Алексей алексеевич аджубей биография личная жизнь

В субботу, 13 августа, стало известно, что в Москве на 88 году жизни скончалась дочь Никиты Хрущева Рада Никитична Аджубей. Я позвонил ее брату, Сергею Никитичу Хрущеву, который проживает в США.

– Алло, Сергей Никитич, это Гамов Александр из «Комсомольской правды». В грустную минуту звоню. Узнал, что Рады Никитичны больше нет. Недавно говорил с ее сыном, Алексеем.

– Я тоже узнал только сегодня… Алексею в Москву пока не звонил.

– Ваша сестра была очень скромный человек, наш коллега. Может, какой эпизод из детства, из юности вспоминается, связанный с отцом? С Никитой Сергеевичем, с Радой.

– Сейчас ничего не вспоминается. Вы знаете, как-то это на меня свалилось. Мне только недавно сказали, что ее больше нет. У нас утро там. Ночью телефоны звонили, но мы трубку не брали. Может, думали, ошибка…

– Я посмотрел снимки… Во-первых, судя и по откликам, они внешне были похожи с отцом. И вы похожи на Никиту Сергеевича. И Рада Никитична.

– Родственники. Конечно, похожи относительно.

– Она была старшая дочь Никиты Сергеевича?

– Рада старше меня на шесть лет. Она с 29-го года рождения.

– Это я знаю. И, допустим, вам не запомнилось, как они поженились с Алексеем Аджубеем? Который потом стал главным редактором “Комсомольской правды”.

– Они поженились, когда мы жили в Киеве, поэтому я помню, что они уже приехали, это был 49-й год, к нам, так сказать, представляться.

– Вроде Нина Петровна (супруга Хрущева.- А.Г) с Никитой Сергеевичем не сильно были в восторге, да? От этого брака.

– Ну, знаете, родители никогда не в восторге, так сказать, от браков каких-то. Никита Сергеевич и Нина Петровна, они относились к этому так, что это ваш выбор. Вы женитесь – это ваш выбор, вы разводитесь – это ваш выбор. Поэтому они восприняли Алексея Ивановича как члена семьи. И никаких у нас проблем не было.

Были не восторге… Трудно сказать. Это никак не выражалось.

– А вот везде в источниках, – да и у нас в “Комсомолке” я застал стариков, которые Аджубея помнили,- говорится, что он был хороший журналист, редактор. Вспыльчивый, но многое прощал. Отходчивый. Помогал. Он не был приспособленцем. Он не был каким-то таким…

– Что значит, не был приспособленцем? Вы все как-то приспосабливаетесь к окружающей среде.

– В хорошем смысле.

– Ну, ни в хорошем, ни в плохом. В нейтральном смысле. Он не был диссидентом никогда…

– Аджубей же на Раде женился не ради карьеры, а любовь была.

– Кто знает, ради чего он женился на Раде, так сказать, какие там у него были еще разговоры. Мы не знаем. Я говорю, он женился в мое отсутствие. Они жили хорошо.

Рада к нему все время относилась хорошо. Она сменила свою фамилию на Аджубей, потому что Алексею Ивановичу хотелось, чтобы они были Аджубеи, а не при семье Хрущева. Аджубей несколько страдал от того, что он при Хрущеве. И все время пытался доказать: «Я вот, я сам», что, в общем-то, неплохо.

– Понятно. Никита Сергеевич очень любил Раду. Судя по снимкам.

– Любил Никита Сергеевич всех нас. И Раду, и меня, и Лену, нашу сестру.

– Как Рада Никитична отставку его пережила, предательство соратников…

– Мы все переживали отставку отца. И она так же переживала, как и все остальные – как и я, так же, как и Лена.

– Вы же так и остались на плаву. Вы – Герой Социалистического труда, выдающийся ученый.

– Ну, что? И она осталась на плаву. Она работала замом главного редактора журнала «Наука и жизнь». Это ей доставляло удовольствие. Рада жила своей жизнью, не стремилась, как Алексей Иванович, сделать большую карьеру где-то – ни в журналистике, ни в чем другом. Она закончила плюс к филфаку биофак МГУ.

– Я не знал.

