу протянуть от начала до конца все эти этапы переходов из одного состояния в другое. Слава Богу, если это получилось.

По природе своей, я, очевидно, очень неуверенный в себе человек. Как сочетать уверенность и неуверенность? Не путайте с самоуверенностью. Самоуверенный человек не может быть до конца открытым, распахнутым, что ли… В самоуверенности есть примесь нахальства, некоторый привкус зависти. А уверенность в себе понимаю так – я уверена, что эта роль моя, но я не уверена в том, что она у меня получится…

Мария Вернер

Как важно, когда в минуты сомнений и все той же неуверенности, рядом близкий человек. Рядом с Ларисой Леоновой всегда ее муж – педагог, актер и режиссер Театра имени Ленсовета Олег Дмитриевич Зорин. Верный рыцарь. Высокий и импозантный. Практически на каждом спектакле он в зрительном зале или за кулисами. Напряженный, как нерв, на премьере «Эльзы». Тревожно осматривающий зал, вглядывающийся в лица зрителей, как бы вопрошая самого себя, достойны ли эти зрители того, что сейчас, после третьего звонка, им начнут дарить и отдавать, от чистого сердца, не жалея себя. И среди этого тока, бегущего по невидимым проводам, от сцены к залу и обратно, среди эмоциональных волн, то нарастающих, то затихающих, он как пристань, он – поддержка и опора…

А на сцене опять другая Леонова. Тихая деревенская бабушка, странно на немецкий манер произносящая шипящие. А знаете, почему ее шипящие не обрусели за 76 лет? Да потому, что с ней почти не разговаривали. Этот мир Эльзы оставался закрытым без малого восемь десятков лет. Каждым словом, каждым взглядом нам, зрителям, транслируется колоссальное количество информации: ее ценности, какое­то христианское смирение и принятие собственной судьбы, без воя и стона, и вместе с тем сумасшедшая внутренняя сила, некий стержень, который и позволил дожить до того самого ПОТОМ. Примерьте на себя. И сразу станет больно и страшно. И примеряется без труда все потому же – у Ларисы Леоновой нет фальшивых нот, все абсолютно правдиво. Главная и очень затратная роль. За два с половиной часа происходит многое: ВСТРЕЧА, ЛЮБОВЬ, ВОЙНА СО ВСЕМ ОКРУЖАЮЩИМ, РАССТАВАНИЕ и, наконец, СМЕРТЬ… И забываешь напрочь, что это всего лишь театр. Прямо перед тобой вырастает полупрозрачное, такое робкое, такое долгожданное Эльзино счастье, которое в конце концов так и не удается никому разрушить. Столько всего пережить, ПЕРЕЖИТЬ, рассказать, переплакать, простить… за два с небольшим часа! Но поберечь себя, сделать чуть слабее, не так больно, означает солгать. Леонова же солгать не может. Волшебство игры (и опять с трудом применяю это слово) окончательно подтверждают беззастенчиво плачущий мужчина в первом ряду, зал, аплодирующий стоя, и реплики в фойе «Неужели она все­таки умерла?». Каждый унес с собой СВЕТ, веру в мечту, желание что­то изменить в своей жизни, раскаяние и надежду. Все получилось!

Папа, пожалуй, я опять готова с тобой поспорить.  Да, безусловно, театр – храм обмана, но бывают и исключения!