Андрей цветаев биография личная жизнь
Сводный брат Андрей Иванович Цветаев
Анастасия Ивановна Цветаева:
Андрюша был старше нас на два и четыре года, уже начинал учиться и вообще — был другой. Никакой лирики, ни страсти к уюту, ни страстной любви к собакам и кошкам, ни жажды все вспоминать… жадно заглядывать в будущее — этого ничего в нем не было. Мы таскали вместе сладости, нас наказывали, нам вместе дарили подарки, мы отнимали их друг у друга, — но чувство, что Андрюша — другой, более вялый, чем мы, угрюмее, насмешливее, — присутствовало. <…>
Мама Андрюшу любила — любовалась им и старалась не быть к нему строже, чем к нам. Особенно она нежна была к нему в первые его годы, когда еще не было нас. Он был очень красив — в мать, а те, кто не знал, что это пасынок мамы, видя их вместе, — у обоих были удлиненные лица, карие глаза, темные брови, — говорили: «На маму похож» [15; 29].
Марина Ивановна Цветаева:
Андрюша на рояле не учился, потому что был от другой матери, которая пела, и вышло бы вроде измены: дом был начисто поделен на пенье (первый брак отца) и рояль (второй), которые иногда тарусскими поздними вечерами и полями в двухголосом пении, Валерии и нашей матери — сливались. <…> Андрюшиному роялю воспротивился сам его дед Иловайский, заявивший, что «Ивану Владимировичу в доме и так довольно музыки». Бедный Андрюша, затертый между двумя браками, двумя роками: петь мальчиков не учат, а рояль — мейновское (второженино). Бедный Андрюша, на которого не хватило: — ушей? свободной клавиатуры? получаса времени? просто здравого смысла? чего? — всего и больше всего — слуха. Но вышло как по-писаному: ни из Валерииных горловых полосканий, ни из моего душевного туше, ни из Асиных «тили-тили» — ничего не вышло, из всех наших дарований, мучений, учений — ничего. Вышло из Андрюши, отродясь не взятого на наш горделивый музыкальный корабль, попавшего в нашем доме в некое между-музыкальное пространство, чтобы было гостям и слугам, а может быть, и городовому за окном — на чем отдохнуть: на его немоте. Но по-особому вышло, и двойной запрет сбылся: ни петь, ни играть на рояле он не стал, но, из Андрюши став Андреем, сам, самоучкой, саморучно и самоушно, научился играть сначала на гармонике, потом на балалайке, потом на мандолине, потом на гитаре, подбирая по слуху — все, и не только сам научился, еще и Асю научил на балалайке, и с большим успехом, чем мать на рояле: играла громко и верно. И последней радостью матери была радость этому большому красивому, смущенно улыбающемуся неаполитанцу-пасынку (оставленному ею с гимназическим бобриком), с ее гитарой в руках, на которой он, присев на край ее смертной постели, смущенно и уверенно играл ей все песни, которые знал, а знал — все. Гитару свою она ему завещала, передала из рук в руки: «Ты так хорошо играешь, и тебе так идет…» И, кто знает, не пожалела ли она тогда, что тогда послушалась старого деда Иловайского и своего молодого второжениного такта, а не своего умного, безумного сердца, то есть забывши всех дедов и жен: ту, первую, себя, вторую, нашего с Асей музыкального деда и Андрюшиного исторического, не усадила: меня — за письменный стол, Асю — за геркулес, а Андрюшу — за рояль: «До, Андрюша, до, а это ре, до – ре…» [7; 25–26]
Ариадна Сергеевна Эфрон:
Любимый в семье, красивый, одаренный, в меру общительный, Андрей, вместе с тем, рос (и вырос) замкнутым и обособленным — на всю жизнь, так до конца не открывшись ни людям, ни самой жизни и не проявив себя в ней в полную меру своих способностей [1; 149].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Следующая глава >
Похожие главы из других книг:
ГЛАВА 2. НЕМКА И ЕЕ РЕФОРМЫ. БРАТ АНДРЕЙ И ИХ ДРУЖБА С МАРИНОЙ. СРЕДИ РЕВОЛЮЦИОННОЙ МОЛОДЕЖИ. ГОДОВЩИНА МАМИНОЙ СМЕРТИ
В наш дом въехала приглашенная папой – вести хозяйство – немка-экономка, Елизавета Карловна Мюттель. Среднего роста, старая, полная, седая, горбоносая, с
ГЛАВА 19. БРАТ АНДРЕЙ И ЕГО ДРУГ ВАЛЕВСКИЙ. ВМЕСТО НАШЕГО «ВДВОЕМ» С МАРИНОЙ – «ВЧЕТВЕРОМ»
А в доме мы с Андреем снова устраиваем вечер. Толя и Нина Виноградовы, Нина Мурзо, Юркевичи (сестра и два брата), вот теперь и Маруся. Празднично. Весело – пение, вальс в зале, фрукты,
ТИХОНОВСКИЙ Андрей Иванович
Военинженер 2-го ранга РККАВойсковой старшина ВС КОНРРодился 9 декабря 1905 г. в станице Ново-Корсунская Области Войска Кубанского. Русский, из казаков. В 1924 г. окончил школу 2-й ступени станицы Брюховецкой. В 1928 г. поступил в Кубанский
Отец
Иван Владимирович Цветаев
Анастасия Ивановна Цветаева:Родился он в семье, выделявшейся трудолюбием, высокими этическими правилами и необычайным дружелюбием к людям. Его отец, наш дед, был сельским священником в селе Талицы, Владимирской губернии; строгий и добрый,
СВОДНЫЙ ОТРЯД ДЕЙСТВУЕТ
Вечером в штаб батальона собрались все командиры подразделений, назначенных в новую операцию против Артемьева. Сгрудившись вокруг стола, они знакомились с задачей, уясняли план действий.Махорочный дым сизыми волнами плавал по комнате, закрывал
БРАТ
Успехи Джорджа совпали с внезапным ухудшением здоровья Лоуренса, вызвавшим сильную тревогу у младшего брата. Еще в мае 1749 года у Лоуренса начались приступы сухого, лающего кашля — верного признака туберкулеза, и он сложил с себя полномочия депутата. Зимой Джордж
ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ И ОСИП ИВАНОВИЧ
1Но был еще Осип Иванович…Был Осип Иванович, маленький чиновник (и ростом маленький, с тяжелым горбом за спиной) — переписчик; по должности — переписчик, но главное — жизнью слепленный переписчик. Ему ведь и чинишки кое-какие шли за
Брат
Так мучительно тяжело было сообщить об аресте отца брату.И только спустя несколько месяцев, после утраты всякой надежды на его освобождение, мы решились написать ему об этом.И я до сих пор без боли и без содрогания в сердце не могу вспоминать, что должен был пережить и
Мой брат Андрей
Здесь я хочу поподробнее рассказать о своем старшем брате, Андрее Симукове. Его детство проходило у меня на глазах, но формирование его личности стало цельнее вырисовываться у меня после того, как я прочитал его дневники. Ему было тогда 13–14 лет.
МИРСКОВ Андрей Иванович
Андрей Иванович Мирсков родился в 1909 году в Катав-Ивановске Челябинской области. Русский. Работал заготовителем райпотребсоюза. В Советскую Армию призван в июне 1941 года. С первого и до последнего дня войны участвует в боях с немецко-фашистскими
НЕВЗГОДОВ Андрей Иванович
Андрей Иванович Невзгодов родился в 1919 году на хуторе Николаевка (ныне село Врадневского района Николаевской области) в крестьянской семье. Русский. В 1931 году с родителями приехал в город Златоуст. Окончил семь классов. После учебы на
Барский Андрей Иванович
Родился в 1912 году в семье крестьянина села Варварино Арсеньевского района Тульской области. По окончании средней школы выехал в Москву и поступил на завод «Стальмост», работал в качестве разнорабочего, наметчика и техника по труду и зарплате. В
5 октября 2018, 10:26 |
| опубликовано в №№115-117
(фрагменты)
«…Мы живем в Москве: в «городе» – зимой, а летом – в Тарусе. …»
«…А Андрюша бедный: он летом должен учиться. Репетитор задает уроки, Андрюше не хочется, он опять убежал удить рыбу. Рыбе плохо, у нее болит рот. Мальчишкам рыбу не жалко.