– И ей было интересно работать именно в этом направлении. Она имела огромные дружеские связи в Москве, которых я даже близко не имел везде в науке. Рада знала всех в науке, всех еще в других местах. Поэтому она с этими людьми общалась, это ей доставляло удовольствие.

Алексей Иванович был, действительно, ну… как политический деятель, так сказать, подвергся опале вместе с Хрущевым. Это общеизвестно. Его исключили из ЦК, его сняли с главных редакторов. (В это время, это был 1964год, Аджубей был главный редактором “Известий”. – А. Г.) Вы знаете всю его историю.

– Да, конечно. А вы когда с ней последний раз общались, с Радой Никитичной?

– Я был в июне в Москве. И заходил к Раде, мы с ней поговорили обо всем. Она сидела в кресле… Уже несколько лет ходить не могла, но относилась ко всему философски. Очень жалела, что не может поехать на дачу.

– А еще о чем вы говорили в последнюю встречу?

– Обо всем. О чем мы говорили? Как ты себя чувствуешь? А ты как? А я…

– А отца вспоминала она?

– Отца мы не вспоминаем. Если мы о нем всегда помним, что отца вспоминать. Это, как говорится, только на публику.

Потом мы общались, потому что издательство «Вече», я договорился, будет переиздавать мемуары Никиты Сергеевича, мою книгу «Реформатор». Об этом говорили. Она как одна из наследников, должна была подписать договор. 9 сентября будет представление на ВДНХ на книжной ярмарке этого издания. Я как раз думал недавно, что жалко, что Рада не сможет прийти, потому что она не ходит…

– На похороны, как я понял, вы не приедете.

– Нет. Я приеду 3-го сентября. И как-то одно на другое накладывается. А сейчас… Нет. Я не приеду. Помощи от меня никакой.

– Вы ее финансово поддерживали? Или у нее все было хорошо?

– У нее все было хорошо.

– У Рады Никитичны – я несколько раз говорил с ней по телефону – был удивительный голос, который не соответствовал ее возрасту.

– Да, у нее голос был молодой. И он сохранился с давнего времени. Она всегда была по-дружески настроена. Старалась держаться вдали от политики. Не хотела выступать ни на какие темы. Это ее право.

– Да, интервью она не давала. Расскажите, пожалуйста, о ее детях, внуках Никиты Сергеевича…

– У нее был сын Никита, он умер.

– Это я знаю.

– Другой сын – Алексей – долго был за границей. В последнее время жил с Радой, работает в одном институте. А младший сын Иван работает в Бостоне.

– Я понял.

– С ней же там находилась ее внучка, дочка Алексея.

– Да, я как-то разговаривал по телефону. А с чем связано, что решили Раду Никитичну в узком кругу проводить в последний путь?

– Я ничего еще не знаю. У нас утро. Я позвоню Алексею Алексеевичу, он мне все расскажет. У меня никакой информации, что решили и как будет, – нет.

– Примите наше соболезнование…

– У меня это как шок был. Я не мог понять, почему всю ночь звонят телефоны! У нас же разница большая с Москвой. Вот и звонили по этому поводу.

– Извините, что с такой печалью. Держитесь.

ВОСПОМИНАНИЯ

“Пожалуй, единственная из детей первых лиц, которую можно назвать удачной”

Людмила Сёмина, исп.директор Клуба журналистов “КП”:

– Ушла к своим в мир иной Рада Аджубей. Ей было 87. Осколок времени, давно ставшего глубокой историей. Но сама она в том времени была не просто царственной особой, но и чудесной женщиной, умницей, красавицей, мудрой женой, любящей матерью и бабушкой, талантливым журналистом, интересной личностью, не без ехидства, прямо скажем, но все же всегда чистоплотной и педантично скрупулезной, что так редко в мире у трона (подробности)

Должен признаться: меня всегда интересовало окружение кремлевских небожителей. Откуда брались жены и мужья для их детей, кто допускался в друзья и подруги?

Собственно говоря, с семейства Хрущевых все и началось.

