Геомара куликова биография
Для переиздания “Пушкаря Собинки” я писала в свое время краткую биографию писателя, тоже на всякий случай ее сюда выкладываю.
Куликов Геомар Георгиевич (1924-1996)
Родился 28 мая 1924 года в Москве. его отец был зоологом, профессором Тимирязевской сельскохозяйственной академии, мать работала в библиотеке Тимирязевской академии, но в основном занималась воспитанием детей. В 30-е годы семья несколько раз переезжала, так как был риск, что отца могут арестовать. Сначала они жили в Кирове (нынешняя Вятка), где Геомар Куликов учился в средней школе, затем в городе Балашиха Московской обл. Там он окончил школу, там же его застало начало Великой отечественной войны.
Некоторое время вместе с семьей он жил в эвакуации в Сибири, а в 1943 году отправился добровольцем на фронт. Участвовал в действиях 11 гвардейской дивизии 3-го Белорусского фронта – сначала как радист, затем как переводчик. За участие в форсировании Прегеля и взятие Кенигсберга награжден орденом Красной звезды.
По окончании войны Геомар Куликов учился в Московском библиотечном институте. С 1951 года работал редактором Всесоюзного радио, с 1954 года – заведовал литературно-драматическим вещанием на Магаданском радио. В 1956 году вернулся в Москву, где продолжил работу на радио и параллельно начал публиковать рассказы и заметки в юношеских журналах – “Пионер”, “Юный натуралист” и др. В 1962 году вышел первый авторский сборник рассказов “Переходящий кубок” (“Советская Россия”). Герои рассказов обычные рядовые школьники, сюжеты – разнообразные происшествия в школе, среди друзей и т.д. Однако каждый рассказ по-своему хорош и запоминаем – благодаря яркому юмору, ненавязчивой дидактичности, выразительным образам. Еще одна книга на школьную тему – “Как я влиял на Севку” – в советские годы стала классикой школьного жанра наравне с повестями Н. Носова, В. Драгунского, В. Осеевой. По повести было сделано несколько радиопостановок. Сюжет повести – в своеобразной “дуэли” между домашним мальчиком-книгочеем Костей Гороховым и его подшефным лентяем-двоечником Севкой Мымриковым. Тонкий юмор книги, забавные и одновременно жизненные приключения героев и в целом жизнеутверждающий настрой повести не оставляют равнодушными и сегодняшних школьников.
С середины 60 годов Геомар Куликов оставляет работу на радиовещании и полностью посвящает себя писательскому творчеству. В период с 1964 по 1985 в свет вышло 6 исторических повестей: “Повесть о Демидке и медной копейке”, “Тайный гонец”, “Юрьев день”, “У Дона Великого на берегу”, “Пушкарь Собинка”, “Спокойствие не восстановлено”. Все они посвящены истории России, таким значимым ее моментам, как Куликовская битва, стояние на Угре, “медный бунт” и т.д. Главным героем большинства повестей становятся дети, глазами которых и показывается то или иное историческое событие. Занимательный сюжет и яркие запоминающиеся характеры делают каждую книгу не только познавательным, но и очень интересным чтением.
Написание каждой книги занимало достаточно много времени, так как писатель тщательно исследовал источники, исторические монографии, культуру и прикладное искусство интересовавшей его эпохи. Благодаря такой кропотливой работе все книги отличаются особой достоверностью и очень тонкой стилизацией языка описываемой эпохи. Последняя незаконченная повесть – “Государевы мастера”, посвященная средневековым русским ювелирам, пока не опубликована.
Имя Геомара Куликова (1924-1996) сегодня почти неизвестно широкому кругу читателей. А когда-то благодаря его историческим книгам советские школьники открывали для себя историю родной страны, и повесть «Как я влиял на Севку» до сих пор входит в некоторые программы по литературе.
С середины 60-х до середины 80-х годов XX века у Геомара Куликова вышло 8 книг в издательстве «Детская литература». Почему так мало? Каждую он готовил долго и ответственно, изучая множество источников, летописей, монографий. Он глубоко вникал в психологию ребенка, и потому мог заинтересовать. Читаются его книги легко: динамичный приключенческий сюжет, живая речь героев, внимание к деталям – писателю удается создать атмосферу времени, о котором он пишет, а читателю пережить эффект присутствия.