Приготовительный класс кончился. Андрюша пошел в первый класс. Он совсем большой, в новой форме, в фуражке с серебряным позументом. Он совсем чужой. Но мы с Мусей, когда мы с ним не деремся, всегда на него любуемся. У кого еще такой брат!
А «время летит». В Тарусу приехал новый человек. Он – «чиновник». Я это слово не понимаю, но мне стыдно спросить. Фамилия его Андреев, а дочку его зовут Инна. У нее глаза большие, серые и две толстых русых косы. Она меньше Андрюши, но Андрюша ее стесняется и никогда не дразнит.
Когда мы с дачи едем в Тарусу всей семьей, Андрюша никогда не убегает ни удить рыбу, ни к лодке. Он всегда идет с нами.
У мамы подруг нет. Она только с книгами и с роялем. А с матерью Инны Андреевой они подружились. Часто ходят вместе и говорят. Андрюша идет сзади с Инной. Но они молчат почему-то. Я не понимаю – как это идти и молчать…
А мы с Мусей всегда от больших убегаем вперед…
Непонятно, почему Инна не с нами, а с Андрюшей – он же ведь мальчик, а не девочка.
Через лето отца Инны, «чиновника», переводят куда-то, и Инна больше не приезжает в Тарусу. Мама жалеет, что ее мама уехала, а Андрюша молчит про Инну…»
«…После лета в Тарусе мы жили одни с Лёрой и гувернанткой, а папа с мамой уехали на Урал на ломки мрамора для будущего нового Музея. И вернулись, и столько рассказывали, Андрюша был ростом Лёре почти до «виска».
После долгой осени, желтой и красной, холодной, мы вернулись в Москву, и мама вдруг заболела. Это оказалась чахотка, и врачи шлют маму в Италию. В доме всё запуталось. Папа решил, что Андрей останется жить у деда, отца своей матери Иловайского. Мама отказалась ехать в Италию без своих дочерей. Мы расстались с Андрюшей на долгие годы. …»
«…Когда летом 1906 года мы привезли в Тарусу умирающую мать, то вместо двенадцатилетнего мальчика, провожавшего нас на вокзале в 1902 году, худенького, в гимназической форме, нас встретил в Тарусе стройный юноша, и мама сказала ему: «Ты стал настоящим неаполитанцем, Андрюша! Учишься уже на гитаре?..»
«…В первое утро после вечера нашего приезда в Тарусу, когда мама, больная, себя пересилила, сразу прошла к роялю (в поезд её внесли на стуле…) и целый вечер, как в нашем детстве, играла и с Лёрой пела дуэтом (мама – альт, Лёра – сопрано), Андрюша из угла столовой, где он скрылся, слушал, как прежде, а потом принес гитару и вторил тихонько… В первое утро я вошла в уютную низкую кухоньку, на пороге ее стояли Андрюша и сын сторожа Миша (ему уже пятнадцать лет). Я с перочинным ножичком в руке спросила у Андрюши:
– Ты умеешь вырезать свистульки?
– Умею, – ответил он, взглянув на меня почему-то с жалостью, – тебе вырезать? И он что-то тихо сказал Мише.
– Я сама умею! – сказала я гордо и хотела было рассказать ему, что я хочу сделать такую свирель, как на картине у Пана, но Андрюша и Миша были такие серьёзные, и я не посмела.