В 1987 году я стал работать в журнале «Огонек». В числе публикаций, которые в тот период довелось готовить к печати в качестве редактора, мне при весьма случайном стечении обстоятельств попали в руки записки сына Никиты Сергеевича Хрущева — Сергея Никитича. Это была машинописная стопка чуть пожелтевших листов, числом примерно в сотню. Учитывая, что автор ее — доктор технических наук, человек, весьма далекий от журналистского или тем более писательского ремесла, печатать материал в таком виде не представлялось возможным: его литературное качество снимало вопрос о публикации. Но информация, которая содержалась в этих записках, была, без преувеличения, сенсационна. И, оставив на время собственные журналистские потуги, я засел за рукопись книги, в дальнейшем получившей название «Пенсионер союзного значения». На ее страницах был в деталях раскрыт механизм дворцового переворота, приведший к отставке отца «оттепели», руководителя партии и государства Никиты Сергеевича Хрущева в октябре 1964 года.

Хрущев входил в ближайшее окружение Сталина и, разумеется, весьма активно участвовал в репрессиях. Но он — единственный — нашел в себе силы публично признать неискупимую вину большевиков перед народом, повиниться. Тогда миллионы людей обрели свободу и честное имя. И этот поступок высокого гражданского мужества, уверен, с лихвой покрывает все его «волюнтаристские» ошибки и прегрешения…

После публикации записок Сергея Хрущева я занялся редактированием отрывков «Воспоминаний» самого Никиты Сергеевича.

Когда-то их опубликование на Западе наделало много шуму. В СССР они были напечатаны только однажды, да и то в маразматической манере, присущей режиму: хрущевские мемуары вышли в издательстве «Прогресс» тиражом в 1000 экземпляров с грифом «Для служебного пользования» в… обратном переводе с английского!!! В КГБ между тем преспокойно лежал экземпляр, изъятый чекистами…

Во время этой работы мне довелось познакомиться со всем многочисленным потомством Никиты Сергеевича. Признаюсь: я неравнодушен к двум чудесным дамам из этого семейства — старшей дочери Хрущева Раде Никитичне Аджубей и ее племяннице, внучке Никиты Сергеевича Юлии Леонидовне. Обе они прожили трудную, во многом трагическую жизнь, при этом сохранив себя, пройдя через все неровности судьбы, выпавшие на их долю.

Тогда-то и пришла мне в голову идея программы, где свидетелями исторических событий выступили бы дети вершителей отечественной истории. Постараться воссоздать ее через призму частной жизни знаменитых семейств, в каждом из которых были свои драмы и трагедии, свои «невидимые миру слезы», — это и стало задачей цикла телепередач «Большие родители». Начали мы, разумеется, с Хрущевых.

Рада Никитична Аджубей живет на Тверской, около знаменитого московского ресторана «Арагви», в небольшой трехкомнатной квартире с семьей сына Никиты. Она по-прежнему работает заместителем главного редактора журнала «Наука и жизнь», куда пришла после журфака МГУ. Семь лет назад Рада Никитична похоронила своего мужа — знаменитого журналиста Алексея Ивановича Аджубея…

Когда-то злые языки вовсю распускали сплетни о том, что, мол, Аджубей — это типичный кремлевский жиголо, этакий охотник за престижными невестами, ухвативший за хвост удачу в виде дочери руководителя СССР. Парафраз русской пословицы: «Не имей сто рублей, а женись как Аджубей» ходил по стране. И действительно, на первый взгляд Алексей Аджубей сделал головокружительную карьеру. Главный редактор «Комсомольской правды», затем «Известий», член ЦК КПСС, депутат, лауреат… Словом, рай, а не жизнь. Но через несколько часов после отставки Хрущева судьба Алексея Ивановича изменилась самым крутым образом: имя его, еще вчера подобострастно склонявшееся на все лады, вовсе исчезло из обихода.

Все это тяжелое время они прожили вместе. Рада Никитична родила Алексею Ивановичу троих сыновей — Ивана, Никиту и Алексея. И, несмотря на внешние обстоятельства, жили они счастливо.

Должен признаться: меня всегда интересовало окружение кремлевских небожителей. Откуда брались жены и мужья для их детей, кто допускался в друзья и подруги? До организации какого-то специального «питомника» большевики, кажется, не додумались, а «с улицы» ведь не пускала охрана… Не все вошло в программу «Большие родители», которую я веду на НТВ.