Переизданы сегодня книги Куликова «У Дона Великого на берегу» — посвященная Куликовской битве, «Пушкарь Собинка» — о стоянии на реке Угре и веселая школьная повесть «Как я влиял на Севку» — о взаимной пользе дружбы двоечника и отличника. Все книги писателя выложены в свободном доступе в интернете. А вот переиздают его сегодня мало.
На библиотечных книгах Куликова «Тайный гонец» про восстание Болотникова и «Повесть о Демидке и медной копейке» про Медный бунт листки срока возврата не раз уже исписаны полностью и приклеены заново. Его повести пользовались большим спросом, и до сих пор про них вспоминают в интернет-отзывах и на тематических форумах археологов и историков. Для кого-то они стали ступенькой к будущей профессии. «Это книги, с которых начинается любовь к истории родной страны», — пишут читатели.
О своем отце Геомаре Куликове «Бате» рассказала дочь писателя Екатерина Потапова.
Меня часто спрашивают, что означает такое необычное имя отца. Все просто. Отец родился в 1924 году, когда в ходу были популярны сокращения в духе Вилория и Энгельсины, а его родители придумали имя сыну из своих имен, Георгий плюс Мария, получилось Геомар. В крещении он был Георгий. Крестили его в детстве, и отец всегда относился к этому факту с большим уважением.
Его отец был зоологом, профессором Тимирязевской сельскохозяйственной академии. У нас в семье сохранилась такая классическая байка про моего деда. Утром он сидит на веранде, пьет чай, в аккуратном костюмчике, ножичком разделывает пирожное, и тут прибегает зоотехник и кричит, что взбесился бык, самый ценный производитель, справиться с ним никто не может. И вот дед в аккуратненьком сюртучке, откладывает ножичек и пирожное и бежит останавливает этого быка. Точнее, он сначала стал с ним говорить, а потом схватил, остановил и привел в чувство.
И папе передалась эта способность общаться с животными. Я помню, в детстве мы часто вместе ходили в зоопарк. Там папа разговаривал с животными. Например, он останавливался у клетки со львом и говорил: «Лев, ты хороший. Привет. Что, тяжело, старик? Да, в клетку заперли…» И что интересно, звери начинали реагировать. Стояла толпа людей, но именно его выделяли животные, подходили и начинали слушать.
Геомар Куликов
Отец был не совсем стандартный советский человек. У него всегда был огромный интерес к дореволюционной России, царской семье. У меня в детстве, а это было начало 80-х, на стене висел портрет великой княжны Татианы из журнала «Нива». Папа всю жизнь дружил с Якушкиными – это дворянский род, потомки декабриста. Еще в детстве в их семье он хорошо выучил немецкий язык, это его в войну спасло.
В 1943 он пошел добровольцем на фронт. Участвовал в действиях 11 гвардейской дивизии 3-го Белорусского фронта. Служил он сначала радистом, позывной у него был «Издатель», а потом переводчиком. За участие в форсировании Прегеля и взятие Кенигсберга награжден орденом Красной звезды.
После войны поступил в библиотечный институт. Он всю жизнь был книжный человек, даже из Германии привез собрание сочинений Гегеля на немецком языке. Работал редактором на радио, журналистом. Потом по призыву партии поехал работать в Магадан.
Геомар Куликов на Камчатке сразу после войны
Однажды в шахте он брал интервью у инженера по технике безопасности, и их там завалило. Вытащили из завала еле живого, он уехал в Москву, долго восстанавливался, ушел с постоянной работы и стал потихоньку писать.
Сначала это были детские рассказы из школьной жизни. А потом исторические книги. Писать про советское время он не мог, так как слишком много понимал. А в истории было безопаснее.
Историческая литература это была ниша, где можно было спокойно жить, не касаясь советской действительности. Хотя цензура ставила свои условия. Например, в книге «У Дона великого на берегу» он пытался сказать, что Пересвет и Ослябя были монахами. Пересвет там действует как персонаж, отец пытался упомянуть и про Сергия Радонежского и про лавру, но это все вырезали. У него в оригинале был монах Пересвет, а оставили «человек в черной одежде». В последнем издании мы восстановили монашество Пересвета.