Позднее я поняла, почему так на меня поглядел Андрюша: все в доме понимали, что идут последние мамины дни…
Я помню его, сидящего на краю маминой кровати и тихо наигрывающего на гитаре какую-то знакомую мне и Марусе мелодию, от которой что-то делается с сердцем и вспоминается невозвратный вечер в Нерви, темная душистая итальянская ночь за окном. А сейчас стоит жасминный пахнущий день, окна открыты в сад, открыта и дверь в сени – маме всё мало воздуха! Она улыбается Андрюше, слушает до конца мелодию неаполитанской песни (может быть, и она вспоминает нервийский вечер?) и говорит: – Ты хорошо играешь, но гитара твоя не очень хорошая… Я тебе оставлю мою гитару…»
«…Мама скончалась 5 июля (по старому стилю) 1906 года, в четыре часа дня, 37 лет. Отпевание было в Тарусе в Воскресенской церкви, на горе. Хоронить поехали в Москву на Ваганьковское кладбище, …»
«…В дни перед похоронами я улавливала на себе, украдкой, всё тот же длящийся, будто длинный, взгляд Андрюши. …»
«…Зимой на рождество, а чаще на масленицу мы иногда – Андрей и я – ездили в Тарусу: сперва поездом, потом на лошадях, в санках с бубенчиками, там веселились порознь, каждый со своими друзьями и возвращались вновь вместе к началу учения. На масленицу в те времена отдыхали неделю, на рождество – две. …»
«…Ещё одна страница переворачивается, и я в семнадцать с половиной лет говорю брату Андрею:
– Скоро моя свадьба. Ты будешь моим шафером?
И он отвечает тем же тоном делового человека, «на ходу»: – Какое число? День? – В воскресенье? Помедлив: – Да, кажется, смогу. …»
«… Брат Андрей, держа надо мной венец, был похож на старинную картину, сошедший со стены портрет. Другой шафер мой был друг моего жениха Бориса – именем тоже Борис. Если Андрей был похож на итальянца, то у Бориса была северная красота. …»
«…Лето 1912 года… Андрей снял домик в Тарусе*, он до боли похож на наш навеки утерянный, только река под ним маленькая и совсем близко, и нет далей и раздолья Оки…»
_______
* Андрей Цветаев снял в Тарусе домик специально для Анастасии Цветаевой и её мужа Бориса Трухачёва в качестве свадебного подарка.
Анастасия, Валерия и Андрей Цветаевы.
Разными дорогами.
Предисловие
В семье Цветаевых было четверо детей. Валерия и Андрей – дети от первого брака Ивана Владимировича Цветаева с Варварой Дмитриевной Иловайской. После скоропостижной кончины Варвары Дмитриевны, случившейся сразу после рождения сына, Иван Владимирович вступил в брак с Марией Александровной Мейн. Валерии в ту пору было 8 лет, Андрею – год. Через год в семье Цветаевых родилась дочь Марина, а ещё через два – Анастасия.
Марина и Анастасия выросли на глазах Валерии Цветаевой, которая была уже достаточно взрослой, чтоб запомнить и осознать происходящее. На её глазах рос и брат Андрей. В конце 50-х – начале 60-х годов, будучи в преклонном возрасте, Валерия Ивановна написала книгу воспоминаний о жизни семьи Цветаевых, которую назвала «Записки». К сожалению, эта книга долго не издавалась, но её отдельные фрагменты публиковались в различных изданиях. В 2005 году «Записки» Валерии Цветаевой были опубликованы в книге «Безо всякого вознаграждения…», изданной музеем семьи Цветаевых в Ново-Талицах, однако туда вошли далеко не все воспоминания Валерии Ивановны.
Воспоминания Валерии Цветаевой, хоть и пропущены через призму возраста автора, представляют для нас особенный интерес. Из всех детей Ивана Владимировича она оказалась наиболее адекватной к восприятию окружающей действительности, в связи с чем в её жизни не было катаклизмов, ломающих психику любого человека, как это было с Мариной и Анастасией. Брат Андрей тоже был человеком вполне уравновешенным, но он умер в 43 года и никаких воспоминаний не оставил.
