Анри волохонский биография личная жизнь

Он написал текст песни «Над небом голубым», ставшей почти народной благодаря Борису Гребенщикову. Но гораздо больше его стихов – в песнях «АукцЫона» и в пьесах, написанных им вместе с Алексеем Хвостенко. А еще он много переводил – каббалистические трактаты и сложные романы Джойса. И успевал быть химиком – 12 лет проработал с экологами на озере Кинерет. На 82-м году ушел из жизни поэт и ученый Анри Волохонский.

В 2012 году Анри Волохонский должен был получить премию Андрея Белого – «за выдающийся вклад в развитие русской литературы». Но вместо него, «безвыездно сидящего в своем немецком городке», на церемонии награждения была ее сестра. Вместо благодарственной речи она зачитала по просьбе брата весьма самокритичные строки, которые он написал о себе еще в 1985 году: «Человек я застенчивый, робкий, вечно какой-то угнетенный. Ничто меня не радует, неясные опасения терзают душу. Когда чего ни затею – вовремя кончить не успеваю, обещанного не исполняю, неотложные работы стараюсь сунуть в долгий ящик. Ни на что не способен решиться, опасаюсь выйти из дома, не умею водить автомобиль. Страдаю также от меланхолии и ипохондрии и еще от мизантропии в виде резких и острых припадков. Сам себе неприятен, причиняю тяжелые переживания близким, в общении невыносим. Мой любимый поэт? Да нет у меня никакого любимого поэта… Не придерживаюсь убеждений. Как жить дальше, не знаю». Волохонский был уверен, что к 2012 году ничего не изменилось. Те же, кто знал его лично и близко, отзывались о нем совсем иначе, с неизмеримой нежностью и добротой в голосе. Правда, людей этих было не так уж и много. Анри Волохонского мало кто видел не то что в жизни, но даже на экранах телевизоров.

Кто-то и вовсе знает его как «поэта одного стихотворения». Дело в том, что именно стихотворение Волохонского «Над небом голубым» легло в основу песни «Рай» в исполнении группы «Аквариум» и Бориса Гребенщикова. Мало кто знает, что гораздо больше стихотворений Волохонского легли в основу песен группы «АукцЫон» и Леонида Федорова. В одном из альбомов «АукцЫона» есть монолог Анри Волохонского, записанный на телефонный автоответчик. Он включен отдельным треком под названием «Леди Дай». Наверное, это один из немногих источников, где можно услышать голос Волохонского и, даже не зная его лично, представить человека лишь по тембру голоса и манере разговора: «Леня, Леня, Леня… Это Андрей, добрый день. Я хочу тебе спеть песню. Она так поется, на такой несколько неопределенный мотив, но вот так: – Ни кола, ни двора, ни гроша, серебра, Леди Ди, погоди, Ле дай дай, руку дай – Нет так нет. Так, так, так. Нет, не так. Не так так не так… – Ну вот, я спел и проверил, кажется, ничего».

Сам Волохонский, конечно же, не предполагал, что его напевы окажутся доступны слушателям в оригинале: «Я песни-то сочиняю, но, конечно, не пою. Может, иногда под нос что-то пробормочу. А вот послал Лене одну такую песенку, “Леди Дай”. Что-то там напел, наговорил. А он взял и прямо так поставил на диск. Меня, кстати, потом близкие люди очень ругали – плохо, говорят, поешь. Я действительно плохо пою», – смеясь, добавлял он. Возможно, пение было действительно не его коньком, но будучи замечательным поэтом, Анри Волохонский был к тому же прекрасным переводчиком, знатоком Древней Греции и Египта, каббалистом, автором теософических трактатов, трактатов о музыке, исследований о свойствах драгоценных камней и многих других трудов. Впрочем, сам он о них говорил, смущаясь: «Скажете тоже. Что-то я писал, но не так уж прямо, чтобы вот исследование. Это преувеличение».

Анри Гиршевич Волохонский родился в Ленинграде 19 марта 1936 года. Назван он был в честь умершего незадолго до его рождения французского писателя Анри Барбюса. Дело в том, что Барбюс был членом французской коммунистической партии, да еще и почетным членом советской Академии наук, так что имя не считалось буржуазным совершенно. Окончив Ленинградский химико-фармацевтический институт и аспирантуру Института озёрного рыбного хозяйства, Волохонский занимался в основном вопросами экологии и химии.

Правда, по признанию самого Анри, с химией он был связан лишь потому, что его всегда привлекала алхимия. А после того как в результате пожара в лаборатории в его руках чуть не вспыхнула огромная бутыль с эфиром, огонек на крышке которой он едва успел задуть, он и вовсе стал питать «живейшее отвращение к химическим опытам». Произошел это случай как раз в конце 50-х годов прошлого века, ко времени которых и относятся его первые стихи, басни и стихотворные пьесы. Многие из них в дальнейшем были написаны в соавторстве с Алексеем Хвостенко под общим псевдонимом-анаграммой «A.X.B.» Несмотря на обилие творческих работ советского периода, единственная официальная публикация Волохонского в СССР – басня «Кентавр» в журнале «Аврора» в 1972 году.