Он был очень хороший папа, несмотря на то, что его воспитание не укладывалось в стандартные рамки, и на ранний инсульт.
Инсульт случился, когда я была во втором классе. Это очень сильно изменило нашу жизнь, до конца отец так и не восстановился. Но осталось много ярких воспоминаний о папе еще из дошкольного детства.
Каждое лето мы ездили в Коктебель. Там было очень интересно, они с мамой дружили с вдовой Волошина Марией Степановной, сестрой Цветаевой Анастасией Ивановной.
Слева направо: Геомар Георгиевич Куликов, его супруга Алевтина Павловна Куликова, Анастасия Ивановна Цветаева (сестра Марины Цветаевой) и Мария Степановна Волошина (вдова Максимилиана Волошина) в Коктебеле
Папа очень любил ходить пешком, и я полюбила длинные прогулки. Как Цветаева пишет в своих воспоминаниях о Волошине, что у них был культ прогулок, надо землю постичь и измерить ногами, так и у нас он тоже был. Мы собирались с утра и шли. Плавные изящные холмы… Можно было часами идти и смотреть.
В Москве он много времени проводил со мной. Мама уходила на работу, в Ленинскую библиотеку, а папа работал дома. Писал книжки и занимался со мной. Забирал из детского сада, а если я болела, то целый день мы были вместе.
Он был строже мамы, мама больше баловала, а у папы был любящий и строгий подход. Он старался воспитывать так, чтобы я понимала, что надо себя преодолевать. Даже в каких-то мелочах. Например, я была ленивая, он это знал и пытался какими-то мягкими способами это исправить. Например, мы сидим с ним, ужинаем вдвоем, я говорю:
— Ой, мне хочется хлеба с маслом.
– Ну, сходи, принеси.
— Нет, лень вставать.
— Хорошо, принеси мне тогда.
А папа для меня — это было святое, я тут же принесла:
— Папочка, вот тебе масло.
— Ну, мажь себе.
— Как, а ты не хочешь?
— Нет, я хотел, чтобы ты потрудилась чуть-чуть, свою лень преодолела.
Таких моментов было не так уж много, но они до сих пор помнятся.
Он здорово готовил по моим тогдашним представлениям. Не знаю, умел ли он готовить по-настоящему, но в детстве папа казался просто кулинарным волшебником. Я была малоежкой, ела мало и неохотно. А он мог сказать: «Сейчас будем готовить суп бурдэ», – и в обычный борщ, который сварила мама и который мне был абсолютно неинтересен, закидывал порезанные сосиски или жареные пельмени. Суп с сосисками, ну как такое не съесть!
Геомар Куликов
А иногда он водил меня в ресторан ЦДЛ на Большой Никитской. До сих пор это моя любимая улица в Москве. Помню все эти буфеты, вот тут будут длинные скучные разговоры у папы с его друзьями, но дадут вкусную котлету по-киевски, а в том зале будет накурено и тоже скучные разговоры, но зато будет пирожное картошка и дадут попробовать запрещенного кофе.
Он читал мне книги. «Мастера и Маргариту», помню, он читал, когда мне было лет пять. До сих пор у нас хранится первое советское издание «Мастера и Маргариты», вышедшее в семидесятых. Они с мамой ее бесконечно друг другу передаривали как самое дорогое. Две первых страницы исписаны – мама дарит папе, а папа потом дарит маме. «Евгения Онегина» с папиной подачи я узнала в первом классе. Надо было тренироваться писать. Он сажал: «Пиши: «Мой дядя самых честных правил…»
У него не было представления детское-недетское. Когда я что-то спрашивала про историю, он легко мог взять с полки том серьезного историка и начать читать и комментировать. Он считал, что ребенок вполне способен понимать взрослые вещи, только надо ему объяснить.
Геомар Куликов с детским писателем Александром Мелентьевичем Волковым (автором «Волшебника Изумрудного города»)
Папа был человек очень увлекающийся, и если он занимался какой-то темой, ему надо было пройти ее до конца. У нас сохранилась его огромная историческая библиотека. Там много книг не популярного характера, а серьезных исторических трудов, и все они в его закладках, пометках.