Воспоминания Анастасии Цветаевой, написанные также в преклонном возрасте, как и воспоминания Валерии, очень романтичны и талантливы, но не являются биографическими исследованиями. О самой Анастасии Ивановне, прожившей долгих 99 лет, сегодня написан ряд статей и воспоминаний, в основном, о последних годах её жизни. Все они отрывочны и не связаны между собой. За её биографию так пока никто и не взялся.
О Валерии и Андрее есть лишь скупые записи в многочисленных исследованиях, посвящённых Марине Цветаевой. Да, они не были великими поэтами, не сидели в сталинских лагерях, не вступали в масонские ложи, не эмигрировали за границу и не кончали жизнь самоубийством, и оттого их биографии, вероятно, кажутся не столь интересными для исследователей. Однако, поскольку они являются равноправными членами знаменитой семьи Цветаевых, хотелось бы, чтобы на полотне её жизни остались и их, пусть скромные, но чёткие следы.
Анастасия
Маленькая Ася
Ася родиласьсентября 1894 года в семье Ивана Владимировича и Марии Александровны Цветаевых, в которой было уже трое детей.
Иван Владимирович в письме своему другу, профессору Петербургского университета от 01.01.01 года так описал появление на свет свое младшей дочери: «Не писал я Вам больше из-за приготовлений к приему нового члена нашей семьи, – хлопот было много вместе с домашним устройством и в это время; но их оказалось еще больше с прибытием Настасьи Ивановны в мир. Снование врачей, акушерки, сиделок прекратилось только вчера.
Девица наша уродилась маленькая-маленькая, точно карлица, весила она 7 ¼ фунтов. Сравнительно с Мариной она представляется какой-то половинкой.
Кормить взялась сама Марья Александровна: посмотрим, надолго ли. Как субъект донельзя малый, новорожденная пока мало беспокоит мать по ночам…».
Крестили Анастасию в домовой университетской церкви св. мученицы Татьяны на Моховой.
Положение младшего ребёнка в семье с точки зрения любви и заботы родителей обычно самое выигрышное, однако с точки зрения взаимоотношений со старшими детьми, чаще всего, наоборот. Дети, близкие по возрасту, в одной семье часто соперничают, и, как правило, старшие притесняют младших. Конечно, так бывает не всегда, но в семье Цветаевых, в силу характеров самих детей, среди младших сложились именно такие отношения.
Валерия была достаточно взрослой и неглупой девушкой, чтобы не участвовать в выяснении отношений с младшими детьми. А от Андрея и Марины маленькой Асе доставалось, особенно от Марины, ближайшей соперницы. У Марины с детства был тяжёлый характер, но и Ася себя в обиду не давала. Валерия в своих воспоминаниях пишет о том, что дети постоянно ссорились и дрались, не желая ни в чём уступать друг другу. Вот что она вспоминает об Асе: «Младшая сестра Ася, подвижная, находчивая, ловкая, в детстве с мальчишескими ухватками, была небольшого роста, худенькая, с легкими светлыми волосами, нежным цветом лица, как и Марина, и тоже близорукая. Ася обладала блестящей памятью, быстротой мысли и, впоследствии, обращавшим на себя внимание, даром слова. Характера была она открытого, живого, довольно дерзкого, в детстве надоедавшая всем назойливым, требовательным, ноющим плачем по всякому поводу. Становясь старше, оставалась трудной в быту и трудной самой себе».
Иван Владимирович в письме Помяловскому от 4 мая 1899 года даёт ёмкую характеристику своим младшим детям: «Андрюшка грубит няньке, не желая мыть шею и полоскать другие части своего подвижного и быстро грязнящегося тела; кричат Марина и Настасья, вечно что-то между собою разделяя, причем последняя норовит получить себе всегда львиную долю, но бывает за это бита своей старшей полновесной сестрицей».
в своих мемуарах пишет: «Первое воспоминание о Марине. Его нет. Ему предшествует чувство присутствия ее вокруг меня, начавшееся в той мгле, где родятся воспоминания.