И дело было даже не в том, что в своем творчестве он продолжал линию ОБЭРИУтов – он просто не ходил по редакторам, абсолютно безразлично относясь к известности. Некоторыми, правда, это даже воспринималось как своеобразная поза с его стороны, мол «не я должен ходить, а меня должны просить принести». Отчасти это было так, только была это вовсе не поза, а убеждение.

В 1973 году он уехал в Израиль и устроился здесь биохимиком на Тивериадском озере. Одновременно изучал фитопланктон и древнюю и средневековую еврейскую традицию. «Я уехал, так как действительно хотел уехать, причем с самой ранней юности, – вспоминал он в одном из интервью. – Я уразумел, что в стране правят настоящие преступники, и с ними жить мне казалось совершенно невозможным. Поехал в Израиль, так как ранее сказал, что поеду в Израиль. Уехал из Израиля, так как лишился работы, а новую нашел в Германии».

В Германию он перебрался в 1985 году и проработал до 1995 года в мюнхенской редакции «Радио Свободы». Затем почти десять лет прожил в немецком городке Тюбингене, затем – в небольшом селении под городом Хорб. Все это время он продолжал писать стихи и прозу, заниматься переводами. И опять же, не участвуя в погоне за популярностью и известностью, переводил заранее сложные и заведомо некоммерческие тексты. В числе таковых, к примеру, фрагменты из главного каббалистического трактата «Зогар» и из романа «Поминки по Финнегану» Джеймса Джойса.

Этот экспериментальный роман, состоящий, в основном, из неологизмов, придуманных самим Джойсом, или разных заимствований из 72 языков мира, считается почти непереводимым. Тем не менее полные переводы все-таки есть – на французском, немецком, албанском. Так что кто-то Волохонского как-то спросил, почему он перевел лишь некоторые фрагменты из романа Джойса: «Это невозможно. Можно, конечно, сделать что-то и назвать это переводом, но это другое дело. А адекватно перевести… Я считаю невозможно». В прошлом году Волохонский выпустил сборник переводов псалмов Давида, которые, к слову, также были использованы Леонидом Федоровым в качестве текстов для новых песен.

По словам одного из его близких друзей, само общение с Анри «оказывало странное воздействие, ты на время становился лучше. И открывалось какое-то новое зрение, и слух становился другим. Само его существование протекало не совсем в той плоскости, что у обычных людей». Он умер во сне и, как говорят родные, несмотря на проблемы со здоровьем, всегда оставался на присущей ему волне юмора. Юмор, который был в зависимости от ситуации то ироничный, то саркастичный, присутствовал и во многих его произведениях. Но за улыбкой, как оно часто бывает, всегда можно увидеть грусть.

Анна говорит, Кайафа говорит
Народ говорит и все говорят
Иудеи говорят, христиане говорят
Говорят говорят говорят говорят
Мусульмане-басурмане и те говорят
Сами с усами – везде говорят
Чем поганее сами тем и говорят

Поэма «Мазь».

Наша история (см. taanyabars.livejournal.com/71770.html и taanyabars.livejournal.com/72140.html ) несколько застопорилась, а жаль: очень хочется рассказать ее наконец если не до конца (это вряд ли возможно), то  до какой-то логической точки. Ну или хотя бы до следующего ее героя.
Википедия утверждает, что Анри Гиршевич Волохонский, поэт, прозаик, философ и переводчик, родился в 1936 году в Ленинграде, окончил химико-фармацевтический институт и аспирантуру института озерного рыбного хозяйства. Эмигрировал а 1973 году, жил в Израиле, а потом (и до сих пор) – в Германии.

А вот еще пара его характеристик.

Каббалист, мистик, знаток древней Греции и Египта, иудей и христианин, замечательный поэт, автор теософических трактатов и трактатов о музыке, исследований о свойствах драгоценных камней, он возникает за каждой значительной фигурой современного Петербурга. Его имя связано со всеми интереснейшими именами и школами. Сам же он остается в тени.

Перипатетически многомудрый романтик, профетик и карнавалист, уединенно-герметический тайновидец генисаретских тамплиеров и переводчик каббалоцентричного Зохара, а также многих песенно-славянских литургий вкупе с полилингвальным реченьем Финнеганового Джойса.Если честно, этот человек – выше моего понимания. Поэтому лучше я приведу немного из того, что он говорил о себе сам.

