Бывшая жена кто поет

“Бобриха” 27 / глава 26 / начало

Лукерья проснулась. Задрожала от страха. Пощупала голову. Поняла, что приснился сон.

Встала с кровати, посмотрела в окно. Полная луна освещала лес. Девочка остановила свой взгляд на светиле, и ей показалось, что смотрит она не на луну, а в глаза Устине. Оглянулась вокруг. Показалось, что стоит она посреди большой светлой комнаты. А рядом с ней маленькая соломенная люлька. Заглянула туда, а в ней как будто Васенька лежит, маленький такой, улыбчивый. Люльку покачивает Устина и нежным голосом поёт:

“В лес наутро не ходи,

Зверя-чёрта не буди.

Лес таинственен и зол

Страшен там дубовый ствол.

Силы тьмы в густой листве

Будут бить по голове.

В лес наутро не ходи,

Зверя-чёрта не буди”.

А потом всё исчезло. Луна спряталась за тучи, стало темно.

Больше в эту ночь Лукерья не уснула, а песня звучала и звучала в голове.

Таисья каждое утро спрашивала у дочки, какие сны та видела. Но Лукерья не рассказывала.

Не хотела расстраивать мать.

Отношения Алексея и Таисьи немного улучшились. Иногда ночью Лукерья слышала, как отец и мать разговаривают шёпотом. Таисья стала более спокойной, уравновешенной. Втайне от неё дочка занималась восстановлением зрения. Готовила травы, подсыпала ей в еду. Пару раз Таисья говорила, что как будто видит всё расплывчато, но потом зрение опять исчезало.

Лукерья верила, что у неё получится помочь матери, но для полного выздоровления было необходимо и желание самой Таисьи, но она отказывалась.

***

Бобриха добралась до своего дома глубокой ночью. Еле хватило сил войти, упала на пол и потеряла сознание.

Когда очнулась, не сразу поняла, жива она или нет. Перед глазами мелькали белые облака, летали птицы. От вида птиц она задрожала, подняла руки вверх, замотала головой, словно боясь, что птицы нападут на неё. Зажмурилась.

А когда открыла глаза, то увидела знакомый потолок своей избы. Рассмеялась громко. Встала, осмотрелась. Ничего не изменилось с того времени, как она ушла отсюда.

С того дня Бобриха начала резко стареть. Она с горечью замечала, как покрываются морщинами её руки, как сильно постарело лицо. Ноги стали подкашиваться. Спина ссутулилась.

Часто она думала об Алексее. И решила навестить его.

Шла по лесу несколько дней, останавливаясь на ночлег в землянках. Иногда ей мерещился сокол, и тогда она брала в руки палку и размахивала ею вокруг себя.

Когда добралась до избы сына, вздохнула с облегчением.

«Ну хотя бы разок посмотрю, как устроился мой Алёша», – подумала она.

Увидев во дворе старушку, Лукерья поначалу испугалась.

– Что, не узнаёшь, – сказала Бобриха. – Быстро вы меня забыли.

– Бабушка, это ты? – недоверчиво спросила девочка.

– Лукерья, с кем ты разговариваешь? – Алексей вышел на порог и заметил старуху.

– Здравствуй, сынок, – произнесла Бобриха.

– Мама? – удивлённо спросил Алексей.

Он подошёл к ней, заглянул в глаза. Обошёл её вокруг.

– Что с тобой стало, маменька?

– Старость пришла, не видишь что ли? Так и будешь меня держать на улице?

Алексей пожал плечами и произнёс:

– Ну заходи, раз пришла.

Бобриха медленно побрела в сторону дома. Вошла в избу. Увидела Таисью, кивнула ей и сказала:

– Приветствую тебя, хозяйка.

Таисья вздрогнула от знакомого голоса. Завертела головой.

– Тая, – Алексей подошёл к ней, – Бобриха в гости к нам пришла.

– С чем пожаловала? – спросила у Бобрихи Таисья.

– По сыну соскучилась, да и по внукам тоже. Их же у меня теперь двое осталось.

Алексей подскочил к матери, схватил её за плечи, затряс:

– Говори, твоих рук дело? Ты Устину и Васеньку сгубила? Где Петра прячешь, ведьма старая?

Алексей так сильно тряс старуху, что та стала кашлять. Отпустил её, выдохнул.

– Говори, куда дела мою жену и детей?

Бобриха откашлялась и произнесла:

– Э, как ты заговорил, жену ему подавай. Нет у тебя больше жены. Сгинула она вместе с Васькой и сыном в утробе.