Давнее, как я, множественное, похожее на дыхание: наше вдвоем, полное ее, Мусиного, старшинства, своеволия, силы, превосходства, презрения к моей младшести, не уменьям и ревности к матери. Наше «вместе» – втроем, полное гордости матери своим первенцем, крепким духом, телом и нравом; полное любования и жалости к младшей, много болевшей.
В этом жарком течении плыло наше детство…
Марина росла, как растет молодой дубок.
Андрюша (наш сводный брат, старше Муси на два года) был выше ее, но она с ним справляется, она сильная. (В пылу драк каждый из нас имеет свою специальность: Андрюша «щипается», Муся кусается, а я царапаюсь.)
…Были драки меж нас троих, были совместные выходы притворно примерных детей к гостям, поездки в театр (редкие), елки и пасхальные дни, – но общей интимной жизни втроем не было: Андрюша был старше нас на два и четыре года, уже начинал учиться и вообще – был другой…Мы таскали вместе сладости, нас наказывали, нам вместе дарили подарки, мы отнимали их друг у друга, – но чувство, что Андрюша – другой, более вялый, чем мы, угрюмее, насмешливее, – присутствовало. У нас, детей, нежности друг к другу, ласки – не было, она казалась смешной; мы все дразнили друг друга. Была ли Муся заводилой тут? По властности и лукавству своей природы? Она дичилась, избегала поцелуев – была резка, недоступна. Но и в Андрюше была, в его некоей угрюмости и привычке дразнить, – грубоватость».
Данная запись даёт представление о взаимоотношениях маленьких Цветаевых и о той борьбе, которая выпала в детстве на Асину долю по отстаиванию своих детских прав.
Мария Александровна относилась к воспитанию детей очень серьёзно и, несмотря на то, что в доме были няни и гувернантки, то немки, то француженки, она сама занималась с детьми и чтением, и музыкой, и рисованием, и языками. Она много рассказывала детям, прививая им любовь к культуре и истории. Будучи по природе человеком, страстно влюблённым в романтику, она пропитала ею своих младших дочерей, получивших, вероятно, по наследству от неё ту же страсть.
Романтикой был пропитан весь дом в Трёхпрудном переулке, где жила семья профессора Цветаева и где прошли Асины детство и юность. Дача в Тарусе, которую семья снимала у города почти двадцать лет (1892 – 1911гг.), прививала детям любовь к природе и простоте.
«Полноценнее, счастливее детства, чем наше в Тарусе, – пишет в воспоминаниях Анастасия Цветаева, – я не знаю и не могу вообразить. Водила нас мать и сама ходила в холстинковых платьях, в дождь в дешевых, с «ушами», на резинке, по-деревенски, башмаках. Ни Муся, ни я не любили «хороших» платьев и, надевая их – в гости – злились. Но ради того, чтобы идти к Тете (Тьо) (Сусанна Давыдовна Мейн – жена отца Марии Мейна), – мы их терпели. Шли туда обычно семьей или мама с нами, тремя младшими детьми. Играть, шуметь, бегать, драться – у Тети было нельзя, и за столом надо было сидеть очень чинно. Но весь быт Тети был так уютен, наряден, красив, особен, что мы любили ходить к ней. В нашей даче, кроме рояля, все было почти по-деревенски просто…
Ясные дни – светлые вечера – детство… – неторопливо идущее время – как хорошо это было, каким маленьким земным раем это предстает мне теперь».
Счастливое детство закончилось осенью 1902 года, когда у Марии Александровны обнаружили туберкулёз. Асе исполнилось 8 лет. В таком возрасте ребёнок ещё не в состоянии предчувствовать разрушение налаженного быта. Ася радовалась возможности путешествия заграницу, где Марии Александровне предстояло длительное лечение.
Осенью 1902 года семья почти в полном составе выехала в Италию. Андрей остался у Иловайских, в доме своего деда, для продолжения образования в гимназии. Валерия, уже окончившая Екатерининский институт, хоть и против своей воли, поехала за границу вместе с семьёй помогать Марии Александровне с детьми и приобщаться к западной культуре.