В Коктебеле, он, как и многие, заболел «каменной болезнью» – там все ходили и собирали халцедоны и сердолики. Потом он закупил домой ювелирное оборудование, помню папин рабочий стол, там машинка для полировки камней, какие-то хитрые весы, вальцы, паяльник. Его последняя повесть «Государевы люди», которую он не успел дописать, посвящена работе царских ювелиров.
Геомар Куликов в домашней ювелирной мастерской
Папа много рассказывал о своем детстве, о студенческих временах. Единственное, о чем он никогда не рассказывал, — это о войне. Меня это очень занимало: «Папа, а как ты воевал? А почему я не пошла с тобой на войну?» Мне ужасно хотелось воевать вместе с папой, я играла в солдатиков, танки и страшно переживала, как это так, папа воевал, а я нет. Но он отшучивался всегда: «Как-нибудь потом, в другой раз».
Если он что-то и рассказывал о войне, то это были, скорее, увлекательные байки. Например, о том, как он встретился с ясновидящей. Он был переводчиком после взятия Кенигсберга, и на допрос привели какую-то женщину. И когда он переводил, то смягчал обстоятельства ее дела, в результате ее отпустили. Потом он приходил помогал ей с продуктами, и она предсказала ему, что он станет писателем. Папе тогда было 20 лет, он только посмеялся, но потом это все сбылось. Она подарила ему золотое кольцо с бриллиантом, которое до сих сохранилось.
А о подвигах и сражениях не говорил никогда. В 1990 году ему прислали медаль от Британского королевского общества спасения погибавших. На документе, приложенном к награде, было написано: «В память спасения жизни трех детей и четырех женщин из развалин горящего дома в Кенигсберге в 1945 году» . Только тогда мы узнали о случае, о котором он никогда не рассказывал. В апреле 1945 во время штурма Кенигсберга он услышал крики, доносившиеся из-под обломков рухнувшего и горящего дома. Стал разбирать кирпичи и балки, было жарко, шинель начала тлеть. Из завала он вытащил трех ребятишек и четырех женщин. Потом спасенные немки пришли к коменданту города и рассказали, что их спас русский солдат. А как об этом узнали спустя 45 лет в Британском королевском обществе, отец не знал.
Когда он заболел, то в последние годы рядом осталось мало друзей. Он тяжело переживал свою беспомощность. Инсульт случился в 1986 году, ему тогда было 62. Переживал, что не может помогать и маме приходится носить тяжелые сумки, а вместо того, чтобы меня подкидывать под потолок, он должен ходить с палочкой. Мама была на работе, я в школе, а папа сидел дома один с нашей любимой собакой Алисой. Часто с ней разговаривал, рассказывал свою жизнь, а Алиса долго и внимательно слушала.
Семья Куликовых в доме Волошина в Коктебеле
Конечно, папа, очень повлиял на меня. Интерес к истории у меня был всегда. Особенно интересна была история искусства и архитектуры.
Моим детям (у нас четверо сыновей) передались увлечения деда, хотя они его никогда не видели. Старший собирается поступать на истфак, прочитал все книги дедушки, пользуется уже его исторической библиотекой. А младшие увлекаются камнями, носили дедушкину коллекцию в кружок землеведения, где они занимаются. Изучали названия минералов, дома устраивали выставки.
Из папиных книг моя самая любимая «Юрьев день». Это история мальчика Треньки, который работал на боярской псарне и история борзых собак, с которыми Тренька дружил. Историческая подоплека повести — отмена при царе Михаиле Федеровиче права крестьян на переход от одного боярина к другому на «Юрьев день». Как известно оттуда пошла пословица «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!». В детстве меня, правда, при всем сочувствии к крестьянам гораздо больше занимала приключенческая линия повести — собаки, найденный клад. Несколько лет подряд я тогда бредила борзыми, рисовала их бесконечно, мечтала стать охотоведом… Больше всего меня трогала история приручения грозного пса Урвана. Сейчас я вижу, что книга очень хорошо написана, у нее динамичный сюжет, поэтому очень жалко, что ее не переиздают.
Текст подготовила Вероника Бузынкина, журнал для настоящих пап Батя
Имя Геомара Куликова (1924-1996) сегодня почти неизвестно широкому кругу читателей. А когда-то благодаря его историческим книгам советские школьники открывали для себя историю родной страны, и повесть «Как я влиял на Севку» до сих пор входит в некоторые программы по литературе.