Коснусь немного естественного вопроса о моем имени. Первые три месяца имени у меня вообще не было. Мать «хотела девочку», и называла меня «моя доченька». Но все-таки потом возникла необходимость, и имя начали выбирать. Однако после трех месяцев это оказалось делом трудным, если не невозможным. Ни одно имя не подходило. Помогла нам в этом деле тетка, сестра отца Берта Яковлевна. Она была артистка Театра Юных Зрителей. Больших ролей ей не поручали, но с «мальчиками» она как-то справлялась, визжала, подпрыгивала. Все же высокая мечта в ней жила, и она пыталась осуществить ее на семейной сцене. И вот она пришла в гости и спрашивает, как меня зовут. Ей отвечают, что «уже три месяца назвать не можем», хотя пора бы, да всё имена какие-то не такие. И тут она риторическим голосом провозглашает:
– Назовите его «Анри»!Как раз тогда к нам приехал французский писатель Анри Барбюс. Так что имя было принято, меня же с тех пор преследуют шуткой про князь-Андрея Болконского, хоть я и не виноват. А имя это оказалось и впрямь недурным: оно не склоняется, от него нельзя образовать регулярного отчества и, кроме всего прочего оно, в сущности, имеет форму множественного числа. Именно оно воспитало во мне черты крайнего индивидуализма.

Из впечатлений раннего детства у меня сохранилось только чувство звона в ушах, это от петербургских простуд, а от школьных лет – вечное пустозвонство… Оно перешло потом в “громокипящий кубок”. Я от него немного оглох, так какое уж там “жизненное философствование”… В чуть более зрелые годы – а мне было уже 22 – я нашел в Публичной библиотеке популярную когда-то книгу Папюса “Каббала”. Сама книга была написана в каком-то таком, важно-мистическом тоне, с многозначительными и таинственными намеками, но в конце к ней был приложен сделанный Переферковичем перевод “Книги Творения”, “Сефер Иецира”. И вот этот перевод я переписал тогда от руки, и он у меня до сих пор в таком виде хранится. Книга же не очень большая, всего примерно шесть страниц. Она мне очень понравилась… своим трезвым взглядом на вещи…эта книга была мне нужна для взгляда на вещи. Она помогла мне выработать точку зрения. И я эту способность впоследствии использовал: я рассчитал двадцатипятитоновую систему звуков октавы с натуральными интервалами; построил тетраэдральную модель атомных ядер и икосаэдральную модель генетического кода; в результате осмысления этих моделей оказывается, что основные формы в нашем мире подчиняются – мертвые или минеральные – тераэдрально-кубической симметрии, и живые – икосаэдральной или пятиричной симметрии. И, уже с таким, немного выработанным взглядом, мне удалось прокомментировать книгу Откровения Иоанна Богослова. Все это, думаю, благодаря Книге Творения.

А теперь мы возвратимся в осень 1970 года.

Был я тогда в подавленном настроении, так как Хвостенко, с которым мы написали много песен, уехал в Москву, а я остался в Питере. С мыслями “Как же я теперь песни буду писать?” я ходил по Питеру и зашел в мастерскую своего друга Акселя…Аксель делал тогда это самое “Небо на земле”….А мы делали вид, что помогаем Акселю – кололи смальту и составляли куски мозаик по его росписям, впрочем довольно бездарно. Акселю приходилось нас поправлять. А я вообще по большей части лодырничал….В прямом смысле слова он мне ничего не говорил и не советовал, но атмосфера была та самая. Кто же эти “мы”? В то время у Акселя жила одна весьма юная дама, от которой был без ума Филипп Хиршхорн, тогда – великий скрипач, а ныне покойный. Вот с ними-то мы и делали вид, что выкладываем.

Анри Волохонский в образе птицы Додо. Рисунов Акселя.

Я улышал эту пластинку [Вавилова], где было написано, что это музыка – Франческо ди Милано. Ходил ее и мурлыкал. [И зайдя в мастерскую Акселя] минут за 15 написал этот текст. Было это в ноябре-декабре 1972 года…. Правда и то, что под диктовку, как бы свыше. Нужно, правда, учитывать, для правдивого сопоставления, что я месяц или вроде того, бубнил эту мелодию себе под нос с подаренной пластинки “Лютневая музыка”, готовясь к наиправдивейшему диктанту. Так что правда выходит помногообразнее, чем себе это обычно воображают…»

Вот так и родился текст под названием Рай:

Над небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И с яркою стеной

А в городе том сад
Все травы да цветы
Гуляют там животные
Невиданной красы

Одно как рыжий огнегривый лев
Другое вол преисполненный очей
Третье золотой орел небесный
Чей так светел взор незабываемый

А в небе голубом
Горит одна звезда
Она твоя о Ангел мой
Она всегда твоя

Кто любит тот любим
Кто светел тот и свят
Пускай ведет звезда тебя
Дорогой в дивный сад

Тебя там встретит огнегривый лев
И синий вол преисполненный очей
С ними золотой орел небесный
Чей так светел взор незабываемый