В Италии семья поселилась в «Русском пансионе» в Нерви близ Генуи. Так начались четырёхлетние скитания на чужбине: переезды с места на место, знакомства с новыми людьми, знакомство с иной культурой и бытом.
В начала поправляться и продолжила занятия с детьми музыкой, чтением и языками. Иван Владимирович ездил по разным городам Италии в поисках скульптур для своего Музея.
Весной 1903 года в Италию приехала Сусанна Давыдовна Мейн, чтобы помочь Марии Александровне отправить детей для получения образования в швейцарский пансион сестёр Лаказ в Лозанне. Мария Александровна должна была остаться в Нерви для продолжения лечения.
Ася и Марина бурно переживали расставание с Нерви, уже полюбившимся им, с новыми друзьями и, прежде всего, с матерью. Они никогда ещё не жили вне семьи. К счастью, им так понравились и Лозанна, и атмосфера в пансионе, что они быстро успокоились. «Жизнь в пансионе Лаказ, – писала в своих воспоминаниях Анастасия Цветаева, – несмотря на строгость морали, была так весела и уютна…что мы, вступившие сюда не без враждебности…оказались бессильными не полюбить окружающих нас людей». Вскоре дочерей навестила Мария Александровна и, убедившись, что у девочек всё в порядке, отправилась в Италию. Лето Марина и Ася провели вместе с пансионерами в Альпах, после чего целый учебный год пробыли в самом пансионе. Италийская свобода сменилась католическим воспитанием в духе пуританства. В пансионе девочки сильно преуспели во французском языке и продолжили занятия музыкой.
Лето 1904 года Ася и Марина провели вместе с родителями в Германии в Шварцвальде. После счастливого лета опять пансион, теперь уже немецкий во Фрейбурге, где Мария Александровна намеревалась привыкать к более холодному, чем в Италии, климату.
Пансион сестёр Бринк, куда поступили девочки, Анастасия Цветаева в своих воспоминаниях назвала «темницей». Казарменная, напряжённая атмосфера оставила удручающий след в её памяти. При этом Анастасия и Марина сильно продвинулись в немецком языке. Большим счастьем для детей было то, что Мария Александровна поселилась рядом с пансионом, и они могли проводить вместе с ней вечера и выходные дни, что весьма скрасило им тяготы пансионной жизни.
В конце 1904 года Мария Александровна сильно простудилась, когда возвращалась в карете из театра Эмиля Поссарта, где пела в его хоре, и слегла. С той поры состояние её здоровья уже не улучшалось. Иван Владимирович, узнав о состоянии жены, тут же приехал во Фрейбург. Врачи настаивали на помещении Марии Александровны в санаторий в Санкт-Блазиене.
В самом начале 1905 года семью постигло ещё одно несчастье: случился пожар в Музее изящных искусств, который Иван Владимирович строил уже шесть с половиной лет. При пожаре погибло огромное количество слепков, с таким трудом собранных профессором Цветаевым в лучших музеях Европы. Иван Владимирович был в отчаянии.
уехала в санаторий, а Иван Владимирович вернулся в Москву к своим делам и оставленным там детям, Валерии и Андрею. Ася и Марина остались во Фрейбурге в ненавистном пансионе совсем одни.
Весной у девочек возник серьёзный конфликт с руководством заведения, в основном, из-за поведения Марины. Встал вопрос об их исключении. Однако ввиду болезни Марии Александровны и невозможности приезда Ивана Владимировича, Марину и Асю вынуждены были оставить в пансионе до лета.
отвёз детей в Санкт-Блазиен, откуда вскоре вся семья переехала в Ялту. Там состоялась первое знакомство Анастасии Цветаевой с Крымом, в который она впоследствии влюбилась на всю жизнь, и в тяжелые годы гражданской войны прожила там четыре года.
В Ялте Цветаевы, в конце концов, устроились на даче родственника Ивана Владимировича, Сергея Яковлевича Елпатьевского. Там дети наслаждались обретённой свободой и общением с новыми друзьями.