С середины 60-х до середины 80-х годов XX века у Геомара Куликова вышло 8 книг в издательстве «Детская литература». Почему так мало? Каждую он готовил долго и ответственно, изучая множество источников, летописей, монографий. Он глубоко вникал в психологию ребенка, и потому мог заинтересовать. Читаются его книги легко: динамичный приключенческий сюжет, живая речь героев, внимание к деталям – писателю удается создать атмосферу времени, о котором он пишет, а читателю пережить эффект присутствия.
Переизданы сегодня книги Куликова «У Дона Великого на берегу» — посвященная Куликовской битве, «Пушкарь Собинка» — о стоянии на реке Угре и веселая школьная повесть «Как я влиял на Севку» — о взаимной пользе дружбы двоечника и отличника. Все книги писателя выложены в свободном доступе в интернете. А вот переиздают его сегодня мало.
На библиотечных книгах Куликова «Тайный гонец» про восстание Болотникова и «Повесть о Демидке и медной копейке» про Медный бунт листки срока возврата не раз уже исписаны полностью и приклеены заново. Его повести пользовались большим спросом, и до сих пор про них вспоминают в интернет-отзывах и на тематических форумах археологов и историков. Для кого-то они стали ступенькой к будущей профессии. «Это книги, с которых начинается любовь к истории родной страны», — пишут читатели.
О своем отце Геомаре Куликове «Бате» рассказала дочь писателя Екатерина Потапова.
Меня часто спрашивают, что означает такое необычное имя отца. Все просто. Отец родился в 1924 году, когда в ходу были популярны сокращения в духе Вилория и Энгельсины, а его родители придумали имя сыну из своих имен, Георгий плюс Мария, получилось Геомар. В крещении он был Георгий. Крестили его в детстве, и отец всегда относился к этому факту с большим уважением.
Его отец был зоологом, профессором Тимирязевской сельскохозяйственной академии. У нас в семье сохранилась такая классическая байка про моего деда. Утром он сидит на веранде, пьет чай, в аккуратном костюмчике, ножичком разделывает пирожное, и тут прибегает зоотехник и кричит, что взбесился бык, самый ценный производитель, справиться с ним никто не может. И вот дед в аккуратненьком сюртучке, откладывает ножичек и пирожное и бежит останавливает этого быка. Точнее, он сначала стал с ним говорить, а потом схватил, остановил и привел в чувство.
И папе передалась эта способность общаться с животными. Я помню, в детстве мы часто вместе ходили в зоопарк. Там папа разговаривал с животными. Например, он останавливался у клетки со львом и говорил: «Лев, ты хороший. Привет. Что, тяжело, старик? Да, в клетку заперли…» И что интересно, звери начинали реагировать. Стояла толпа людей, но именно его выделяли животные, подходили и начинали слушать.
Отец был не совсем стандартный советский человек. У него всегда был огромный интерес к дореволюционной России, царской семье. У меня в детстве, а это было начало 80-х, на стене висел портрет великой княжны Татианы из журнала «Нива». Папа всю жизнь дружил с Якушкиными – это дворянский род, потомки декабриста. Еще в детстве в их семье он хорошо выучил немецкий язык, это его в войну спасло.
В 1943 он пошел добровольцем на фронт. Участвовал в действиях 11 гвардейской дивизии 3-го Белорусского фронта. Служил он сначала радистом, позывной у него был «Издатель», а потом переводчиком. За участие в форсировании Прегеля и взятие Кенигсберга награжден орденом Красной звезды.
После войны поступил в библиотечный институт. Он всю жизнь был книжный человек, даже из Германии привез собрание сочинений Гегеля на немецком языке. Работал редактором на радио, журналистом. Потом по призыву партии поехал работать в Магадан.
Однажды в шахте он брал интервью у инженера по технике безопасности, и их там завалило. Вытащили из завала еле живого, он уехал в Москву, долго восстанавливался, ушел с постоянной работы и стал потихоньку писать.
Сначала это были детские рассказы из школьной жизни. А потом исторические книги. Писать про советское время он не мог, так как слишком много понимал. А в истории было безопаснее.
