Игорь головатенко баритон биография личная жизнь

Дорога к вершинам оперного искусства не была для Игоря Головатенко прямой. Родившись в семье музыкантов в Саратове, Игорь поступил в консерваторию по классу виолончели в родном городе. Затем – в Московскую государственную консерваторию им. П. И. Чайковского по классу оперно-симфонического дирижирования (класс профессора, народного артиста СССР Геннадия Рождественского). Сольным пением занимался в Академии хорового искусства им. В. С. Попова (класс профессора Дмитрия Вдовина). В 2006-м состоялся профессиональный дебют певца – в “Мессе жизни” Ф. Делиуса с Национальным филармоническим оркестром России под управлением Владимира Спивакова. В 2007-2014-м Игорь был уже солистом Московского театра Новая опера. В 2010-м дебютировал в Большом театре в партии Доктора Фалька (“Летучая мышь” И. Штрауса). С сентября 2014-го – солист оперной труппы Большого театра.

Впервые Головатенко исполнил партию Евгения Онегина в 2009 году на фестивале Юрия Башмета в Ярославле. Далее последовали: ввод в знаменитую постановку Колобова-Арцибашева в Новой опере в 2010 году, в которой певец участвует по сей день; дебют в Риге в постановке Андрея Жагарса (2012 год); постановка в Неаполе в театре Сан-Карло (режиссер Михаил Знанецкий, дирижер Джон Аксельрод); дебют в Казани на Шаляпинском фестивале в 2017 году в постановке Михаила Панджавидзе; концертное исполнение в гастрольной поездке Большого театра в Экс-ан-Провансе и Савонлинне с Туганом Сохиевым (лето 2017 года) и наконец постановка в Вашингтоне. В 2022-м Игорю Головатенко предстоит участвовать в новой постановке “Онегина” в Метрополитен-опере. 

Игорь Головатенко на Исторической сцене Большого театра во время репетиции с режиссером Евгением Арье, основателем  прославленного театра “Гешер” (Тель-Авив)

Игорь, расскажите о своем Онегине. Совпадает ли он с тем образом, что возник, когда вы читали произведение впервые? Сложно ли было работать над драматической ролью?

Онегин для меня – большая интересная загадка, которую я разгадываю уже почти десять лет, с тех пор как впервые спел эту партию. Мне сложно сказать, когда я читал произведение первый раз, это было очень давно, и я тогда еще даже не думал, что когда-нибудь буду петь. Теперь я уже сбился со счета, сколько собственно раз я перечитал гениальный роман А.С. Пушкина, могу сказать, что за последние два месяца раз пять точно, не говоря о замечательных трудах Лотмана и Непомнящего. Но дело даже не в этом. Очень сложно дать словесное определение образу Онегина. Вообще, это изумительно в пушкинско-онегинском мире: как только хочется дать чему-то точное определение – персонажу ли, отношениям ли – сейчас же это определение ускользает. Как невозможно поймать за хвост Синюю птицу, так абсолютно невозможно дать точную характеристику образа Онегина, уж простите за такое пошлое сравнение.
Конечно, можно говорить, что им овладела хандра, что он циник, что он абсолютно хладнокровно убивает юношу-поэта, друга; но ведь, с другой стороны, какая же с ним происходит чудовищная перемена! Отчаяние его, как и любовь, вполне искренни, он начинает пробуждаться, как человек, что-то впервые происходит в его спящей душе, от этого ему так мучительно больно и так хорошо! Об этом можно еще долго говорить, но самый сложный вопрос – как все это воплотить в опере? Не секрет, что Чайковский написал совершенно другое произведение. При всей гениальности его музыки и драматургического воплощения я очень сожалею, что в оперу не вошли (и не могли войти по определению) вся пушкинская ирония и отношения автора со своими героями. Это невозможно было сделать, в результате чего мы имеем все же замечательную историю отношений, любви, изумительные “Лирические сцены” с несколько смещенными акцентами в сторону мелодрамы.
Все это уводит оперного Онегина от его иронии, сарказма, цинизма и хандры в сторону более лирического существования, однако я считаю, можно добиться сценического сочетания того и другого, хотя это труднейшая задача. В этом, я уверен, суть работы над драматической ролью – обогатить и без того прекрасную музыку какой-то пушкинской поэтической интонацией. Кроме того, проблема “Евгения Онегина” Чайковского еще и в том, что это одна из самых исполняемых опер в мире, не говоря уже о России, и нет театра, на сцене которого не шла бы эта опера в прошлом либо сейчас. Думаю, искать что-то новое, что-то свое надо, исходя из двух текстов, данных нам великими русскими гениями: Пушкиным и Чайковским. 