был авторитетным врачом. С ним консультировался Лев Николаевич Толстой. Вместе с Елпатьевский создал в Крыму сеть лечебных учреждений для неимущих лёгочных больных. Сергей Яковлевич был народовольцем и писателем. В его доме царила литературно-революционная среда. Марина сблизилась с революционерами, что беспокоило Марию Александровну, придерживавшуюся патриархальных взглядов на жизнь.
Вести о первой русской революции 1905 года вызвали у Марии Александровны глубокие переживания за судьбу родных и близких, находившихся в Москве. Успокоилась она лишь после письма Ивана Владимировича, известившего о том, что никто из них не пострадал. Здоровье её не улучшалось, более того, болезнь прогрессировала, и дети находились в постоянной тревоге за жизнь матери. Своё образование Ася и Марина продолжали на дому, занимаясь с приходящими учителями.
Зимой на даче Елпатьевского поселились Пешковы, бывшая жена и дети Максима Горького. Забегая вперёд, скажу, что впоследствии Екатерина Павловна Пешкова (урожд. Волжина), известная в России правозащитница, посильно помогала и самой Анастасии, и сыну Марины Цветаевой в трудные для них времена.
Весной болезнь Марии Александровны резко обострилась. Вспоминая это страшное для них время, Анастасия Цветаева писала: «Это было в марте. В конце? Не помню. Была ночь. Мы проснулись от голоса мамы, звавшего. Это был не ее голос! Мы бросились в ее комнату (дверь к ней всегда открыта). В свете свечи, видимо мамой зажженной, мы увидели ее изменившееся, полное ужаса, и все-таки самообладания, лицо, услыхали слова, так часто звучавшие в последние годы – о ком-то!
– Кровохарканье, – глухим, слабым, не маминым голосом выговорила мама. В руке ее была чашка, наполовину полная – темным.
И в то время, как глаза ее, на нас глядевшие, говорили: конец… голос сказал:
– Дети, разбудите хозяйку… к Ножникову (врач Марии Александровны)! И – лед…
Кто-то из нас бросился к Елизавете Федоровне, кто-то остался с мамой.
Я больше ничего не помню об этой ночи. Не могу ее вспоминать. Как папину ночь, когда горел Музей. Эти две ночи – были. В наши комнаты вошла, в них поселилась болезнь. Не та, что в них жила до сих пор!..Шла весна, опасная для чахоточных. В первый раз за все четыре весны мама встретила ее как тяжелобольная: кровохарканьем…мама порой подолгу глядела на нас, занимавшихся за столом, молча, с тяжелой печалью. Не раз повторяла: «Вырастете, и я вас не увижу…Какие-то вы будете?»…».
В начале лета семья переехала в Тарусу. Сначала в Ялту приехал Иван Владимирович, затем вызвали и Сусанну Давыдовну помочь с переездом. Переезд был крайне тяжёлым, так как Мария Александровна была совсем плоха.
В Тарусе она воспрянула духом, но, увы, ненадолго. На глазах мужа и детей она мучительно умирала. Анастасия Цветаева вспоминала: «Она позвала нас обеих прощаться. Мы пришли. Мамин взгляд встретил нас у самой двери. Кто-то сказал: «Подойдите…». Мы подошли. Сначала Марусе, потом мне мама положила руку на голову. Папа, стоя в ногах кровати, плакал навзрыд. Его лицо было смято. Обернувшись к нему, мама попыталась его успокоить. Затем нам: «Живите по правде, дети! – сказала она – По правде живите…».
Выражение ее голоса звучит во мне до сих пор. И папины сдерживаемые рыдания».
5 июля 1906 года в жаркий солнечный день Мария Александровна Цветаева умерла. Ей было 38 лет, Асе – 12, – возраст, когда ребёнку крайне необходима материнская забота и внимание. Так закончилось Асино детство и началось взросление.
Марию Александровну похоронили в Москве на Ваганьковском кладбище рядом с отцом и матерью. Там же впоследствии обрели последний приют Иван Владимирович, Андрей Цветаев и сама Анастасия с сыном.