И я подумал, что этот материал будет интересен читателям «Огонька».

Ведущий: — Как вы общались со сверстниками, могли ли вы себе выбирать друзей или это тоже находилось под государевым оком?

Рада Аджубей: — Ну конечно, все зависело от семьи, от людей, от главы семьи. Что касается меня, то ведь разные были периоды. Мой отец стал членом политбюро в 39-м году. До этого мы жили обычной жизнью, никакой охраны, ничего этого не было. Были у меня друзья в детском саду. А потом, хотя у отца и была охрана, я хорошо помню и начальника его охраны, но меня лично это никак не касалось. И в школу со мной никто не ходил. Это разные были уровни. Там, Светлана Сталина или Светлана Молотова, мы в одной школе учились, это другое дело. К Светлане Молотовой всегда в школу приходил чекист, носил за ней портфель, это с усмешкой обсуждали.

В.: — Но ведь Никита Сергеевич тоже был членом политбюро?

Р. А.: — Ну, это была более высокая иерархическая ступень. А потом, может быть, Светлана Молотова была больная девочка, у нее было что-то с позвоночником, она сидела за специальной партой, может быть, из-за этого. Он сидел с ней, дожидался, пока шли уроки.

В.: — Учитывая уровень, в котором вы существовали, вероятно, ваши подруги были из того же круга?

Р. А.: — У меня в жизни было не слишком много подруг, но были и те, кого я очень любила и до сих пор вспоминаю и дорожу ими. У меня в Киеве была очень близкая подруга — Неля Корниец. Она и сейчас есть. Потом Верочка Булганина, которую я много лет не видела. Мы с ней перезваниваемся. И Воля Маленкова. Верочка была моложе, а Воля была старше. Вот это были очень близкие мне люди, очень дорогие. А потом, когда я училась в университете, у меня тоже была близкая подруга — Алла Кузнецова, которая вышла замуж за Серго Микояна. Она очень рано умерла…

Корниец, Булганин, Маленков, Кузнецов… Из этой четверки только Леонид Корниец прожил жизнь без особых потрясений: в 1939 году он возглавил правительство Украины и умер через 30 лет на посту министра заготовок СССР.

Николай Александрович Булганин, благополучно просуществовав в непосредственной близости от Сталина, добрался к 1955 году до премьер-министра СССР, но в 58-м разошелся с Хрущевым: Никита Сергеевич забрал премьерство себе, а Булганин отправился в Ставропольский совнархоз…

Георгий Максимилианович Маленков, входивший в число ближайших сталинских подручных с 1934 года, и, стало быть, крови на нем — не отмыть. Он поддержал Хрущева в разборке с Берией, но в 57-м решил Никиту Сергеевича «скушать», в результате чего был «съеден» сам. Заодно с Молотовым и Кагановичем на срочно собранном пленуме ЦК, куда членов этого самого ЦК доставили по приказу маршала Жукова истребителями. И отправился бывший председатель Совета министров директором ГЭС в далекий Казахстан…

Алексей Александрович Кузнецов — одна из самых трагических судеб в мартирологе советской эпохи. В дни ленинградской блокады он был вторым секретарем Ленинградской парторганизации. После войны Сталин приблизил Кузнецова, сделав его секретарем ЦК, курировавшим партийные кадры и органы безопасности. А в августе 1949 года Алексея Кузнецова арестовали по сфабрикованному «ленинградскому делу» и в октябре 50-го расстреляли…

Р. А.: — …Это был 39-й год, конец 38-го года. Корниец пришел на пустое, расчищенное НКВД пространство на Украине. Вот тогда и Никита Сергеевич приехал первым секретарем ЦК Украины. Он приехал на место Косиора, который был оттуда отозван, а потом арестован и расстрелян. И мы приехали в его дом. Когда мы приехали, я, конечно, ничего этого не представляла, мне было девять лет, а уже потом, после XX съезда, что-то прочитав, я поняла, что в этом киевском доме я сидела за партой его сына, который тоже исчез в этом кровавом месиве…

В.: — За исключением Корнийца, трое отцов ваших подруг далеко не так благополучны. Кузнецов был расстрелян, Маленков и Булганин отстранены от всех постов и так далее. Как же сложились ваши отношения с их дочерьми?