Историческая литература это была ниша, где можно было спокойно жить, не касаясь советской действительности. Хотя цензура ставила свои условия. Например, в книге «У Дона великого на берегу» он пытался сказать, что Пересвет и Ослябя были монахами. Пересвет там действует как персонаж, отец пытался упомянуть и про Сергия Радонежского и про лавру, но это все вырезали. У него в оригинале был монах Пересвет, а оставили «человек в черной одежде». В последнем издании мы восстановили монашество Пересвета.
Он был очень хороший папа, несмотря на то, что его воспитание не укладывалось в стандартные рамки, и на ранний инсульт.
Инсульт случился, когда я была во втором классе. Это очень сильно изменило нашу жизнь, до конца отец так и не восстановился. Но осталось много ярких воспоминаний о папе еще из дошкольного детства.
Каждое лето мы ездили в Коктебель. Там было очень интересно, они с мамой дружили с вдовой Волошина Марией Степановной, сестрой Цветаевой Анастасией Ивановной.
Папа очень любил ходить пешком, и я полюбила длинные прогулки. Как Цветаева пишет в своих воспоминаниях о Волошине, что у них был культ прогулок, надо землю постичь и измерить ногами, так и у нас он тоже был. Мы собирались с утра и шли. Плавные изящные холмы… Можно было часами идти и смотреть.
В Москве он много времени проводил со мной. Мама уходила на работу, в Ленинскую библиотеку, а папа работал дома. Писал книжки и занимался со мной. Забирал из детского сада, а если я болела, то целый день мы были вместе.
Он был строже мамы, мама больше баловала, а у папы был любящий и строгий подход. Он старался воспитывать так, чтобы я понимала, что надо себя преодолевать. Даже в каких-то мелочах. Например, я была ленивая, он это знал и пытался какими-то мягкими способами это исправить. Например, мы сидим с ним, ужинаем вдвоем, я говорю:
— Ой, мне хочется хлеба с маслом.
– Ну, сходи, принеси.
— Нет, лень вставать.
— Хорошо, принеси мне тогда.
А папа для меня — это было святое, я тут же принесла:
— Папочка, вот тебе масло.
— Ну, мажь себе.
— Как, а ты не хочешь?
— Нет, я хотел, чтобы ты потрудилась чуть-чуть, свою лень преодолела.
Таких моментов было не так уж много, но они до сих пор помнятся.
Он здорово готовил по моим тогдашним представлениям. Не знаю, умел ли он готовить по-настоящему, но в детстве папа казался просто кулинарным волшебником. Я была малоежкой, ела мало и неохотно. А он мог сказать: «Сейчас будем готовить суп бурдэ», – и в обычный борщ, который сварила мама и который мне был абсолютно неинтересен, закидывал порезанные сосиски или жареные пельмени. Суп с сосисками, ну как такое не съесть!
А иногда он водил меня в ресторан ЦДЛ на Большой Никитской. До сих пор это моя любимая улица в Москве. Помню все эти буфеты, вот тут будут длинные скучные разговоры у папы с его друзьями, но дадут вкусную котлету по-киевски, а в том зале будет накурено и тоже скучные разговоры, но зато будет пирожное картошка и дадут попробовать запрещенного кофе.
Он читал мне книги. «Мастера и Маргариту», помню, он читал, когда мне было лет пять. До сих пор у нас хранится первое советское издание «Мастера и Маргариты», вышедшее в семидесятых. Они с мамой ее бесконечно друг другу передаривали как самое дорогое. Две первых страницы исписаны – мама дарит папе, а папа потом дарит маме. «Евгения Онегина» с папиной подачи я узнала в первом классе. Надо было тренироваться писать. Он сажал: «Пиши: «Мой дядя самых честных правил…»
У него не было представления детское-недетское. Когда я что-то спрашивала про историю, он легко мог взять с полки том серьезного историка и начать читать и комментировать. Он считал, что ребенок вполне способен понимать взрослые вещи, только надо ему объяснить.
Папа был человек очень увлекающийся, и если он занимался какой-то темой, ему надо было пройти ее до конца. У нас сохранилась его огромная историческая библиотека. Там много книг не популярного характера, а серьезных исторических трудов, и все они в его закладках, пометках.