Игорь Головатенко на репетиции “Евгения Онегина”

Какую свою работу считаете вершиной мастерства?

Не знаю насчет “вершины мастерства”, об этом вообще не мне судить совершенно. Могу только сказать, что есть роли, которые мне очень близки, я их очень люблю и в них чувствую себя наиболее вольготно. Это, конечно, Жорж Жермон в “Травиате” Верди, Онегин Чайковского и моя самая любимая роль – Родриго в вердиевском “Дон Карлосе”. Есть еще несколько любимых ролей, но эти – самые-самые. Не могу не сказать об изумительной постановке “Дон Карлоса” в Большом театре – просто шедевр!

С какими испытаниями, соблазнами и сложностями вам пришлось столкнуться во время развития своей карьеры?

Прежде всего надо сказать, что карьера оперного артиста и у нас в стране, и за рубежом полна всевозможных испытаний, случайностей и трудностей. Очень сложно заявить о себе, так сказать, “протолкнуться” сквозь ряды собратьев, но куда сложнее оставаться на довольно высоком уровне и соответствовать принятым ожиданиям. Довольно часто еще совсем юные певцы, не окрепнув технически, не набравшись сценического опыта, берут на себя смелость петь трудные партии, соблазнившись будущим успехом, славой и деньгами, особенно, если их на это толкают менеджеры, дирижеры или руководители театров. В нашей профессии трудно найти баланс между технической оснащенностью, которая приобретается годами упорного труда, ежедневных занятий и так называемым карьерным ростом, успехом, который зачастую зависит от стечения различных обстоятельств и может быть делом случая.
Конечно, не всегда дело обстоит именно так, но основная проблема нашей певческой профессии именно в отсутствии правильного баланса между этими двумя категориями, в неумении правильно распределить свои силы. Недостаток вокальной техники и опыта наряду с преждевременным освоением больших оперных полотен приводят к катастрофам – потере голоса и профессии. Правильный репертуар – это залог успеха, и я всегда стараюсь, получая какие-то предложения, думать, не рано ли мне петь ту или иную партию, будет ли выбор той или иной роли верным для какой-то конкретной сцены. Очень важна роль, в которой оперный артист дебютирует на большой сцене, будь то Большой театр, Ковент-Гарден, Парижская опера или Метрополитен. От мудрого выбора репертуара зависят напрямую и развитие голоса, и дальнейший ход карьеры певца, весьма капризной и непредсказуемой.

Все ли сбылось, о чем мечталось в 10-15 лет?

Наверное, сбылось такое, о чем я даже не мечтал. Совершенно точно у меня не было в мыслях, что когда-нибудь я буду петь на сцене Большого театра. Разумеется, о великих сценах Ковент-Гарден, Зальцбургского фестиваля, Парижской оперы я также не мог и помыслить. Я очень хотел заниматься музыкой и считаю, что судьба в каком-то смысле наградила меня. Да, все сбылось, и я очень счастливый человек.

 Были ли когда-нибудь сомнения в выбранной профессии?

Сейчас тяжело вспоминать некоторые тягостные моменты, но надо признаться самому себе, что сомнения были, особенно в начале пути. Наверное, это нормально: если что-то не получается, не выходит – сомневаться в себе, в своих силах и в правильности выбранного пути. Я очень счастлив, что мне и моему замечательному учителю, Дмитрию Юрьевичу Вдовину, хватило терпения и сил идти по этой трудной дороге. Сегодня может показаться, что все прекрасно, что все (почти) получается, но я всегда помню, как все начиналось, какой на самом деле это был тяжелый труд. Публика не видит этой стороны оперного дела и не должна видеть, однако наш успех прямо пропорционален количеству труда, потраченного на огранку мастерства.

