Бывшая жена художника шилова

К дамам, претендующим на то, что отцом их ребенка является какая-то знаменитость, мы уже привыкли. Но как только Юля начала рассказывать, стало ясно, что здесь совсем другая история: с документами, подлинными фотографиями, настоящей драмой. И пошли мы к ней в гости… …Дверь однокомнатной квартиры открыла высокая розовощекая (кровь с молоком) молодая женщина. К ногам ее прильнула грустная девчушка лет четырех. У нее были глаза с искорками и широкие скулы, как у художника Шилова. Единственный стол в квартире оказался на кухне. Мы там и стали разговаривать. – Когда вы познакомились с Александром Шиловым? – 22 октября 1995 года в строящемся храме Христа Спасителя. Мне тогда казалось, сам Храм благословил эту встречу. В храме шел концерт. Наш оркестр «Молодая Россия» играл Чайковского, «Увертюру 1812 года». Солировал Мстислав Ростропович. Я играла на альте. Мне было 25 лет. Колокола звучали, как гром небесный. Но для меня этот концерт стал роковым. На нем был художник Шилов. Он наблюдал за мной во время концерта, а после него меня остановил его помощник, протянул визитную карточку Шилова и попросил ему позвонить. Я тогда о художнике Шилове ничего не знала. Но позвонила ему дня через два. Он попросил приехать – хотел написать мой портрет. – Вам это польстило? – Да. Я приехала к нему в мастерскую. И тут я увидела его картины. Я считала, что такие шедевры могли писать только старые знаменитые мастера… Я была ошеломлена. И навсегда осталась пленницей его искусства. – А говорят, что он проецирует фотографии героев и их раскрашивает? – Это полное вранье. Он стал сразу делать наброски моего портрета. Но не спешил. Встречались мы часто. Я начинала видеть перед собой очень обаятельного человека, который испытывал ко мне более чем дружеские чувства. – Звонил часто? – И днем, и ночью. Позвонив в 12 часов ночи, мог проговорить до трех утра. – О чем? – Он читал стихи. Пел старинные романсы. У него необыкновенно приятный голос. Он не скрывал сердечной привязанности ко мне. Говорил, что я ему нужна. – Но у него же была семья? – Я спросила его о семье. Он ответил, что у него есть дочь. Жена ему давно чужой человек. Уверял, что одинок. Я чувствовала, что он таит какую-то страшную драму, о которой его друзья запретили мне говорить с ним («Только не спрашивай его. Там все страшно, страшно»). И вот наступил час, когда он попросил приехать к нему и сказал: «Я клянусь тебе, что буду с тобой вечно». Для меня это значило, что он на мне женится. – По телефону поклялся? – Да. Сначала мне. Мама меня не отпускала в этот вечер. Потом и моей маме повторил эти слова. Я ни на миг не сомневалась в его порядочности. И поехала. Он был худой и бледный. Ему было плохо. Теперь я понимаю, что нужна была ему, чтобы облегчить его горе. У него умирала шестнадцатилетняя дочь. Сказали, что она не поднимется. Моя душа рванулась навстречу беде. Я хотела сидеть возле постели его дочери, отдать ей свою кровь (моя группа подходит ко всем), и самым страстным моим желанием было ее выздоровление… Но его дочь умерла. – Ваши отношения изменились? – Нет. Мы познакомились в октябре. Его дочь умерла в начале января. А в марте 96-го года он только закончил мой портрет. – Вам он понравился? – Очень. Картина называется «Где царствуют звуки». Это из Фета: «Откуда те слезы, откуда те муки, где слово немеет, где царствуют звуки». Эта картина осталась моей единственной. Больше он меня не рисовал. – Он вам ее подарил? – Нет, оставил себе. – Как дальше складывались отношения? – Все было хорошо. «Роди ему ребенка», – просила меня его мать. Я чувствовала, что и он в душе этого хочет. Я сетовала, что не могу забеременеть. Он вздыхал. Когда же я оказалась в положении, он сначала растерялся, но вскоре спохватился. Он завалил меня фруктами, витаминами, чтобы ребенок родился здоровым. Постоянно ездил ко мне в роддом возле Новодевичьего монастыря, чтобы погулять со мной, – я лежала на сохранении. А когда