Если муж бывший монах
Просмотры:
1 985
Этот текст-размышление можно считать ответом на вопрос нашей читательницы «Почему нельзя венчаться с иеромонахом?».
***
Многие новоначальные иноки весьма обольщаться на свой счёт и сильно переоценивают свои возможности. Да, хорошо побывать в монастыре в течение какого-нибудь непродолжительного срока и, получив духовное и эстетическое наслаждение от находящихся там святынь и от удивительного по красоте и благолепию монастырского богослужения, окунуться в совершенно иную по своему древнему укладу иноческую жизнь, а потом снова вернуться к обыденной жизни.
Однако в последнее время, к сожалению, среди некоторых духовников, — которые вообще-то призваны к тому, чтобы помогать человеку в становлении на духовном пути, — распространилась постыдная практика принуждения к принятию монашества. Эти духовники паразитируют на доверии большинства верующих к такому богодухновенному явлению как старчество. И редко кто из крайне доверчивых и наивных новообращённых, со священным трепетом относящихся ко всему духовному, может в каком-нибудь «благообразном старце» разглядеть волка в овечьей шкуре. Когда человек приходит к вере в Бога, то особое душевное состояние настолько охватывает его, что он и тени сомнения не допускает в своих мыслях, что его могут обманывать «служители Неизреченного Света».
Эти «боговдохновенные старцы» и их окружение — с попустительства представителей высшей церковной власти, — прибегают к вполне сектантским методам: например, умалчивают о недопустимости вступления в брак после принятия дьяконского сана или принуждают к монашескому постригу в раннем юношеском возрасте (хотя таковой по церковным канонам запрещён, тем более в период неофитства), а нередко даже запугивая «Божьей карой» за неподчинение «Божьей воле». И преследуют, пользуясь неосведомлённостью новообращённых в церковно-канонических вопросах, вполне своекорыстные цели: получение бесплатной рабочей силы для своих обителей, возможность быстрого карьерного роста от увеличения числа насельников и создание особой «благолепной» атмосферы вокруг своего «духоносного старца». И их вовсе не трогают жизненные трагедии и изломанные судьбы, что в таких случаях, к сожалению, практически неизбежно. Не говоря уже об изощрённых издевательствах в некоторых монастырях со стороны начальствующих под предлогом спасения твоей души.
Затем тебя непременно ждет еще ряд разочарований на твоём духовном поприще: несмотря на все твои усилия, основная масса мирян воспринимает тебя всего лишь как совершителя «волшебных обрядов»; большинство «собратьев по духовному цеху» видят в твоем лице не столько соратника, сколько конкурента «на рынке религиозных услуг»; а твоему священноначалию от тебя требуются в первую очередь вовремя сданные отчёты и добросовестно выплачиваемые взносы.
Потом тебя постепенно начинает одолевать чувство одиночества и приходит, наконец, переосмысление жизненных ценностей и отношения к семейной жизни. Ты осознаешь, что настоящая радость в ней исходит не от возможности жить в своё удовольствие (в таком случае это было бы проявлением эгоизма) и доступности интимной близости с противоположным полом (согласно церковным канонам таковая близость допустима лишь в венчанном браке), а от возможности общения с дорогим твоему сердцу человеком, с которым разделяются все тяготы и радости совместного жизненного подвига. И в первую очередь радость от взаимной беззаветной привязанности друг к другу и совместного воспитания детей — как квинтэссенции жизнедеятельности человека и плода обоюдной родительской любви, а также исполнения жизненного долга, вложенного Творцом в человеческую природу.
Трудно, наверное, представить чувство более трепетное, чем то, которое может испытывать отец в тот момент, когда, не успев переступить порог дома, он ловит на себе восторженный детский взор бегущего в его объятия сына или дочери, ощущает прикосновение нежной детской щеки и осознаёт, что кроме него для его ребёнка дороже и любимей нет никого на свете?
Ты приходишь к осознанию того, что добродетельная и благочестивая жизнь в миру не менее достойна восхищения и награды от Создателя, чем жизнь в «духовном оазисе» за монастырской оградой. К праведной жизни, к святости и к соблюдению заповедей Божиих призваны все люди — не только монашествующие, но и мирские. Разница между ними заключается не в степени святости, а в образе служения, к каждому из которых необходимо особое на то призвание, и в особых дарованиях от Бога на выбранном жизненном пути.