Что приносит максимальное удовлетворение, ощущение парения, что вы на своем месте?

Артист, находясь на сцене, всегда чувствует реакцию зрителей, даже если они в данную секунду не награждают его бурными аплодисментами. Эмоции, которые певец переживает и, так сказать, “посылает” в зал, возвращаются ему с большой отдачей – это такой, я бы сказал, взаимный энергообмен. Пение, помимо прочих своих красот, – процесс в большой степени физиологический, и правильный с технической точки зрения вокал приносит весьма ощутимое физическое удовольствие поющему. В чем-то это сродни спорту, только в опере присутствует мощная эстетическая составляющая. Подлинное ощущение парения может возникнуть, когда все получается, голос звучит, на сцене замечательный ансамбль партнеров, прекрасный дирижер, благодарная публика – такое сочетание элементов оперного театра бывает крайне редко, но оно поистине бесценно. Думаю, в такие моменты каждый, кто находится в зале, тоже испытывает что-то весьма неординарное, переживает настоящий подъем, взлет высоких чувств, и я убежден, что для этого люди и ходят в оперу. Опера – это музыка, пение и театр – три величайших изобретения человека, их сочетание рождает подлинное искусство, для которого люди бросают все насущные дела и заботы.

 Кого сейчас можете назвать ориентиром в искусстве?

Сложный вопрос. Я стараюсь искать подобные ориентиры, скорее, в прошлом, чем в настоящем. Мне кажется, раньше и певцы, и вообще музыканты были гораздо честнее по отношению к своей профессии – как к собственно ремеслу, так и к искусству. Я могу сейчас перечислить имена великих певцов, дирижеров, инструменталистов, перед которыми преклоняюсь, но список будет длинный. В былые времена оперный театр все же более походил на “Храм Искусства”, хотя это не значит, что не было проблем, интриг и прочих “прелестей” театра. Возможно, впрочем, что я ошибаюсь.

 Чего хотелось бы еще достичь?

Хотелось бы спеть еще несколько очень важных, интересных ролей. Например, Риголетто, это все-таки ключевая, символическая баритональная роль. Но это будет, конечно, не завтра. В общем, мои мечты, как это ни банально, все сводятся к пению и существованию на сцене – это и есть жизнь.

В Большом театре Игорь Головатенко с успехом исполнил множество партий: Лопахин (“Вишневый сад” Ф. Фенелона), Жорж Жермон (“Травиата” Дж. Верди), Родриго (“Дон Карлос” Дж. Верди), Лионель (“Орлеанская дева” П. Чайковского), Марсель (“Богема” Дж. Пуччини), Роберт (“Иоланта” П. Чайковского), Леско (“Манон Леско” Дж. Пуччини), Князь Елецкий (“Пиковая дама” П. Чайковского).

Игорь, у вас двое детей, сейчас очень рано родители направляют своих чад на сцену, особенно если есть возможности и талант. Как вы к этому относитесь? Следите ли за шоу “Голос” и “Голос. Дети”? 

Моя задача как родителя – дать своим детям полноценное образование, чтобы они сами потом могли выбрать свой профессиональный путь. Поскольку я сам из музыкальной семьи, естественно, дети также обучаются музыке. Сейчас еще очень рано говорить о каких-то серьезных сценических достижениях, пока это нормальный учебный процесс. Что касается шоу “Голос”, то я не слежу постоянно за его событиями, я практически не смотрю телевизор в силу нехватки времени, однако некоторые особенно интересные выступления иногда смотрю в интернете. Впрочем, должен признаться, основная линия этого шоу лежит все же в стороне от моих интересов.

Не слышали об истории вокруг дочери Алсу?

Об истории с дочерью Алсу я слышал, но от комментариев воздержусь.