Р. А.: — Ну, что касается Маленкова, Булганина и Хрущева, они же работали вместе в МК и МГК в довоенное время. Это 36-й, 37-й, 38-й годы. Родители наши тогда были такие молодые, они дружили, встречались семьями, жили на даче, вернее, это был дом отдыха Моссовета, где мы по воскресеньям жили рядом. И с Волей и с Верой мы просто дружили, встречались. И с Верочкой у нас были свои интересы. Мы ходили в походы. Волю я тоже очень любила, причем она была постарше лет на пять, и для меня она была такой идеал. А человек она была очень интересный. Воля была человеком независимым, она ужасно тяготилась нашими «особыми обстоятельствами». Она всегда старалась из этих рамок вырваться. Меня это подкупало в ней. Когда я была уже постарше, училась в университете, она меня очень опекала. Я же приехала из Киева. Семья жила в Киеве, а я была одна, жила в квартире отца на улице Грановского. У него была постоянная квартира, где он ночевал, когда приезжал в командировку. В этом доме очень многие высокопоставленные люди тогда жили. Напротив нас — Булганин, над нами — Маленковы.

В.: — А Маленкова каким вы помните?

Р. А.: — Он меня очень любил. Вообще, они были что-то вроде моей второй семьи.

В.: — И чем же это закончилось?

Р. А.: — Что касается Воли, то наша дружба кончилась трагически. Дело в том, что, когда произошел этот пленум 57-го года и Маленков был отстранен от должности, а он был председателем Совета министров СССР, Воля вместе с мужем тогдашним были в Киеве. Они жили у моей старшей сестры Юли в этот самый момент на квартире. И Воля и ее муж были архитекторами, и как раз тогда они выиграли какой-то важный архитектурный конкурс, объявленный в Киеве, что-то там хотели строить. Конкурс был закрытый, под девизами, вроде бы все честно, и они выиграли. Но как только это случилось, конкурс был отменен. Ведь у нас как, в нашем государстве, положено: сегодня тебе низко кланяются, а если завтра что-то произошло, тут же норовят плюнуть вслед… Одним словом, им сказали, что строительство не состоится. А потом вообще все это проходило достаточно драматично. Были обвинения в адрес Маленкова. Мой отец с ним, кроме того что политически разошелся, еще и рассорился совершенно, и Маленков был сослан.

В.: — И вы больше с Волей не виделись?

Р. А.: — Никогда. С братьями ее младшими я встречалась. А с Волей… Были у меня поползновения позвонить, у нас общая приятельница, я узнаю через нее, как она живет, телефон есть, но, вы знаете, я думаю, что ей это будет неприятно…

В.: — А с дочерью Булганина? Ведь к его отставке ваш батюшка тоже приложил руку?

Р.А. — Что касается Веры, там была другая история, семейная. Николай Александрович фактически ушел от них еще до отставки. У него была другая семья. А я поддерживала хорошие отношения с его женой до самых последних дней ее жизни. Она умерла относительно недавно, лет десять назад. И с Верой мы продолжаем изредка видеться.

В.: — То есть их опала не коснулась?

Р. А.: — Вероятно, коснулась, но меньше. Во всяком случае у них не было такого горького чувства по отношению ко мне. Кстати, отец с Булганиным в последний момент, перед самой отставкой папы, сошлись. Это был 64-й год. Он пригласил его в Кремль на какой-то большой прием. И они помирились. Он простил ему прошлое…

В.: — А вы с папой не обсуждали эти отставки в личном плане, не спрашивали: мол, как же так — это твои друзья?..

Р. А.: — Нет, у нас это было не принято. Хотя он знал, что я хожу к Елене Михайловне Булганиной в гости, интересовался, как они живут. К ним относился хорошо, а что касается Маленкова, то между ними пробежала такая большая черная кошка. Я всего два раза в жизни ссорилась с отцом. И впервые — как раз из-за Маленковых, но это было до пленума. Он как-то резко сказал за столом о Валерии Алексеевне Маленковой. Это жена Маленкова, человек очень яркий, она окончила Энергетический институт, а потом была директором этого института. Очень волевая, умная и образованная женщина. Он тогда что-то сказал резко о ней, а я возмутилась: «Как ты можешь говорить такие вещи?!»