– Что? – переспросил Алексей. – С каким сыном?

– Беременна она была. К весне должна была разродиться.

Алексей схватился за голову и заревел как медведь.

Этот страшный рёв наполнил избу и, казалось, вырвался из неё, да так, что птицы смолкли, а другие звери попрятались кто куда.

Лукерья сидела возле Таисьи и не могла унять дрожь. Она взяла мать за руку, сжала её ладонь крепко.

Когда Алексей успокоился, Бобриха продолжила:

– Не причастна я к этому, Алёша! Не вини меня. Расскажу всё, как было.

Бобриха села на лавку и начала рассказывать.

Поведала обо всём: и о том, как погубила первого внука, и о том, почему Васенька онемел. Рассказала, для чего всё это делала.

– С отцом твоим хотела встретиться, – жалобно повествовала Бобриха. – Я всю жизнь ждала, а когда узнала, что вернуть его можно, так рассудок помутнел. Не хотела я детей твоих губить, но ты бы и сам был отцу рад. Благодарил бы меня. Хотя толку тебе от этих детей, всё равно Устина была тебе не люба. А я встретилась бы с Мишенькой и зажила наконец-то.

Лукерья сразу вспомнила свой сон про Устину, Васеньку и младенца. Ей стало невыносимо жаль и родную мать, и безумного Васеньку.

«Так вот откуда был во сне это младенец, а похож он на отца немного, как я сразу не догадалась! Какая Бобриха всё же страшная ведьма! – думала Лукерья. – А я ещё хотела быть на неё похожей! Прости меня Господи за такое желание!» И перекрестилась.

Алексей слушал мать и ужасался. Какой страшной женщиной оказалась та, которая его родила.

Когда Бобриха закончила говорить, Лукерья заметила, что на окне со стороны улицы сидит сокол. Страх окутал её. Камень начал обжигать грудь. Девочка вытащила его и разместила поверх одежды. Сокол тут же улетел, а Бобриха уставилась на камень.

Таисья слушала внимательно. Она давно догадывалась, что от Бобрихи можно ожидать чего угодно. А вот Устину ей было по-настоящему жаль. «Бедная Устина, – думала она, – счастья и не видела совсем. А я? Разве я счастливой была? А дети? Сколько же зла хранится в одном человеке. Всех загубила».

У Таисьи возникло сильное желание увидеть, какой стала Бобриха. Посмотреть в глаза и сжечь её взглядом. Но она понимала, что это невозможно. Смирилась, поймала себя на мысли, что негоже зла человеку желать, пусть даже такому. Защемило в сердце, потекли слёзы, обжигая лицо. Подумала о Петеньке.

«Слава Богу, жив сынок, чувствую это сердцем, – тихо прошептала Таисья. – Хорошо, что он сбежал, на стороне ему будет лучше, чем здесь».

Бобриха спустилась на пол и встала на колени перед сыном:

– Прости меня, Алёшенька, я уже искупила свою вину. Наказана я сильно. Кожа моя молодая превратилась в жабью. Позволь мне до смерти пожить у тебя. Могу даже Богу твоему поклясться, что никого не трону.

Она схватила сына за ноги, начала целовать их.

– Я убью тебя, ведьма, – крикнул он и оттолкнул Бобриху от себя.

Та упала на пол. Опять закашлялась. Алексей схватил кочергу. Замахнулся. Но резко остановился.

Бобриха смотрела на него глазами полными слёз и сожаления.

– Живи, ведьма, – произнёс он. Не хочу брать грех на душу. Будешь жить в сарае, как Устина моя жила.

Бобриха как-то сразу оправилась, села опять на лавку, голос осмелел:

– Пока была жива – не ценил, как сгинула, так полюбил? – сказала она сыну язвительно.

Алексей опять замахнулся.

– Молчу, молчу… – прошептала Бобриха, уворачиваясь от кочерги.

Алексей схватил мать за руку и вывел её из дома, отвел в небольшое деревянное строение. Там он хранил сено. Принёс туда лавку и грубо сказал:

– Сиди и не высовывайся. Увижу, что шастаешь, выгоню!

– Хорошо, хорошо, сынок, – закивала Бобриха и, когда Алексей вышел, ехидно улыбнулась и произнесла: “Говорила я вам, что помнить меня будете всю жизнь. Помнить и дрожать”.

И расхохоталась.

Продолжение здесь

Другие рассказы здесь