Многие люди (особенно в юношеском возрасте), не получившие должного церковного воспитания, не в состоянии отличить желание жить обычной церковной жизнью от монашеской, и в начале своего духовного возрастания вполне могут ошибиться (особенно под влиянием неофитского максимализма) в выборе жизненного пути, с лёгкостью приняв желание жить полнокровной духовной жизнью за стремление к иночеству, чем иногда, — как было уже указано выше, — пользуются недобросовестные (мягко выражаясь!) духовники.
Для того чтобы было более понятно о чём идёт речь, можно прибегнуть к языку образов. Если Церковь, т. е. верующих, представить воинством, то священнослужителей можно сравнить с офицерами, а иноческие обители можно уподобить гвардейским частям. И если же вы решили вступить в ряды «церковных гвардейцев», несмотря на все ожидающие вас на этом пути трудности, то в наш, к сожалению, полный подлости и цинизма век нужно быть весьма осмотрительным, чтобы не угодить в «духовный штрафбат».
В случае же ошибки в выборе жизненного пути можно горько поплатиться. Состояние душевной опустошённости на грани нервного срыва может продлиться не год и не два. И ты не знаешь — выйдешь ли ты из него вообще когда-нибудь или нет, и никто тебе не может дать никаких гарантий. Уходит год за годом, а чувство самонереализованности охватывает тебя всё сильнее. Пропадает аппетит, сон; и тебе уже ничего не приносит радости, — хотя при желании ты можешь себе позволить практически любое удовольствие. В вине также не можешь найти утешения — к нему как назло нет никакой тяги, да оно и не веселит нисколько, лишь сильнее нагоняя тоску. Всё это пытаешься заглушить, загружая себя до изнеможения работой, общением с людьми, документами, книгами — всё что угодно, только бы не оставаться наедине со своими переживаниями и мыслями. Однако утешения не приносит ничего…
Единственной отрадой в таком состоянии бывает возможность общения с детьми, но после этого неизбежно тебя охватывает чувство уныния, а то и отчаяния — от отсутствия детского смеха, плача, лепета, запаха (приятней которого, наверное, нет ничего на свете), и особенно если к ним ты привык с раннего детства, воспитываясь в многодетной семье.
Отказаться от священного сана? Но лишь в нём чувствуешь своё призванье, подобно призванию, например, художника, который не может не писать своих картин, или композитора, не мыслящего своего существования без музыки. Но и церковное служение — крестины, венчания, встречи с детьми в детсадах и школах — всё режет по живому, сердце сжимается от тоски и безысходности, и ты невольно вынужден прятать от окружающих глаза с предательски наворачивающимися на них слезами…
И проблема здесь для многих заключается не в простом влечении к противоположному полу, или, по крайней мере, вовсе не в вульгарном его проявлении, а в доходящей до предела психических возможностей потребности во взаимных чувствах, в непреодолимом желании проявлять нежность, заботу, свои самые лучшие и благородные качества в отношении к той, которая сможет ответить тебе взаимностью, и с которой ты сможешь разделить радостное бремя рождения детей и заботливые хлопоты по их воспитанию.
И рано или поздно она встречается на твоём жизненном пути…
Такое испытание (причём это является тяжелейшим испытанием для обоих) может выдержать далеко не каждый. Церковно-канонические же нормы, регламентирующие жизнь Церкви (составленные к тому же в глубокой древности), таковую ситуацию, к сожалению, не рассматривают, и выход из неё подпавшим под влияние лжедуховников приходится находить разный. Одни, стиснув зубы, стараются изо всех сил сохранить верность данным по неосмотрительности обетам. Другие, отрекаясь от сана, возвращаются к обычной мирской жизни. Третьи, в случае снисходительного отношения правящего архиерея (обычно из-за особых на то жизненных обстоятельств, а также в виду щепетильности ситуации и сомнительности с церковно-канонической точки зрения законности такого рода пострижения), решаются вступить в гражданский брак, продолжая своё служение в Церкви.