в конце февраля 1997 года я родила ему дочь, вся палата утонула в море белых лилий, а у меня на руке заблистал перстень с необыкновенным цветком. – Кто придумал имя девочке? – Шилов назвал ее Катериной. Через некоторое время он по своей воле зарегистрировал Катю по закону. Видите это свидетельство об установлении отцовства? В нем записано: Шилов Александр Максович признан отцом Волченковой Екатерины Александровны… Мы же оставались с ним незарегистрированными. Но казалось, что рождение дочери узаконило наш брак. В мае 97-го года у нас произошло и другое радостное событие – открылся его музей на Знаменке. Во время церемонии я сидела среди почетных гостей. Он хотел показать, как я ему близка. – Вы были счастливы? – Да, была любовь, годы нашей счастливой жизни. Он считал, что назначение женщины – воспитание детей. Еще в начале нашего знакомства он спросил, могу ли я для него оставить работу. Работу я оставила. – Теперь об этом жалеете? (Юля молчит.) – Брал ли он вас с собой за границу? – Весной 98-го года он повез меня в Италию показать Верону и Венецию. Был март. Он смачивал свой платок в море и протирал им мое лицо, чтоб загорело на ветру. На берегу он отбирал для Кати самые красивые ракушки. Он повез меня в Верону в дом Капулетти. Я стояла на балконе, с которого Джульетта говорила с Ромео. На месте Ромео стоял Шилов, а я чувствовала себя Джульеттой. – Заботился ли он о дочери? – Он покупал ей подарки – в Италии он купил Кате прелестное белое платье из тонкого полотна с кружевом венецианской работы. Тогда ей был всего год. Он общался с ней без сюсюканья, пытался научить ее доброте… Позже, когда Катя была в гостях у папы, он поднимал ее на плечи и показывал свою коллекцию антикварных часов, сажал ее за свой мольберт. И она училась рисовать, сидя у него на коленях. Он катал ее на машине. Теперь она скучает по нему, плачет во сне. – У вас были размолвки? – Мы сильно поссорились в начале 99-го года и не виделись месяца три. Его мать Людмила Сергеевна рассказывала, что ей больно было смотреть, как он тосковал по Кате, как вспоминал: «Я иду, и она идет. Я встаю, и она встает. Я молчу, и она молчит». Летом 99-го года он устроил меня с Катей в санаторий. И сам приезжал к нам часто. Катал Катюшку на лодке, в столовой сам кормил ее из ложки, приучил засыпать днем – у меня это не получалось. Когда в 2000 году Кате исполнилось три года, мы отметили это событие в ресторане «Метрополь». – Напоминали ли вы ему о клятве? – В конце мая 99-го года он сказал, что разводится и после развода официально зарегистрирует наш брак. Я этого очень ждала. Не материальной корысти ради. Готова заранее отказаться от всех богатств. Но регистрация наша – доказательство его любви. Да и ребенок должен быть с отцом. 18 мая, как пишут газеты, он развелся с женой, и, значит, не стало преград к нашему объединению. Но произошло какое-то затмение в нашей жизни. Время идет, а Катя остается без папы… – То есть после развода Шилов пропал? – Да, и сейчас, когда наше расставание все длится, я спрашиваю: «Откуда те слезы? Откуда те муки?» Я хотела бы быть силой его души и сердца. Но, может быть, сама, ослабев в обидах, не смогла скрыть своей досады, нетерпения… – А он? – Шилов внешне выглядит сильным и даже грубым, но он до боли тонкий и чувствительный. Он укорял меня, я не понимала, что давала к этому повод, о чем очень сожалею. – О чем? – Я предпринимала глупые попытки рассказать о наших неурядицах друзьям в надежде на помощь. Но это только ухудшило наши отношения. – Так борются все женщины… – Может быть, это ему не хватает силы воли признаться себе, миру, что Катя послана с миссией облегчить его горести. Смело признаться, что жизнь не кончается, и все, чем я поделилась с вами, – правда. – Ваша мечта? – Я вспоминаю концерт в храме Христа Спасителя, колокольный звон, вспоминаю его клятву, данную мне. И моя мечта, конечно, чтобы эту клятву он выполнил. Григорий РЕЗАНОВ – Татьяна ХОРОШИЛОВА.

ИСТОЧНИК KP.RU