В.: — А что он сказал?

Р. А.: — Он сказал: «Не знаешь — не говори! Все было не так!» — что-то в этом духе. Очень раздраженно…

В.: — Вы говорили о вашей третьей подруге — Алле Кузнецовой…

Р. А.: — Да, у нее была трагическая судьба. Кузнецов во время войны жил и работал в Ленинграде, а потом его Сталин забрал в Москву. Когда я в 47-м году приехала учиться в университет, я познакомилась с Аллой, мы жили в одном доме на Грановского и как-то очень сдружились. Потом она вышла замуж за Серго Микояна. Вот тогда и раздался «первый звонок», хотя я не могла это все «рассортировать» и оценить правильно. Одним словом, должна была быть свадьба Аллы и Серго, и незадолго перед этим ее отца, Алексея Александровича, снимают с должности секретаря ЦК и направляют, кажется, на какую-то учебу. Свадьбу собирались праздновать на даче Микоянов. А я выходные дни обычно проводила на даче Маленковых, там рядом. И вот утром в день свадьбы мне Маленков говорит: «Ты что, собираешься ехать к Алле на свадьбу? Не советую…» Я говорю: «Ну что вы, я не могу, это моя ближайшая подружка». — «Ну, как знаешь, а машину я тебе не дам». — «Не дадите машину, я пешком пойду». Он говорит: «Нечего тебе там делать, ты сама говорила про нее, что она и сессию плохо сдала», а она была больной, после блокады. Ну, словом, я все-таки настояла на своем, и он мне машину дал. Я поехала и была там. И только теперь, через много лет, я это все оценила, осознала. И что бы там ни говорили про Анастаса Ивановича Микояна, хочу сказать, что этот его поступок был поступком большого гражданского мужества, потому что в отличие от меня — ну кто я такая, — а вот Микоян прекрасно знал дальнейший расклад событий.

В.: — Маленков, разумеется, тоже был в курсе?

Р. А.: — Конечно! И не только знал, но и, думаю, принимал в судьбе Кузнецова «активное» участие. Но вот Анастас Иванович, зная, что ожидает Кузнецова, все-таки настоял, чтобы эта свадьба состоялась, и по правую руку Микояна за столом сидел Кузнецов. За это я Микояна глубоко уважаю. Ну а вскоре после свадьбы Алексея Александровича вызвали в ЦК, и он уже не вернулся…

И снова вспомню здесь июньский пленум ЦК 1957 года, отправивший «на отдых» Молотова, Кагановича и Маленкова. В числе других тяжких обвинений Маленкову, в частности, предъявили нижеследующее. За год до пленума, в мае 1956 года, был арестован помощник Маленкова — Суханов… Разумеется, у него провели обыск и в сейфе, по словам тогдашнего министра внутренних дел Дудорова, обнаружили документы «особой государственной важности». Среди прочего был найден подробный план создания в Москве особой тюрьмы для высших работников партийного аппарата и заранее подготовленный образец протокола допроса арестованного, собственноручно составленный Маленковым. Как выяснилось, Маленков занялся организацией особой тюрьмы для ведения в ней следственных политических дел еще в 1950 году. По «авторскому замыслу» этот особый застенок «с ускоренной оборачиваемостью» был рассчитан на 30 — 40 узников, содержащихся в невероятно тяжких условиях режима. При этом в тюрьме был установлен правительственный телефон — так называемая вертушка, вероятно, для участия в допросах Вождя и его присных. Именно в этой тюрьме содержались фигуранты так называемого «ленинградского дела» во главе с Кузнецовым… По свидетельству все того же Дудорова, Кузнецов был взят при выходе из кабинета Маленкова. Вот короткая цитата из выступления Л.И. Брежнева, в тот период секретаря ЦК, адресованного Маленкову: «…если бы у вас было какое-то человеческое достоинство, вы бы не поступили так, как вы поступили с Кузнецовым. Мне рассказывали очевидцы. В воскресенье вы вызвали из Измайловского парка Кузнецова, где он гулял с супругой и детьми, пригласили к себе. Кузнецов плакал и говорил: тов. Маленков, я честный ч