Знаю даже о паре случаев, когда архиереи живших в «гражданском» браке иеромонахов перевели в разряд белого духовенства. Однако такие архиерейские «вольности» в церковной среде считаются противоканоничными, и наверняка одним из следующих на кафедре архиереев на бывшего чернеца, ставшего бельцом, может быть обрушена вся тяжесть церковного законодательства, согласно которому такового надлежит лишить священнического сана. Но при этом монашеский сан не снимается, а церковные правила предписывают ему (уже в качестве простого монаха), оставивши свою семью (естественно, об алиментах умалчивается), отправиться на жительство в один из монастырей для того, чтобы провести остаток своей жизни в покаянии.
В этом случае складывается совершенно парадоксальная ситуация. Священство, являясь таинством, в восточно-христианской (в отличие от западной) традиции считается «смываемым» — лишенный сана не имеет более права надеяться на его восстановление. Монашество же, напротив, в церковной традиции таинством не считающееся, объявляется пожизненным и «неизгладимым».
В современной церковной практике принято осуждать монашествующих священнослужителей, оставивших свое служение и вернувшихся к мирской жизни. Если кто-то решается обнародовать свои отношения и вынести решение своего вопроса в церковный суд, то таковой подвергается не только жесткому прещению (церковному дисциплинарному наказанию), но и (если не пожелает оставить свою семью и жить в каком-нибудь отдаленном монастыре на покаянии) совершенно выкидывается из церковной жизни.
Хотя дореволюционная практика (объявляемая большинством нынешних канонистов неправомерной), начиная с петровских времен, была совершенно иной — человеку, добровольно (но бывали случаи и насильственного расстрижения) слагающему с себя монашеский сан, дозволялось вступать в брак, — совершавшийся соответственно духу того времени посредством таинства венчания. А Духовный Регламент, несмотря на налагаемые для расстриг ограничения по месту жительства и государственной службы, предписывал предоставлять им возможность устроиться на церковную (в качестве мирских служащих) или военную службу.
В настоящее же время обычно тот, кто решается порвать со своим священническим прошлым, лишается не только духовной, но и элементарной материальной поддержки. Монашествующая братия в основной своей массе — за исключением высокопоставленных и «своих» — не имеют ни трудовых книжек, ни отчислений в Пенсионный фонд (т. е. не могут рассчитывать на нормальную пенсию), и не имеют права надеяться (невзирая на многолетнее самоотверженное служение в священном сане) на помощь со стороны матери-Церкви.
Мы можем по-разному относиться к римо-католикам и спорить с ними о степени чистоты веры, но относительно обсуждаемого вопроса не может не вызывать восхищение отношение нынешнего понтифика к духовенству, оставившему служение ради создания семьи. Он не только ищет общения с ними, но и выказывает им свою поддержку: «Если священник влюбляется, — заявил он, — это ведёт к пересмотру его призвания и к изменению жизни. Он должен найти епископа и сказать ему, что он любит, и оставить священство. И что тогда? — А я помогу найти ему занятие».
Из уст папы Франциска в адрес бывших священников звучат не слова упрека, а пастырское ободрение:
«Если ты ошибся — поднимайся! Нет ничего более человечного, чем ошибки».
«Каждый человек должен смотреть на другого человека сверху вниз только тогда, когда нужно помочь подняться».
«Ни одного человека нельзя осудить навсегда за то, что он оступился; нет такой ненависти, которую нельзя было бы победить любовью!»
«Исправлять брата — это служение, и оно становится возможным и действенным лишь когда каждый признаёт себя грешником и нуждающимся в прощении Господа. Сама совесть, которая помогает мне простить ошибку другого, еще раньше напоминает мне о том, что я сам ошибся и ошибался много раз».
«Только один Бог лишён слабости, человек же по своей сути нуждается в Божьей поддержке. Мы никого не можем отбрасывать, потому что все мы — сокровище в глазах Бога. Пожалуйста, не забывайте молиться и обо мне, потому что я тоже слаб».
«Церковь — не организация, ни культурная, ни социальная, ни даже религиозная… Церковь — это семья Иисуса».
По утверждению римского первосвященника, Церковь призвана «лечить глубокие раны искренним диалогом» и «омывать ноги, а не промывать мозги».