В Коктебеле, он, как и многие, заболел «каменной болезнью» – там все ходили и собирали халцедоны и сердолики. Потом он закупил домой ювелирное оборудование, помню папин рабочий стол, там машинка для полировки камней, какие-то хитрые весы, вальцы, паяльник. Его последняя повесть «Государевы люди», которую он не успел дописать, посвящена работе царских ювелиров.
Папа много рассказывал о своем детстве, о студенческих временах. Единственное, о чем он никогда не рассказывал, — это о войне. Меня это очень занимало: «Папа, а как ты воевал? А почему я не пошла с тобой на войну?» Мне ужасно хотелось воевать вместе с папой, я играла в солдатиков, танки и страшно переживала, как это так, папа воевал, а я нет. Но он отшучивался всегда: «Как-нибудь потом, в другой раз».
Если он что-то и рассказывал о войне, то это были, скорее, увлекательные байки. Например, о том, как он встретился с ясновидящей. Он был переводчиком после взятия Кенигсберга, и на допрос привели какую-то женщину. И когда он переводил, то смягчал обстоятельства ее дела, в результате ее отпустили. Потом он приходил помогал ей с продуктами, и она предсказала ему, что он станет писателем. Папе тогда было 20 лет, он только посмеялся, но потом это все сбылось. Она подарила ему золотое кольцо с бриллиантом, которое до сих сохранилось.
А о подвигах и сражениях не говорил никогда. В 1990 году ему прислали медаль от Британского королевского общества спасения погибавших. На документе, приложенном к награде, было написано: «В память спасения жизни трех детей и четырех женщин из развалин горящего дома в Кенигсберге в 1945 году» . Только тогда мы узнали о случае, о котором он никогда не рассказывал. В апреле 1945 во время штурма Кенигсберга он услышал крики, доносившиеся из-под обломков рухнувшего и горящего дома. Стал разбирать кирпичи и балки, было жарко, шинель начала тлеть. Из завала он вытащил трех ребятишек и четырех женщин. Потом спасенные немки пришли к коменданту города и рассказали, что их спас русский солдат. А как об этом узнали спустя 45 лет в Британском королевском обществе, отец не знал.
Когда он заболел, то в последние годы рядом осталось мало друзей. Он тяжело переживал свою беспомощность. Инсульт случился в 1986 году, ему тогда было 62. Переживал, что не может помогать и маме приходится носить тяжелые сумки, а вместо того, чтобы меня подкидывать под потолок, он должен ходить с палочкой. Мама была на работе, я в школе, а папа сидел дома один с нашей любимой собакой Алисой. Часто с ней разговаривал, рассказывал свою жизнь, а Алиса долго и внимательно слушала.
Конечно, папа, очень повлиял на меня. Интерес к истории у меня был всегда. Особенно интересна была история искусства и архитектуры.
Моим детям (у нас четверо сыновей) передались увлечения деда, хотя они его никогда не видели. Старший собирается поступать на истфак, прочитал все книги дедушки, пользуется уже его исторической библиотекой. А младшие увлекаются камнями, носили дедушкину коллекцию в кружок землеведения, где они занимаются. Изучали названия минералов, дома устраивали выставки.
Из папиных книг моя самая любимая «Юрьев день». Это история мальчика Треньки, который работал на боярской псарне и история борзых собак, с которыми Тренька дружил. Историческая подоплека повести — отмена при царе Михаиле Федеровиче права крестьян на переход от одного боярина к другому на «Юрьев день». Как известно оттуда пошла пословица «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!». В детстве меня, правда, при всем сочувствии к крестьянам гораздо больше занимала приключенческая линия повести — собаки, найденный клад. Несколько лет подряд я тогда бредила борзыми, рисовала их бесконечно, мечтала стать охотоведом… Больше всего меня трогала история приручения грозного пса Урвана. Сейчас я вижу, что книга очень хорошо написана, у нее динамичный сюжет, поэтому очень жалко, что ее не переиздают.
Фотографии предоставлены дочерью писателя Геомара Куликова Екатериной Потаповой.
Купить книги Геомара Куликова на Лабиринте
Купить книги Геомара Куликова на Озоне