И если уж и применять в отношении «оступившихся» священников наказания в рамках действующих канонических норм, то по логике вещей необходимо начать в первую очередь с тех, кто — фактически мошенническим образом — их рукополагал и постригал в нарушение этих же самых канонических норм. И вместе с их жертвами извергать из священнического сана и отправлять на покаяние в провинциальные обители.
Если же у нашего священноначалия нет воли и решимости к таковым одинаково справедливым действиям в отношении тех и других, то тогда необходимо поменять хотя бы свое отношение. Отказавшись от лицемерия, положить преграду к дальнейшим злоупотреблениям со стороны внутрицерковных сектантов и шибко рьяных церковных функционеров. И проявить «милость к падшим», оказавшимся (даже не столько по своей вине, сколько по вине недобросовестных пастырей) в сложной жизненной ситуации, но, несмотря на это, не озлобившимся и продолжающим оставаться верными чадами матери-Церкви и ожидающим от нее в лице своих духовных наставников и руководителей не отвращения и жестокого по отношению к себе обращения, а если и не сострадания, то хотя бы человеческого участия и духовной поддержки.
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340
С помощью PayPal
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
Уходя в монастырь, человек отрекается от всего мирского и приносит обеты девства, послушания и нестяжания. Но случается и такое, что монах не может или не желает больше держать эти обеты и хочет уйти из монастыря.
Препятствовать такому желанию настоятели монастырей не могут. Но они обязаны попытаться уговорить желающего стать мирянином остаться и не отказываться от принесённых обетов. Но что же происходит, если монаха не удаётся отговорить?
Дарование разрешения на возвращение в мирскую жизнь
Долгое время после принятия христианства на Руси и появления первых монастырей монахи не имели права отречься от принесённых обетов. Принимая монашеский постриг, они всю жизнь обязаны были провести в монастыре. Более того, принятие монашества означало, что человек становился мёртвым для мирской жизни. Такое правило действовало не только в Русской Православной Церкви, но и в других. Но, разумеется, случалось и такое, что разочарованные в монашеской жизни сбегали из обители. Заканчивался побег для таких монахов весьма печально — их отлавливали и помещали в монастырские тюрьмы. Легально уйти из монашества до середины XIX века не представлялось возможным.
Впрочем, предпосылки к получению права официального отречения от монашеских обетов и возвращения в мирскую жизнь появились ещё при Петре I. Правда, тогда возможен был только принудительный выход из монашества, получаемый в ходе рассмотрения прошения духовным судом. А вот во времена Александра I монах мог покинуть обитель по своему желанию. Первым монахом, воспользовавшимся этим правом, стал игумен Иоасаф. Он обратился к Священному Синоду с прошением о разрешении покинуть монастырь и жениться. Разрешение игумену не хотели давать очень долго, развернулись долгие дебаты. Но в результате был принят «Закон о снятии монашества». Он даже был закреплён в «Полном собрании законом Российской империи». Несколькими месяцами позже этот закон признала легитимным и Духовная консистория. Однако он не отвечал ни одному теологическому и каноническому обоснованию Восточной Православной Церкви.
Конечно, полученное русскими монахами право вернуться к мирской жизни не осталось незамеченным зарубежными священнослужителями. Так, грек Мелетий Апостолопулус попытался разобраться, как закон, не отвечающий ни одному канону христианской церкви, всё-таки мог быть принят. Однако ни один православный священнослужитель не смог дать ему ответа. В своей книге Мелетий писал:
Я обратился к канонистам из России с просьбой объяснить, как такая практика Русской Православной Церкви может быть совместима с основными учениями Восточной церкви касательно этого вопроса. Полученные ответы явственно дали понять, что канонисты не могут дать разумное объяснение этому закону.
Но как бы то ни было, закон был принят, и монахи, желающие вернуться в мирскую жизнь, должны были пройти специальный обряд.
Как проходил монашеский обряд отречения
Каждый человек, уходящий в монастырь, сначала принимал монашеский постриг и отказ от мирской жизни. После он приносил монашеские обеты девства, послушания и нестяжания. А желающий выйти из монашества должен был отречься от данных обетов и пострига. Разумеется, решившийся на такой шаг монах должен был сначала поставить в известность настоятеля монастыря. Просто уйти из обители и сообщить о своём решении постфактум он не имел права.
Перед тем, как монах получал разрешение на выход из монашества, настоятель и все члены обители пытались отговорить своего брата от совершения этого поступка. Сначала с монахом говорил игумен, а после — назначенный епископом клирик. Если у них ничего не получалось, то к делу подключался епископский совет. На уговоры давалось полгода. И если желающий уйти монах не внимал увещеваниям в течение этого срока, то ему давали разрешение отступить от принесённых обетов.
Процедура извержения из духовного сана называлась расстрижением, а прошедший её монах, соответственно, становился расстригой. В епархиальном управлении или в местной церкви ему зачитывали указ о лишении духовного сана. А после все собравшиеся восклицали «Анаксиос!». Это слово с греческого переводилось как «недостоин». Затем с расстриги снимали его монашеское одеяние, соответствующее его статусу. Все его предметы монашеского одеяния вместе с отслужившим свой срок церковный инвентарём сжигали. Интересно, что такой же обряд проводили над теми, кто отступил от принесённых обетов. То есть если монах, например, тайно женился или нарушал монашеский устав другим способом, то его изгоняли из обители, предварительно сняв одеяние — подрясник, рясу, скуфью или камилавку.
Если монах имел священный сан, то его лишали права совершения богослужений и чина. В заключение обряда снятия обетов у отступника отрезали клочок волосы с бороды и головы и выдавали ему мирские одежды и справку о пребывании в монастыре. В наше время обряд выхода из монашества проходит точно так же, за одним исключением. Сегодня уходящим из монастырей не срезают клок волос с головы и бороды. Оказавшись в миру, бывший монах волен делать что угодно.
Так ли просто проходило возвращение к мирской жизни?
В Российской империи отношение к бывшим монахам было не слишком хорошим. Если до ухода в монастырь мужчина занимал какую-то должность или имел военный чин, то он его лишался. Но вместе с тем он восстанавливался в своём бывшем сословии. Не могли расстриги, бывшие дьяконами или священниками, пойти на государственную службу. А в армию их брали только на должность рядового. Ко всему прочему, отказавшиеся от монашеских обетов не могли жить в Москве и Петербурге. А ещё они обязаны были уехать из той губернии, где находился их монастырь. Эти правила действовали в течение семи лет.
В течение того же времени бывший инок не мог жениться и поступить на гражданскую службу. Кстати, не мог он и венчаться со своей избранницей в церкви. Считалось, что действующий священнослужитель не может пойти наперекор обету безбрачия, принесённого его бывшим братом во Христе в бытность монахом. Так что расстриги могли заключить лишь гражданский брак. При этом, если до ухода в монастырь у мужчины уже было два брака, то заключить третий ему разрешали с большим скрипом. А четвёртый брак бывшему монаху заключить и вовсе не разрешали.
Ко всем запретам добавлялось также отлучение от Святого Причастия. А если расстрига умирал, то отпевали его как простого мирянина, а не священнослужителя. Кстати, и сегодня бывших монахов отпевают по мирскому чину. За соблюдением всех запретов бывшим монахом тщательно следили. Если он нарушал их, то его могли сослать в Сибирь. Сегодня церковь более лояльна к отказавшимся от монашеского пострига. Таких строгих запретов, как в Российской империи, в отношении них больше нет. К тому же, бывший монах всегда может вернуться в обитель, если он понял, что мирская жизнь не для него.
Возвращение бывших монахов в монастырь
Русская Православная Церковь положительно относится к тому, что прошедшие обряд снятия обетов возвращаются обратно в монастыри. Ведь каждый может совершить ошибку и принять неверное решение. К тому же, если человек прожил в монастыре большую часть жизни, то приспособиться к современным реалиям ему может быть очень трудно. Так что бывший монах всегда может вернуться.
Для возвращения в монастырь ему нужно принести покаяние и пройти испытательный срок. После этого он может носить своё прежнее церковное имя и даже получить обратно сан, если он у него был. Как правило монахи возвращаются в свою бывшую обитель, где они жили и служили ранее. Но если на момент возвращения в монашество она не действует, то монах может перейти в другую обитель.
Читайте также: Можно ли аннулировать крещение в церкви
Если вам понравился этот материал, пожалуйста, поделитесь им с друзьями! Будем рады, если вы подпишитесь на наш канал. Спасибо 🙂